Что-то так холодно, зябко стало вдруг. Но я тогда была тепло одета, хорошо одета, дорого. Я бежала из института. Это был мой первый курс. Отец вернулся. Точно, отец вернулся из дальней поездки. Приплыл корабль. И я знала, что он на нём. Но он должен был сразу уехать. Снова. Лондон просто был пересадкой. Он ждал свой новый транспорт в кафе недалеко от доков.
Туда я и бежала. Чтобы его увидеть. Я бежала к папе! Ага.
И кажется, я поскользнулась. Точно! Поскользнулась на ледяной корке поверх брусчатки. И упала. Не сильно. Нет, не сильно. Чуть потянула ногу. Мне даже сразу помогли подняться. Мужчины столпились вокруг меня. Один оказался врачом и посмотрел. Сказал, что мне нужна повязка и лёд на лодыжке. Но серьёзного ничего.
Я его поблагодарила и побежала дальше, чуть хромая. Ведь папа уезжал!
Что же было? Я успела? Вот же ш память, то всё как в тумане, то помнится очень ярко. Хотя было более полувека назад. Ах, какая я была молодая. Невероятно бодрая, резвая, красивая
Я вспомнила! Я в тот день получила первый зачёт, первую оценку в книжке. Разумеется наивысший балл. Я бежала ему рассказать об этом. Поделиться. Чтобы он меня похвалил. Я думала так он меня, наконец, заметит.
Не могу увидеть. Был он там или нет. Почему так сложно?
Это моя психика меня не пускает?
Интересный ответ. Что значит не пускает? Там может быть больно? От лодыжки? От реакции отца?!
ох.
А её ведь и не было, правда. Этой реакции вовсе. А он там был. Я добежала! Я успела. Я его нашла. Я хромала, мне было больно, но я была так рада его видеть. Он удивился мне. Встал из-за стола. Но даже не обнял.
Холод.
Это не от погоды холод. А от него. Он весь холодный, чёрствый, как ледышка. Даже не обнять родную дочь! Мы не виделись почти полгода. Он улыбнулся, узнав про отметку. Он сказал, что я расту приличной девушкой, достойной похвалы.
И только.
Он меня даже сам и не похвалил. А сказал, что я её достойна! Похлопал по плечу, как парня. И ушёл. Ему было пора отправляться. Сказал, что рад был меня увидеть, рад, что я пришла. Но он совсем не рад был, это была просто любезность. Как будто он прощается с коллегой.
Он меня никогда не любил. Вот когда я поняла это!
Вот откуда этот холод в моей ноге. Это память.
Что дальше происходит?
Я сижу, сижу на его месте. Держу в руках кружку, из которой он пил кофе. Болит нога. Больше не чувствую ничего. Ни страдания, ни горя. И не плачу. Я просто понимаю, осознаю. Мой отец не рад мне, не рад моему появлению на свет. Он меня не любит.
Всё, что всегда давал он мне, это были только деньги. Дорогие игрушки, няни и подарки. Лучшие учителя и школы. Самая модная одежда. Элитное общество. Занятия теннисом и плавание. Поездки. В другие страны, море, лазурный берег. Всё было просто потому, что он может это купить. Не потому, что он заботится обо мне или как-то меня любит. Нет, он не пытался откупиться даже, от чувства вины. Нет. Нет, совершенно. У него не было вообще никаких чувств ко мне. Просто потому что он мог это делать, а я его дочь. И так принято делать.
Ой, что-то мне не хорошо. Зачем ты заставила меня это вспомнить?
Почему я никогда не вышла замуж?
Всё потому же. Для меня все мужчины казались такими. Как отец. Холодными, отстранёнными, ненужными. Нет, если бы у меня не было денег. И мне нужно было как-то находиться за мужчиной, который работает, обеспечивает семью, я может быть и вышла бы. Но мне не нужно было. У меня всё было. У меня всегда всё было.
Дети?
А что дети?
Зачем люди их заводят? Для любви. Для того, чтобы было кому отдать свою любовь. А у меня у самой никогда не было любви. Что я могла им отдать? Только деньги. Как отец?..
Но счастье не в деньгах!
***
Теперь понимаешь, откуда эта установка?
Спросила я лежащую на моей кушетке девушку, с закрытыми глазами. Она пришла ко мне пару сеансов назад с финансовыми проблемами, никак не удавалось пробить свой потолок, деньги зарабатывались и куда-то уходили. Она не умела ими распоряжаться, не знала им цену, зачем вообще они нужны.
По щекам её сейчас текли одинокие слёзы. Холодные слёзы. Я даже на расстоянии чувствовала, что они ледяные.
Понимаю! ответила она, не открывая глаза, ещё в трансе.
Спроси её, понимает ли она, что она умерла?
Нет, не понимает. Она думает, что до сих пор живёт в том холодном старом доме. И ей вечно зябко. И мне сейчас тоже очень зябко. И холод в правой ноге.
Спроси её, готова она принять, что её уже нет. Что её душа живёт уже совсем другую жизнь? Что этот холод в ваших ногах, это просто память. Память о том, что папа не умел любить. Готова ли она отпустить её? Зачем-то ей это ещё нужно?
Нет, не готова! Очень нужно. Это как единственная связь с отцом. Единственное чувство, которое он когда-либо подарил ей. И пусть даже это холод, а за ним такая же жгучая ледяная боль. Она не готова расставаться с этим. Ведь тогда от него не останется совершенно ничего.
Попроси её увидеть момент, где она уже не живая. Как это выглядит со стороны?
Так же, как и при жизни. Она сидит скрючившись перед камином в своём кресле каталке, замотанная клетчатым пледом. И просто смотрит стеклянными глазами на погасшие угли. Она умерла тихо, во сне. Просто застыла, как замёрзла. Её такую и нашли уже ледяную, какой она всю жизнь и была.
Спроси её как она это видит? На уровне души.
Со стороны, просто стоит. А точнее висит в углу комнаты под потолком и смотрит.
Почему не уходит дальше?
А куда ей уходить? Её никто не ждёт, никто не зовёт. И ей никто не нужен, и она никому не нужна.
Спроси её, чувствует ли она на уровне души этот холод в правой ноге?
Да, чувствует. И я чувствую. Он когда будто всегда был там.
Но она же помнит, что не всегда. Мы же нашли точку, когда он там появился. Попробуй, попросить её ненадолго выпустить этот холод в пространство, просто посмотреть, а не мешает ли он ей что-то услышать.
Как интересно! Сейчас попробую. Да, прошу, и она отпускает. Ох. И он, он как будто из меня выходит тоже. Этот холод. Так становится тепло в ноге. Так приятно!
Слышит она что-нибудь?
Да слышит! Откуда ты всё заешь? Она слышит, как отец зовёт её. И не только отец, и мама. Они оба где-то её ждут. Не понимаю где, так странно. Но это точно есть. И это чувство, внутри, прямо здесь, как будто они.. любят.
Она готова?
Да готова!
Попроси её уйти.
Я ещё долго до самого вечера возле окна в пол, пока не село солнце, описывала этот случай с обратной стороны её блокнота. Как клиент, она вряд ли ещё вернётся. Ситуацию отношения к деньгам мы отпустили. Хотя, думаю, это не только их коснётся. С мужчинами у девушки тоже было не всё гладко, ей казалось, что они не умеют любить.
Откровенно признаюсь, что до сих пор через много часов после её ухода чувствую в моём кабинете этот холод. Холод нелюбви. Как же нам людям нужно тепло! Человеческое тепло. И человеческие чувства. Что мы даже за льдинку в ноге готовы зацепиться, только чтобы чувствовать связь, а не безразличие близких людей.
Надо включить кондиционер и погреть мой кабинет. А ещё, зажечь свечку.
История третья
Чувство вины
Плита. Могильная плита. Мне на грудь давит. И на горло. Огромная плита, тяжелая плита, не могу вздохнуть.
Как я под ней оказался? Как я могу понимать, что она лежит на мне и давит? Ведь если я в могиле, то я должен быть уже мёртв. Неужели меня заживо похоронили?! Нет, не может быть такого, ну что за бред!
Надо вспомнить! Вспомнить, что случилось.
Где я? Кто я вообще?
Всё в какой-то тёмной мутной дымке. Будто закрыл глаза, зажмурил с силой и пытаешься сознательно вызвать какой-то сон. Который давно-давно видел и сейчас надо вспомнить, чтобы досмотреть конец. Мучительно!
Так глухо бьётся сердце. В ушах ещё этот еле различимый звон. Но если сердце бьётся, значит жив я. Нужно вспомнить наконец!
Медленно раздвинуть руками туман от себя, постепенно, шаг за шагом освобождая пространство воспоминаний. Какой совет хороший. Так и буду делать. Чей это был совет у меня в голове? А, не важно.
Вот я вижу свои руки. Они трясутся. Они какие-то грязные. В земле. И кажется. В крови. Стёрты пальцы, обломаны ногти. Может я всё-таки сам выбрался из под земли? Ничего не помню.
Вот я вижу ноги. Еле волочатся. Мои кожаные потёртые сапоги, тоже в земле все. Их я помню. Мне их шил сапожных дел мастер мой сосед, у которого очень полная, но очень красивая дочь. Я любил потискать её за груди в переулке. Она так забавно заливалась краской, кровь приливала к её округлым щекам, шее и ниже. Вся смущалась, нервно хихикала, но при этом не отстранялась. Та ещё шалунья.
Почему я это вспомнил? Ну хоть что-то могу вспомнить вообще!
Надо сосредоточиться на кончиках сапог. Они передвигаются еле-еле, шаг за шагом, я бреду вперёд. Вокруг темно. Ночь. Кажется лето. Что это за просёлочная дорога? Я за городом. Точно.
По сторонам повернуться?
Ничего не видно. На небе нет звёзд и луны. Кажется новолуние сегодня. А нет. Вот я вижу, пригляделся. Глаза к темноте привыкают. И я вижу. Я иду вдоль стены кладбища. Я из него вышел и иду в город домой.
Неужели меня всё-таки похоронили? И я выжил и выбрался! Вот это чудо. Как так получилось. Я не представляю! Надо вспоминать!
Отмотать назад? Говорит со мной всё-таки кто-то. Но вокруг никого. Как же странно!
Что значит отмотать назад? Пойти в памяти назад в прошлое до того момента, где всё началось? Ох, это будет сложно. А если начать от той девчонки, дочки сапожника. Зачем-то же я её вспомнил.
Вот она! В таверне. Поздно уже для такой юной девушки в таком месте. Я встаю, шатаюсь, иду к ней. Да я же пьян. Кажется, я хочу ей сказать, чтобы шла домой. Но вместо этого начинаю приставать к ней, она уворачивается. Зараза. А вот и её отец. Тоже здесь. Напился. Вот зачем она пришла его забрать.
Ну это не моё дело. Я возвращаюсь.
Куда возвращаюсь?
За свой стол. За наш стол.
Нас там трое. Я и двое парней. Я с ними знаком явно. Мы что-то отмечаем. Кажется, какую-то удачную сделку. Какую? Чем я занимаюсь вообще? Господи, да я даже имени сейчас своего не помню! Кто я?
Ночь полночь. Один из парней уходит. К проститутке из этой таверны, наверху у них есть комнаты с соломой, где можно немного порезвиться с тёплой девушкой за звонкую монету. Нет, точно не подходящее место для дочки сапожника. Где она? Их нет. Уже ушла. Увела своего нерадивого папашу спать. Ну и ладно.
Мы ещё сидим вдвоём. Надо рассмотреть его поближе. Кто этот молодой человек? Тоже не помню. Но очень знакомые черты лица. Что мы обсуждаем? Кажется.. Нет, не слышу. Его губы шевелятся. Но я не понимаю его слов. Всё звенит в голове, как будто ударили тяжёлым обухом по затылку. Может так меня и пытались убить? Но я выжил. Может это он пытался меня убить? Тот, кто сейчас сидит прямо передо мной. Вот бы броситься на него, схватить за шею и задушить. Прежде чем он сам меня погубит. Но я ничего не могу сделать. Только сижу и тупо на него смотрю. Пытаюсь слушать.
Он про деньги говорит! Как мы неправильно поделили деньги. Вот что! У него семья. У меня нет. Я одинокий.
Мне, он говорит. Нужнее.
Вот в чём суть. Он меня убил и обокрал, забрал все мои деньги, мою долю. А потом закопал на кладбище. Но я жив! Я жив ведь? Почему я не помню даже жив я или нет!
Я не хочу отдавать ему деньги. А я жадный! Ну и пусть у меня нет семьи, я тоже есть хочу и пить хочу, и баб трахать. Кажется, я ещё молод. Точно моложе, чем он. Но не намного.
Он не говорит, что заберёт все деньги. Просто чтобы у меня была меньше доля. Мне хватит. Что за деньги вообще? Откуда мы их взяли? Я начинаю волноваться. Есть какое-то чувство, что мы уже что-то нехорошее совершили. Ой, чует моё сердце, что я не самый праведный на свете человек. Почему меня это так волнует? Праведность? Почему я не чувствую себя тем, каким я был там, за столом. Этих волнений у меня явно там не было ещё и вообще по жизни. Может это после смерти я так всё своё поведение пересмотрел?
Там меня волнуют только деньги. И то, что меня хотят лишить их. Не всех, но какой-то части. Это ж я их воровал!
Ой, мама! Я ж вор.
Я домушник. Мы ходили на дело. Это мои компаньоны. Тот, что ушёл к девушкам стоял на стрёме в дальнем конце улицы, у него самая маленькая доля. А этот посильнее и постарше помогал мне карабкаться по стене. Я залез в богатый дом. И вынес оттуда деньги. Этот, кто сейчас сидит передо мной сказал, где их найти и что они там будут и сколько их. Откуда он знал? Кажется, у нас какая-то схема. Он работает на состоятельных людей, узнаёт, где они прячут деньги. Потом мы их воруем и пропадаем из этого города, переезжаем в другой.
Ничего себе, вот это я вспомнил. Всю схему очень чётко. Мы далеко не первый год живём так. По несколько месяцев останавливаемся на одном месте. Зарабатываем, чем можем. Кто-то находит место у богатеев, старается разузнать, где их запасы. И я лезу воровать. Я очень гибкий. А ещё бесстрашный.
И сейчас мне совершенно плевать, что этот громила в полтора раза больше меня мне угрожает. Я только уверен, что не отдам ему половину моих денег. Нечего было столько детей рожать.
Семья у него живёт в деревне. Далеко отсюда. Мы там периодически бываем. Странно. Я знаю, как выглядит его жена и все домочадцы. Мы что же очень дружим?
Но всё равно, я ему мои деньги не отдам.
Я может тоже семью завести хочу. А вон хотя бы с этой. Толстушкой. Дочкой сапожника. Увезу её тоже туда в деревню. Нарожаем ребятишек. Уж такая, кровь с молоком, точно может много нарожать. Будем вести хозяйство Да какое, блин, хозяйство. Мы же бедные вообще. Там где мы родились ни у кого ничего нету. И земли нормальной нету, одна глина. Свиней вот только в пору разводить. У нас там есть свиньи. Жена его как раз за ними смотрит. А сейчас она заболела.
Вот зачем ему деньги-то нужны! Отдать что ли? Это вот сейчас я смог бы отдать. А вот там в тот вечер сижу и не согласен. Да пусть она хоть умрёт, мне-то что?
А кто будет ухаживать за мамой? Она ведь уже совсем постарела.
За чьей мамой? За моей. Или за его? Что-то я не понимаю.
Так, всё меняется. Мы выходим. Оба пьяные. Качаемся держимся друг за дружку. Он меня держит, или я его держу? Путаница какая-то. Но кажется, будто он лезет мне в карман. Мне там так кажется, когда я иду пьяный.
Э, нет братец, не на того напал!
Я выхватываю нож из-за пояса сбоку. Он это видит. У нас какая-то потасовка, прямо на улице, пьяная глупая драка. В которой никто ничего не разберёт.
Что это? Кровь? Его или моя?
А-а. Не понимаю!
Кровь у меня на руках. Кровь! И нож в крови. Ох, мамочки. Я пырнул его ножом. Собственного брата. Прямо в сердце. За какие-то деньги
Господи, так это ж брат мой. Старший! И родились мы вместе в той деревне. И жену я его знаю и племянников моих знаю. И мать у нас одна. Ой, боже-боже-боже, господи! Я убил собственного брата. Я убийца! Брата! Господи!
Стефан!..
Сижу на коленях перед ним на мостовой. Раскачиваюсь туда-сюда как сумасшедший. Нож в крови бросил. Кричу его имя. А мне бежать надо! Бежать. Меня ж поймают. И за воровство, и за убийство. Что ж делать-то?
Хорошо никто не слышал и вокруг никого нет. Да и мало ли криков ночью у таверны. Рядом за углом стоит покосившаяся телега с сеном, стухшим. Небольшая такая для ослика. Я встаю, иду к ней. Беру её. Подвожу поближе. Кладу на неё Стефана. Берусь за палки. Поднимаю. И толкаю вперёд. Как тачку. Будто везу навоз. Удобрение для грядки. Только нож вот я не поднял! А зря, найдут ведь.
Что дальше?
Везу на кладбище Стефана. Оно здесь, недалеко отсюда. Таверна почти у самого восточного выхода из города. А оно дальше по дороге. Вот туда я и иду.
Новолуние. Темно. Ничего не видно. Никого. Только колёса поскрипывают немного.
Я везу тайно хоронить труп своего брата. Вот тебе и поворот жизни.
Почему была плита? Почему я её чувствовал, будто сам умер?
В этом надо разобраться.
Вот я подхожу к воротам кладбища. Тоже никого, никто не охраняет. У ворот всегда прислонены лопаты. Ну конечно, мало ли кому ночью понадобиться быстро кого-нибудь похоронить. Я нашёл могилу с плитой побольше. Чтобы под ней не было видно, что недавно копали. Новые могилы видно сразу и смотритель кладбища обязательно найдёт. Еле отвалил эту плиту в сторонку. Выкопал прямо под ней глубокую яму но не до самого гроба того, кто под этой плитой уже давно лежал, чуть поменьше. Стефана пришлось сложить вдвое и уронить в эту яму попой к низу. Ноги у лица оказались.