Господи Фима бросила ладони к лицу, сквозь растопыренные пальцы глянула снова на мужа, расплёскивая из глаз страх и ужас. Господи Что же теперь будет?! Опустилась на табуретку. Иисусе милостивый Да за что же мне всё это
Хорош причитать, по-прежнему не поднимая веки, прогудел муж, лучше пожрать собери.
Уже за столом, жадно хватая из миски картошку чёрными, до невозможности отмыть, как казалось Фиме, руками, яростно вгрызаясь в мёрзлое сало и едучую луковицу, зажёвывая один за другим толстенные ломти ржаного хлеба, Иннокентий успокоил:
С документом я, не одна легавая собака не докопается. Тока здеся, в Куке, житья не будет, по старой памяти проверять начнут, докопаются Будем на новое место перебираться.
Куда? упавшим голосом спросила Фима.
Осмотреться мне надо. Но отсюдова, само собой, подальше. Прикидываю куда-нибудь на лесоразработки податься. Научили лес валить, горько усмехнулся Иннокентий. Вот как обустроюсь, тогда и с переездом порешаем. Не сегодняшняя забота. Ты лучше про себя расскажи. Как вы тут? Смотрю, дошла кожа да кости.
А с чего справной быть? Поломойничаю. Зараз в школе, в сельсовете да в клубе. Но и дом на мне, огород. Хучь ещё Володька помогает.
Пацаны-то как? Иннокентий поднялся из-за стола, шагнул к маленькой светёлке за занавеской.
Не разбуди, поднялась и шагнула следом Фима. Гришенька с вечера что-то забеспокоил, кабы не простымши
Ишь, богатырь! хрипло прошептал Иннокентий, вглядываясь в полумрак спаленки на разметавшегося во сне, посапывающего сына. А Володька?
Так они с твоим дружком Гохой уже неделю в тайге, на зимовье, охотой промышляют. Большой стал, выше меня вымахал, только тощий, как жердь. Но жилистый. Говорю же, первый мне помощник. Кабы не он, куда мне одной с огородом да в стайке управиться. Особливо с картошкой. На ней-то и выживаем. Но, правда, родня твоя тоже не оставляет. То мяса кусок подкинут, то сальца с мучицей вот подсобили
Гоха как?
А чё Гошка В бобылях. Степанида-то в тридцать четвёртом по осени родами померла, царствие ей небесное! С тех пор сам по себе, даже сродственников чурается, разве что со старшим брательником Сашкой якшается. А как ему не якшаться, когда у того четверо Гошкиных малых живут, Сашкина Елена-то пуста оказалася, так ей эта четверня как утешенье. От так! А с Гошкой Матвей, старшой, да Нинка, хотя Нинка больше у Елены на подхвате, к Гошке наведывается чё-то там сготовить, прибраться по-бабьи, а то и вовсе мужички задичают. Оне и так дикие, что Гошка, что Матвейка, больше в тайге. Иногда и нам то зайца закинут, то косули лопатку. Вот Володька за ними и увязался сам в добытчики метит.
Это сколь уж Матвею?
Так девятнадцатый пошёл.
Скоро в армию загребут.
Загребут, Боже праведный вздохнула и перекрестилась Фима. Гошка давеча как раз про это плакался. Спасибо ещё, Иисусе милосердный, что войны нет, отслужит Матвейка да живой возвернётся
Захаживает, значица, Гоха поплакаться
Ты чё удумал?! Креста на тебе нет! отшатнулась Фима.
Эт точно креста на мне нет, усмехнулся Иннокентий. А с чего мне его на шею пялить? Вот ты причитаешь: «Боже праведный, Иисусе милосердный», а где оно, это милосердие? В чём? В том, что справное наше хозяйство, которое не одно поколение нагорбатило, растащили нехристи? Али в том, что заместо него всучили мне кирку с лопатой на восемь годков да повелели ударничать за пайку каналоармейцем? «От жаркой работы растает твой срок!» на кажном столбе такие плакаты там висят, а срок-то особливо не таял! Думал, и вправду, по зачётам раньше освободят куды с добром! С канала Волга Москва сослали на Среднюю Волгу. Там бы и добил срок, да начальничек местный проходу не давал. Из комбедчиков. Кто из кулаков ему как серпом по яйцам. Особливо ежели из сибирских видно, где-то у нас орудовал. В общем, засветило мне новым сроком по его милости. Вот и пришлось дёрнуть от греха подальше
Иннокентий досадливо отмахнулся рукой, как морок отгоняя.
Слышь, хорошо бы баньку спроворить Жива банька-то наша?
Жива-а. Конешно, подлатать давно просит, но покуда жар держит. Там и шайка чистая, и Володька воды давеча в кадушку натаскал. И веники. С мыльцем вот только обмылочек.
Ты это Исподнее мне поищи. Хорошо бы и запасную пару. И рубаху бы какую чистую, штаны. Что на мне так это только в печку, завшивел, пока добирался. Керосина чеплашку плесни, живность окаянную вывести. А баней сам займусь. Да, как всё сгоношишь тащи туды. Ага, ножницы прихвати космы подровнять.
Щас-щас засуетилась Фима. Сберегла я кое-чё, ожидаючи. Ребятне, правда, пришлося пару твоих рубах перешить, уж не серчай. Но и штаны твои справные и лапсердак это в целости-сохранности
Ранним утром, закинув за спину старую котомку с парой белья, полукараваем хлеба и шматком жилистого сала, Иннокентий подался к тракту, расцеловавшись напоследок с женой и строго-настрого наказав ей держать рот на замке. Младшого не будил, как ни хотелось потетёшкаться. Но, с одной стороны, чего пужать, кады тятьку ему и не признать в люльке сопел, когда в тридцатом со двора повели папаню. А с другой стороны, дитя неразумно а как прозвенит колокольчиком про тятькино появление? В общем, ночь доспал в баньке, оттуда и подался задами из села.
И было это аккурат в канун годовщины Октября морозным и ветреным утром 6 ноября одна тыща тридцать шестого года. Гулял ветерок вдоль Ингодинской долины, подталкивал в спину: «Иди, поспешай, ищи свою долю!», свистел возле уха: «Ищи, да оглядывайся! Хоть и далеко ты сбёг, а в энкеведэ не дураки почитай, враз смикитили, что беглому одна дорога к порогу родненькому» Хотя, конешно, сильно настырно искать не будут это ещё в лагере уразумел: за каждым ссыльным гоняться никаких вертухаев не хватит. Тут уж пока сам не обнаружится, беспаспортной раззявой. Об чём и думать наперво надобно. Ну да бог не выдаст свинья не съест
Ещё пару раз, так же ночью, наведывался Иннокентий домой. Пока ничего не мог сообщить жене утешительного. Работа подворачивалась, но больше временная. Вроде бы на бывшей Татауровской лесной даче, переименованной в лесхоз, вполне можно было обустроиться, но и там кукинские объявились.
Подле Бургени, за Читой, посоветовал мне один знакомый на лесопилку наведаться, делился с женой Иннокентий в свой последний приход, сунув ей комок мятых денежных купюр. Подамся, погляжу.
Батя, мне бы с тобой! придвинулся Володька. В последние приходы от старшего сына Иннокентий уже не таился. Не получилось. Но крепкое слово взял, что не проболтается никому и нигде.
Ты чё? А мать как? Кто ей в помощь? Гришка, что ли? Ты это брось! погрозил сыну пальцем. Не последний день хлеб жуём да киселём запиваем. Говорено же: как плотно осяду зараз всё и порешаем. Пока батька жив при нём будете! А пока терпеть. Мужик ты али как? Хозяйствуй покедова, Володька, за старшого. Большую надёжу на тебя имею. И это носы не вешайте, недолго вам осталось, обещаю
Иннокентий в очередной раз ранешней заутреней подался восвояси. Вроде бы и не углядел никто.
Но Гоха Колычев, захаживая к Пластовым, отметил про себя, что Фима как бы переменилась. Ишь, то лишнего слова не выдавишь, вдругорядь и вовсе поздоровкается при встрече и только, а третьего дни, эвона, улыбочкой одарила! И Володька ейный не смурным шатается, повеселел с чего-то парень. Перемены Гоха отнёс на свой счёт.
И нарисовался к Пластовым в выходном пиджаке, начищенных сапогах с лакированными голяшками, новой плисовой рубахе.
Чой такой нарядный? Вроде и праздника никакова нету, встретила его Фима.
Да мне завсегда праздник с тобой повстречаться! выпалил Гоха заранее обмусоленную фразу.
Ишь ты, кавалер какой! Не староват выгуливаться?
Но дак и ты от меня недалеко ушла, выпалил Гоха.
Далеко, Георгий, далече, грустно ответила Фима. Вон двое по лавкам и Улыбнулась чему-то.
Да ладноть! Наоборот, расцветашь. Раздобрела вона! Само время на крепкое мужеское плечо опереться, Фима.
Уж не ты ли плечо собрался подставлять?
А что? Гоха шагнул к женщине, облапил сзади за груди. Жарко зашептал в ухо: Чево бы нам и не сладиться, Фима? Чай, не чужие Я ж завсегда к тебе с добром и симпатией
Ну-ка, выпусти! Дёрнулась всем телом. Слышь?! Не охальничай! Расцепи ручиши! Совсем сдурел! Ты чё задумал, Гоха? При живом муже Отпусти, сказала! Да кабы и одна была, тщетно пытаясь высвободиться, выкрикнула Фима, на кой ляд ты мне сдался, кобелина! Степаниду в могилу загнал, к Дашке Бродягиной шастая, а теперича до меня добрался! Отпусти, образина чёртова!
Отпусти мамку! вцепился сзади в Гоху залетевший с улицы Володька.
Пшёл, щенок! рявкнул Гоха, отпинывая парнишку.
Отпусти мамку! снова выкрикнул тот, загремев ухватом.
Ух ты! расцепив наконец лапы, повернулся к Володьке Гоха. Ну, давай-давай, попробуй! Прибью, как кутёнка!
Уйди! заступила между Гохой и сыном Фима. Уйди Христа ради
Зря ты так, опустился на лавку, тяжело дыша, Гоха. Зря А ты чево на меня кидашься? посмотрел исподлобья на Володьку. Мало мы с тобой любо-дорого охотничали? Как с родным валандался, э-хе-хе Перевёл хмурый взгляд на Фиму: И каво ты кочевряжишься? «При живом муже»! А где он? Ау-у! прокричал дурашливо, с издёвкой. Ты вот баба умная, а до одного не дотумкаешь: сгинул Кешка окончательно. Коли за столь лет весточки-крохотулечки об себе не подал стало быть, амбец ему.
Да что ты знаешь! крикнула Фима и осеклась. А Володька за её спиной угрожающе перехватил ухват.
О-хо-хо! с кривляньем поднялся с лавки Гоха. Ну и крест вам в лоб! Ослободи дорогу! крикнул Володьке и шагнул к дверям. За порогом обернулся и процедил пареньку: Ты теперича с энтим ухватом по лесу и шастай. С таким оружьем тока на медведЯ и ходить! А со мной заказано, а то спужаюсь да пальну в твою сторону ненароком. Ха-ха-ха! И гулко протопал через сенки прочь
Снова домой Иннокентий наведался в июле. Открыто заявился. Аккурат к событию: разродилась женушка дочуркой! Обрадовался! Тамаркой окрестили. Понятно, втихую, на дому. Домочадцев Иннокентий в этот раз обнадёжил: вроде бы по-путному всё с работой срастается устроился работать на лесоучасток Читинского лесозаготовительного треста через реку за селом Шишкино. И не просто он, Иннокентий, там сучки рубит, а назначен десятником целая бригада в подчинении. Снова снабдил жену деньгами.
В сентябре появился снова.
Значит, так С нарочитой важностью глянул на Фиму. Моё начальство, отмечая добросовестный труд десятника Пластова Замолчал, выдерживая паузу, потом рассмеялся и закончил: выписало ордер на заселение в леспромхозовскую казарму, выделив мне, как семейному и многодетному, аж двухкомнатные хоромы!
Но чуть погодя, виновато почесав затылок, добавил:
С подселением, правда. Жиличка у нас в одной комнате будет.
Это как жиличка? упёрла руки в боки Фима. Стало быть, пока мы здеся, ты там с бабой гужеванишь?
Окстись, Фим. Надобность крышу над головой иметь не только у нас. Начальство так решило.
Ты глаза-то не отводи! Что за баба? Молодайка?
К молодым не отнесу. Зовут Пелагеей, сама из Верх-Читы. Это недалеко от Шишкино. Их с мужем раскулачили да сослали, а она из ссылки тоже сбёгла. Так что вроде как товарищ по несчастью.
И на этой почве, стало быть, вы
Не мели, Емеля! недовольно одёрнул жену Иннокентий. Каво чудишь-то! Кабы с ней снюхался нужда мне тады к вам в Куку наведываться да обещаниями кормить. К тому же, хмыкнул, глядя на Фиму, у Пелагеи посолиднее меня кавалер имеется приятель мой Сергей Данилович. Мужик степенный, солидный, на червонец меня постарше. А!.. Не о том говорим! Я-то чево приехал сообщить: начинайте потихонечку в дорогу скарб увязывать. В задних числах октября добрую подводу найму да и приеду за вами. Эх-ха, чево всполошилась! Загодя о точном дне весточку пришлю.
В этот раз Иннокентий пробыл дома ажно целых четыре дня.
Наконец-то малой сынок батьку воспринял, почувствовал родную душу, потянулся. А то лишь глазёнками испуганно зыркал из угла; за столом сидел насупившись и опасливо обходил незнакомого дядьку. Когда же Иннокентий подхватил его на руки заорал, уливаясь слезой: «Мамка! Мамка!»
Но потихоньку сладилось. И от этого так радостно Иннокентию стало, хоть самому слезу пускай. Вот только за минувшие годы высохли слёзы, как и в помине не было. Ай, да чего там! И раньше Иннокентий ими не страдал негожее дело для мужика.
Когда стал собираться отец в обратную дорогу, Володька, улучив момент, прильнул к батиному плечу.
Тять несмело начал и замолчал.
Ну чево ты? обхватил Иннокентий сына. Тольки опять со мной не просись. Как наказывал за старшого на хозяйстве.
Я не про то, тять Володька шумно выдохнул и решился: Тут этот Гоха к матери лез. Еле отбились
Ну-ка, ну-ка! посуровел отец. Что за новости? Когда?
По весне ишшо Пришёл и давай талдычить: мол, сгинул ваш батя, незачем его ожидать Стал предлагать мамке с ним сойтись
А мамка?
Отталкивала, ругалась. Да и я понужнул. Ухватом А он грозился, кады уходил
Добре! Это по-нашему! засмеялся Иннокентий. А што грозился плюнь и забудь. Селезёнкой дядька Гоха не вышел. Он тока на словах такой грозный. Не боись! Немного вам тут осталося, а опосля и про страхи забудете, и про этого Гоху-слюнтяя.
Успокоил Иннокентий сына, но сам не успокоился. Вечерком прогулялся до избы Колычева.
О-ох! Кеша! засуетился приятель-сродственник, когда в избу вступил незваный гость. Ты откуда, братка?! Уж и не чаял свидеться! Столь времени кануло Слыхивал, что ужо был у своих А чё не зашёл?..
Гоха заметался по кухне, схватил с печной плиты полуведёрный, булькающий чайник, бухнул на стол, загремел жестяными кружками, вытянул из колченогого поставца блюдце с колотым рафинадом, высыпал на стол из бумажного кулька круглые пряники.
Ну, ты! Отмучился, братка? Вот радость-то! скороговорил хозяин, сыпя в пузатенький глиняный чайничек заварку. Залил кипятком под крышечку. Снова кинулся к поставцу, извлёк оттуда бутылёк, заткнутый свёрнутым газетным обрывком. А по маленькой за возвращеньице? Под сальце? У меня и дичина холодная имеется С дочей опять же тебя!.. Замыть, замыть пяточки треба!
Не суетись, остановил Гохину беготню Иннокентий. Присядь. Да Давненько мы с тобой не виделись Стало быть, Степаниду схоронил?
Схоронил, Кеша, схоронил Опустился на краешек табуретки супротив Иннокентия приятель, скорбно поджал губы, понурился.
Да ты передо мной так сильно-то не убивайся, усмехнулся Иннокентий. Дашка-давашка небось горе твоё скрашивает, как и до того, аль в други лукошки заглядывашь?
А что? вскинул глаза Гоха. Запрещено? Как будто ты без греха. Нету, Кеша, безгреховных, нетути! Хотя бы и Дашка. И сам бы мог попользоваться
Доедать опосля тебя, ли чё ли? брезгливо осведомился Иннокентий.
Да ладно, шутю! Так ты чево раньше-то глаз не казал? В село-то, хе-хе-хе, уже давненько шастаешь, гаденько так захихикал, намекая на беременность Фимы, а меня обходишь
Шутишь, стало быть А я вот к тебе не шутковать пришёл, холодно произнёс Иннокентий, подрагивая желваками. Как у тебя там с какими бабами это мне без интересу, но ежели ты сызнова к Фиме подкатишься иль Володьку попыташься в оборот взять убью. Ты меня знаешь слово держу. Меж нами разговор, понял? Кто прознает Фима или Володька считай, ты себе приговор обозначил. Уразумел?
Не дожидаясь ответа застывшего на табуретке Гохи, столь похожего в эту минуту на суслика-тарбагана, сторожко вытянувшегося столбиком на гребне своей норки, Иннокентий, пригнувшись под низкой дверной притолокой, шагнул из избы.