Эффект Пигмалиона - Софья Шаер 4 стр.


Дрожащими руками я взяла конверт, на котором был указан адрес аббатства. Но отправили его не из клиники. Оно было из Ватикана. Час от часу нелегче! Делать было нечего. Матушка Констанса, хотя и смотрела в окно, наблюдала за мной краем глаза, и мне пришлось открыть конверт. Там был всего один листок, я развернула его и прочла:


Милая, нежная моя Маргарита!


Не могу передать, как я счастлив, что наконец-то нашел тебя! Я уже и не надеялся увидеть тебя живой. Но звезды сошлись. Трудно поверить, что ты  теперь монахиня. Вот уж от кого не ожидал! Ты никогда не была пай-девочкой. Помнишь, как тебя выгнали из католической школы за то, что ты читала Мопассана на уроке латыни? Хотя что я говорю, конечно, ты не помнишь. Марго, мне сказали, ты потеряла память, и все события прошлого стерлись. Мне так жаль, малышка Я был просто раздавлен, когда узнал, что тебя целых два года держали в клинике. Но я в это время жил в Испании со своей молодой женой, и мы не особенно интересовались тем, что происходит в мире, знаешь, как это бывает Господи, я столько хочу тебе рассказать! Ведь есть еще кое-что очень важное, что ты должна знать, но мне советовали не нагружать тебя слишком сильно. Представляю, какой у тебя сейчас шок! Так что пока перевари хотя бы эту информацию. Ты не одна на свете. У тебя есть я, и мы по-прежнему  семья, что бы там ни случилось.


Жду не дождусь, когда мы, наконец, увидимся! Целую!


С любовью, твой брат Джулио


Нет, он не представлял. Не представлял он тот шок, который я испытала, прочтя его письмо. Как вообще человек, который даже близко никогда не сталкивался с амнезией, может представить, каково это  полностью потерять свою личность? Читала Мопассана на уроке латыни боже, да я же этого французика на дух не переношу!

Я растерянно взглянула на аббатису. Та смотрела на меня таким взглядом, знаете, как смотрят медсестры в больнице, когда дают тебе ножницы, чтобы ты остригла ногти  таким взглядом, что сразу понимаешь: одно резкое движение  и тебе в мышцу всадят шприц, и ты даже опомниться не успеешь, как тебя вырубит транквилизатором.

 Маргарита  выговорила я, словно пробовала имя на вкус.  Так меня звали раньше?

 Очевидно, да, дитя мое, если этот человек так тебя называет.

 Маргарита,  снова повторила я, но ничего не почувствовала.

Только разочарование. Все эти годы я отчаянно пыталась воскресить в памяти хотя бы крупицу из того праха, что мне остался от прошлого. Коротая долгие, однообразные дни в комнате отдыха с людьми, которые уныло складывали паззлы, не попадая в пазы, я придумала игру: вспоминала все известные мне женские имена и пыталась примерить их на себя. Мне казалось, как только я найду свое, то тут же узнаю его и вспомню все остальное. Но вот я узнала, а оно никак во мне не отозвалось, как будто это обратились к другой девушке. Я не чувствовала себя Маргаритой от слова совсем.

 И у меня есть брат?  также беспомощно спросила я.

 Как оказалось, да. Этот господин абсолютно уверен, что ты  его сестра, пропавшая пятнадцать лет тому назад. Ему показали множество фотографий, и он без сомнения тебя узнал.

 Но я совсем его не помню. То есть, я, конечно, вообще ничего не помню. Но его я не помню еще больше, чем все остальное, что не помню.

Осознав, вдруг, какую чушь несу, я прикусила язык и замолчала, невидящим взглядом уставившись на письмо. Оно по-прежнему лежало у меня на коленях. Матушка Констанса отошла от окна, отодвинула кресло, с усилием опустилась в него, и я увидела, что глаза у нее чуть заметно потеплели.

 Дитя мое, я понимаю, что для тебя это потрясение. Но ведь это хорошая новость, не так ли? Врачи говорили, что возобновление старых связей для тебя полезно, и мы ни в коем случае не должны этому препятствовать. Тем более, наш орден тесно контактирует с миром, так что мы даже не нарушим Устав, позволив тебе и твоему брату побыть вместе какое-то время. Он приедет в конце следующей недели.

 Что?! Сюда?

От неожиданности я вскочила, хотя мне не позволяли встать, и тут же упала обратно в кресло, пригвожденная к месту властным взглядом аббатисы.

 Да. Он приедет сюда,  спокойно подтвердила она.  И с ним человек из Ватикана. Монсеньор епископ Салафия. Он хочет поговорить с тобой о твоем даре. Как ты понимаешь, Его Святейшество не мог не обратить на тебя внимания.

Я сидела, тяжело дыша, и смысл ее слов с трудом доходил до меня. Наверное, если бы матушка Констанса начала с этого, я была бы под впечатлением. Но сейчас какой-то там посланник Папы волновал меня меньше всего.

 Да, матушка, конечно,  пробормотала я, показывая, что услышала.

 Вот и славно. А теперь отправляйся в базилику, нельзя пропускать молитвенный час. Благослови тебя Господь!

 Аминь.

Поднявшись с места, я уже собиралась уйти, когда аббатиса вдруг сказала:

 Джанна, мне известно о том, что случилось той ночью. Нет, сестры ничего не сказали, я сама это поняла. Будем считать, что один раз ничего не значит. Но впредь не стоит скрывать от меня подобное, ты прекрасно понимаешь, какие могут быть последствия.

Мне оставалось только кивнуть. Я еще легко отделалась. Она могла и епитимью наложить за такое, хотя отец Пальмиеро уже это сделал после исповеди, но никому не под силу соперничать в строгости с матушкой Констансой.


***


Утро выдалось ясным и было немного холоднее, чем накануне. Федерико проснулся, когда колокола зазвонили к первому молитвенному часу, с бешено колотящимся сердцем. Он снова видел этот сон, только теперь к беспросветному ужасу добавилась еще одна деталь  свист плети. Один удар сердца  один удар кнута, один  сердца, один  кнута Потом он услышал пение, от которого волосы на голове зашевелились, и колокольный перебор показался погребальным звоном. «Реквием,  подумал Федерико.  Они служат траурную мессу. Я умер». И с этой мыслью проснулся.

Он резко сел на постели. Было еще очень рано, и серое небо за окном только дразнило мир обещанием тепла. Эльза спала, лежа на спине, и по ее лицу бродила бледная тень улыбки. Некоторое время Федерико просто сидел и смотрел на жену, на ее красивое, вечно молодое лицо, на упругую грудь и плавный изгиб подбородка. Она была творением его рук, и когда мастер видел ее спящей, сердце сжималось от нежности и страха одновременно  он боялся, что однажды его любовь к прекрасной Галатее иссякнет, и все потеряет смысл.

Но сейчас его неожиданно посетила другая мысль. Мужчина вспомнил, как чутко спала его жена, пока чахотка еще не забрала ее в могилу. Как осторожно он вставал с постели, когда, проснувшись на рассвете, вдруг ощущал порыв вдохновения и желание немедленно взяться за работу  он поднимался тихо-тихо, чтобы ни звуком, ни прикосновение не потревожить любимую. Но Эльза все равно просыпалась, как будто ее будило уже само предчувствие разлуки. И если бы ему приснился кошмар, она сидела бы рядом, положив голову ему на плечо, пока последние отголоски страха не растают в предрассветной тишине. Только рядом с ней Федерико не снились кошмары.

Всего один раз его посетило жуткое видение: штормящее море, крошечная лодчонка, и он пытается удержать Эльзу, чтобы она не упала за борт. Но волна накрывает их с головой и отрывает от него любимую. Жена тянет к нему руки и кричит, но ее уносит все дальше и дальше в море, пока она совсем не пропадает из виду. Каталонец хорошо запомнил ту ночь, и как они сидели в темноте, и как ее волосы щекотали ему грудь. Эльза шептала, что никакое море не разомкнет ее объятий, даже если сам дьявол пожелает разлучить их, потому что ее любовь намного сильнее. Неделю спустя она заболела, а еще через месяц  умерла.

Галатея даже не пошевелилась, когда Федерико, не в силах больше оставаться рядом с ней, босиком прошел по полу и выглянул в окно. Она давно уже не боялась солнца и почти не реагировала на присутствие религиозной атрибутики рядом, вот сейчас, например, спокойно спала под распятием. Мастер все еще любил ее, но иногда, вот как сейчас, видеть ее было невыносимо. Каждый раз он говорил себе, что не надо их сравнивать, но сравнения неизбежно приходили на ум, когда рукотворная Эльза делала что-то не так, как настоящая, или, наоборот, не делала.

Каталонец попытался открыть окно, но обнаружил, что старые рамы наглухо заколочены. Тогда он быстро натянул легкие бежевые брюки, белую футболку, накинул сверху пиджак и вышел во двор. Было очень свежо, и в холодном воздухе остро чувствовался запах сосен, свежего хлеба и осенних листьев, которых за ночь нападало очень много. Федерико прошел мимо пожилой женщины, сгребавшей листву с дорожки, сеньора улыбнулась и пожелала ему доброго утра. Он ответил тем же и отправился дальше, не задумываясь, куда, собственно, идет. Незаметно для себя мужчина добрел до той самой изгороди, из-за которой они вчера подглядывали за монахинями, и, не успев подумать, раздвинул завесу из виноградных листьев  словно его под руку кто-то толкнул. Разумеется, в роще никого не было  из базилики доносилось приглушенное пение хора, именно его Федерико слышал сквозь сон, а значит, месса еще не закончилась.

 Glory to Jesus!2

Голос, раздавшийся внезапно совсем рядом, заставил его обернуться так резко, что хрустнула шея. В нескольких шагах от него стояла женщина  миниатюрная, в закрытом зеленом платье, подхваченном под грудью кожаным ремешком, из-под цветастой косынки выбивались непослушные черные, как вороново крыло, кудри. Лицо загорелое и как будто обветренное  такие бывают у людей, которые много времени проводят на открытом воздухе, глаза почти черные, и идеально прямая линия носа  прямое свидетельство греческого происхождения. Она была без косметики, и Федерико дал бы ей лет сорок.

 Любопытство сгубило кошку,  сказала незнакомка, улыбаясь, отчего на щеках появились ямочки. Она говорила по-английски с небольшим акцентом, но вполне прилично для туристки.  Слышали такую поговорку?

 Я нет, я не это не то, что вы подумали,  торопливо произнес каталонец также на английском. Его не так-то легко было вогнать в краску, но момент получился неловким. Как ни крути, неприятно, когда тебя ловят за подглядыванием, точно подростка, жадно припавшего к замочной скважине в двери женской раздевалки.

 Да ладно!  весело подмигнула женщина.  Как говорил наш возлюбленный Иисус, «кто из вас без греха, пусть первым бросит камень». Аглая Василиадис,  представилась она и протянула ему руку.

Ее ладонь была такой же загорелой, а еще очень теплой  почти горячей, и, приблизившись к Аглае, кукольник ощутил хорошо знакомый запах олифы, так пахнет в художественных мастерских.

 Джулио Паретти,  представился он своим новым именем, отвечая на рукопожатие.

 Вы не похожи на итальянца.

 Я  наполовину немец, наполовину каталонец. А вы из Греции, я прав?

 Только не говорите, что у меня «очень греческий нос»!  весело рассмеялась Аглая.  Честное слово, мне это говорит каждый, кто видит меня впервые.

 Но это правда,  улыбнулся мужчина.  Ваш профиль можно чеканить на монетах!

Гречанка вдруг стала серьезной и приложила палец к губам.

 Т-с-с!  произнесла она, подошла еще на шаг ближе и доверительно сообщила:  Они охотятся за мной.

 Кто?  спросил Федерико, сбитый с толку внезапной переменой ее настроения.

 Они,  важно повторила женщина.  Люди, которые работают на монетный двор Греции. Им нужно мое лицо!

Секунду каталонец ошеломленно смотрел на нее. А потом в глазах Аглаи заплясали веселые искорки, и она снова рассмеялась. Ее смех был таким звонким и заразительным, что и Федерико рассмеялся вместе с ней.

 Надеюсь, нас не выгонят из монастыря,  сказала женщина.  Святой Бенедикт, знаете ли, был против веселья. Необычайно мрачный и скучный тип, вам не кажется? Смех продлевает жизнь. Не удивительно, что средневековые монахи умирали так рано, если их все время заставляли ходить с серьезной миной!

 Надо полагать,  кивнул кукольник.  Но вы не ответили на мой вопрос.

 Ах да, прошу прощения. На самом деле, я с Кипра, но живу в Салониках. Преподаю на кафедре истории и археологии в Университете Аристотеля.

 Надо же! Так вы  профессор? Дайте угадаю  медиевист?

 А вот и не угадали! Я  антиковед.

 И что же вы делаете здесь?  удивился Федерико.  Неужели на территории аббатства раскопали языческое капище?

 Ну, капище здесь, возможно, и было,  Аглая пожала плечами и медленно пошла вперед, шурша сухими листьями. Каталонец двинулся за ней, отставая на полшага.  Во всяком случае, я бы не удивилась. Знаете, многие христианские монастыри покоятся на фундаментах древних культовых сооружений. Но нет, я здесь не за этим. Меня интересуют фрески Корреджо3, одна из них, самая первая его известная работа, находится в Сан-Паоло.

 Но Корреджо жил в эпоху Ренессанса,  заметил каталонец.

 Верно. Тем не менее, он нередко обращался к языческим мотивам. Монография, над которой я работаю, посвящена как раз этой теме  трансформация образов античной мифологии в христианском искусстве эпохи Возрождения.

 Звучит интригующе.

 В самом деле?  гречанка обернулась и взглянула на него испытующе, словно ожидала какого-то подвоха. Но Федерико остался невозмутим.

 Я неплохо разбираюсь в искусстве,  сказал он без тени самодовольства.  Но не могу сказать, что мне нравится Корреджо. Согласитесь, Дева Мария с голыми ногами  это немного чересчур даже для нашего времени4.

 Да вы  пуританин!  Аглая сокрушенно покачала головой, однако во взгляде ее светился живой интерес.  Но, честно говоря, я приятно удивлена. Немного найдется людей, с которыми можно вот так вот запросто поговорить о работах Антонио Аллегри. Большинству его имя вообще ни о чем не говорит. Рафаэля еще худо-бедно знают, но на более глубокие познания рассчитывать обычно не приходится. Кто вы по профессии? Искусствовед?

 Не совсем, я

Но договорить мужчина не успел, потому что в этот момент во дворе появилась Эльза. Как всегда, элегантная, в длинном белом платье и кружевной пелерине. Солнце уже успело подняться из-за горизонта и светило ей в спину, отчего казалось, будто ее фигура излучает мягкое сияние. Она напоминала Мадонну с фрески в Сикстинской капелле, и невозможно было не заметить разительный контраст между ней и Аглаей  такой простой, земной и непосредственной.

 Я везде тебя искала, amor mío,  сказала Эльза по-испански, приблизившись к ним.

 Прости, любимая. Нужно было оставить записку, но я не думал, что уйду надолго,  виновато откликнулся Федерико, тоже переходя на родной язык, а потом снова сказал по-английски, обращаясь к новой знакомой.  Сеньора Василиадис, разрешите представить вам мою супругу Эльзу.

Гречанка выглядела немного смущенной и все-таки протянула руку со словами:

 Можно просто Аглая, рада знакомству.

Но Галатея осталась неподвижна и даже ничего не сказала, отчего та смутилась еще сильнее, быстро опустила руку и вытерла ладонь о подол платья, будто испачкалась в чем-то.

 Ну что ж, мне, наверное, пора  сказала она, сделав несколько шагов назад.  Было приятно пообщаться, сеньор Паретти.

 Взаимно, сеньора Василиадис,  искренне ответил Федерико. Аглая ему понравилось. В ней что-то было, что-то такое, что нечасто встречается у современных женщин. Не интеллект, умных мастер повидал достаточно  просто она была такой такой легкой.

Гречанка остановилась.

 Вообще-то  все еще синьорина, если вам интересно,  улыбнулась она.  Чао! Увидимся!

И, махнув рукой на прощание, Аглая пружинистым шагом направилась в сторону трапезной. Подходило время завтрака. Они провожали ее взглядом, пока женщина не скрылась за деревьями.

 Кто она такая?  спросила Эльза ровным голосом, но в ее спокойной интонации угадывалась скрытая злость.

 Профессор из Университета в Салониках. Изучает Корреджо.

 Она мне не нравится.

Федерико вздохнул и взглянул в холодные глаза Галатеи, с горечью подумав о том, что его Эльза никогда бы так не сказала об этой женщине.

Назад Дальше