Лиля собралась быстро. Перед отъездом хозяев слуги выстроились вдоль дорожки и желали Лиле и Богдану хорошего отдыха.
Вот стоят они, смотрят на тебя и ненавидят, ворчал Богдан. Вижу их насквозь: ненавидят. И как можно в пути быть спокойным, когда эти люди желают, чтобы твой путь закончился побыстрее, и ты не вернулся никогда. Кажется, только Михаил по-доброму относится, остальные как змеи, чуть что ужалят.
Ты преувеличиваешь, произнесла Лиля. И от слуг можно добиться уважения.
Нет, Лиля, нельзя. Его нельзя добиться даже среди близких тебе людей. Невозможно любить кого-то безусловно и безумно. Нет такой любви. Это всё выдумки и сказки. А они вынуждены на нас работать, выполнять наши прихоти. Ты хотела бы так? Любила бы своего хозяина, уважала?
Лиля пожала плечами.
Я не хотела бы так, произнесла она. И рада, что у меня по-другому.
Ну вот, пробормотал Богдан. Поэтому я тебе и говорю, что от них пахнет только ненавистью и нет никакого уважения.
Дай им волю, они сбегут при первой же возможности. Даже интересно, что будет дальше. Станут ли они счастливыми? Как изменится их жизнь.
А это случится, Лиля! Им дадут свободу, и тебе придётся научиться всему, потому что больше никто не захочет обслуживать господ. Тогда и наступит крах всего. Вот посмотришь.
Мой отец всё время говорит, что этого нельзя допустить, ибо начнётся хаос и неразбериха. Как только он затрагивает эту тему среди своих друзей, все единогласно против свободы крестьянам.
А я бы хотела, чтобы они были свободными, Лиле нравился этот разговор.
Богдан говорил пламенно, жестикулировал, эмоции на его лице менялись так быстро, что Лиля не успевала их уловить. Но он был честен с ней. И об этом говорили его глаза.
Лиля именно в свадебном путешествии стала постигать искусство чтения человека по глазам. Богдан для этого оказался хорошим учебным пособием. А сейчас он смотрел на Лилю и вещал о своих мыслях.
Рядом с ним было хорошо и спокойно. Лиля знала, что такие темы никто не обсуждает с жёнами. Дамы в большинстве своём только шуршат платьями и сплетничают о том, кто в чьей постели, помимо супружеской, просыпается. А Лиле именно этого и хотелось. Обсуждать не постель и любовников, а жизнь. Её тянуло к новым знаниям.
Богдан так разошёлся, что говорил непрерывно все три часа пока ехали до первой остановки.
Лиля при этом тоже высказывала свою точку зрения.
Иногда Богдан умолкал и удивлённо смотрел на жену.
Дорогая, ты прекрасный собеседник. Получше всякого образованного мужика.
От похвалы Лиле стало так тепло на душе, что она прильнула к мужу и прикоснулась губами к его щеке. А он запечатлел на её губах долгий поцелуй. А когда Лиля задрожала, остановился и отодвинулся от неё.
Не сейчас, милая, прошептал Богдан.
Лиля смутилась от своего состояния, покраснела, от обиды отвернулась.
Продолжим? Богдан похлопал её по плечу. Мне нравится рассказывать тебе о своих мыслях. Правда, Лиля, очень нравится. Я горжусь, что у меня такая жена. Мы так мало женаты, а я уже понимаю, как мне повезло. Мы с тобой вдвоём горы свернём, дорогая.
Лиля улыбнулась, повернулась к мужу, посмотрела в его глаза.
Спасибо, произнесла она, что даёшь и мне возможность высказаться.
Богдан усмехнулся, прижал Лилю к себе и прошептал:
У тебя будет много разных возможностей, сокровище моё. Но самую главную возможность ты уже получила. Ты получила меня.
И опять на Лилю нахлынула нежность. Но она сумела побороть её. Дальше так и сидели в обнимку. Богдан продолжал сотрясать воздух своими пламенными речами.
Первая остановка была в имении и у двоюродной тётки Богдана. Мария Савишна оказалась невероятно худой. Лиле даже стало не по себе от её облика.
Племянника и его жену вышла встречать сама тётка, её муж и родная сестра Богдана Ольга.
Она с самого лета гостила у тётки. У Марии Савишны из-за болезни не могло быть детей, вот она и привечала племянников от своих родных и двоюродных братьев.
В доме Марии Савишны можно было делать всё что угодно.
Для желаний своих маленьких родственников несколько лет назад Мария Савишна обзавелась аж десятью поварами.
И она ими очень гордилась, так как каждый работал на совесть. Кухни народов мира были доступны в небольшом русском имении, благодаря сильным желаниям племянников Марии Савишны.
Сестра Богдана Ольга радостно встречала брата и Лилю.
В весенние и осенние периоды у неё случались приступы повышенного возбуждения.
Она могла часами смеяться или плакать, или бить посуду. Богдан обещал вылечить её, как только найдёт нужный рецепт. Специально для племянницы Мария Савишна закупала несколько ящиков недорогой посуды, чтобы та не била дорогие тарелки и бокалы.
Все эти ящики сносились в комнату Ольги. Она под присмотром одного из слуг бросала тарелки на пол и радовалась, когда осколки разлетались повсюду.
Девушка выпускала свой пыл, выходила из комнаты и становилась ненадолго адекватной. Как только ей было не по себе, она тотчас возвращалась обратно.
Никто в доме тётки её не запирал и не боялся. Она никому не причиняла зла, ни на кого не бросалась.
А в доме отца за ней одновременно смотрели пять человек, включая специально приглашённого из Германии доктора.
Но там приступы проходили гораздо с худшими последствиями. Мария Савишна не раз просила своего брата Родиона Орловского, чтобы тот последовал её примеру и позволил девушке в родном доме бить посуду.
Но Родион на уступки не шёл и с радостью давал такую возможность своей сердобольной бездетной сестре.
Лилечка, весело прощебетала Ольга, пойдём скорее со мной, я покажу вашу комнату. Я сделала её очень красивой.
Ольга взяла Лилю за руку и повела в дом.
А Богдан стал давать указания по поводу кормления лошадей и разгрузки багажа.
Ты бы сестру с собой взял, сказала Мария Савишна, ведя племянника к дому. Замаялась она одна. Думаешь, ей в Париж не хочется? Жалко девочку. Ей бы хорошего провожатого
Может, тётушка, вы за это возьмётесь? Богдан не любил разговоры о том, что сестру нужно куда-то везти.
Он был с ней однажды в Петербурге. Ольга там потерялась, засмотревшись на карету, украшенную живыми цветами. Больше ни Богдан, ни отец не брали её с собой. А Ольга мечтала о балах и красивых платьях, о женихах и подругах. Но никто её никуда не приглашал.
Я и так опозорюсь. Мне ещё до полного падения в лицах людей не хватает выходок Ольги, Богдан заметно нервничал.
Это что же приведёт тебя к позору? удивилась Мария Савишна.
А мне для этого ничего не нужно делать, уже всё сделано до меня. В Париже столько отцовских друзей, влиятельных служащих, а моя жена, мягко говоря, как неоперившийся воробей, выпавший из гнезда прямо в лужу.
Марию Савишну такое сравнение очень удивило, она даже поморщилась.
Глупец! воскликнула она. Лиля славная девочка. Она же любит тебя, а ты ничем не лучше отца. Может даже хуже. Я таких счастливых глаз у Лили даже на свадьбе не видела. Покорил ты её, Богдан, вот и не позволяй девочке страдать.
Покорил? ответил Богдан задумчиво. На моём месте мог быть совершенно любой мужчина. Она ребёнок. Маленький ребёнок с капризами. Хотя Умом она блещет, безусловно. А её французскому позавидовал даже я. Но, тётушка, она выглядит смешно. Поначалу я восхитился ею, когда только увидел. И даже мой отец не остался в стороне. Мать до сих пор не может принять тот факт, что я женился. Лиля не понравилась ей с первого взгляда.
О, милый мой, ты свою мать сюда не вмешивай. Она тяжёлый человек. Кого бы ты ни выбрал, она всегда будет против, поверь моему жизненному опыту. Она достаточно привязана к твоему отцу. Прощает все похождения, лишь бы он не отправил её куда-нибудь подальше от своих глаз. Но и не делает он этого не потому, что ему дорога Павлина. Он боится потерять уважение. Его будут осуждать больше, чем остальных. А для него это недопустимо. А ты ещё ничего не добился. Практикуйся в своём врачевательстве и тогда о статусе будешь печься. Ты сейчас о семье думай. И девочку не обижай.
О, да её обидой не сломишь, она какая-то каменная.
Однажды ты обидишь её так, что будешь жалеть об этом всю жизнь. Не допусти
Ой, тётушка, не начинайте со своими предсказаниями. Вдруг начнут сбываться, Богдан прибавил шаг, чтобы поскорее закончить этот разговор.
Навстречу им выбежала Ольга, бросилась к Богдану на шею и пролепетала:
Лиля восхитилась очень, ей понравилось. Тётушка, Ольга обратилась к Марии Савишне, ей понравилось очень. Она танцует с моим букетом.
Танцует? Богдан улыбнулся. Я, пожалуй, пойду к жене. Простите, тётушка, продолжим в другой раз.
Поклонился и направился к дому.
Горе ты моё несчастное, Мария Савишна прижала к себе Ольгу. Покажу я тебе Париж, потерпи немного.
Правда? глаза девушки засияли.
Правда, кивнула тётушка. Жить нужно сейчас. И ничего не случится. Тарелки и в Париже продают.
Ольга родилась на четыре года раньше Богдана. Мать была служанкой, которая волею судьбы ею стала.
Её отец Ратибор был военным офицером.
За исправную службу получил надел земли, выращивал розы. А потом разорился. Задолжал столько денег, что жизнь его семьи превратилась в ад. Кредиторы то и дело угрожали расправами. Несколько раз похищали его жену и дочь. Но потом возвращали.
И в один прекрасный день Родион Орловский, которому Ратибор задолжал самую крупную сумму, предложил перемирие. Он сказал, что ему не нужны деньги, а нужна только его дочь, именно в качестве служанки. Ратибор обрадовался и отдал дочь в тот же час.
Марфа была очень красива. Родион влюбился с первого взгляда. Но девушка оказалась душевнобольной. Орловский возил её к знахарям, вызывал заграничных врачей. Обещал всё своё имущество тому, кто вылечит девушку. Но никто не справился с этим.
Марфа забеременела и родила Ольгу. Поначалу жила с дочкой в своей каморке. Туда же приходил и Орловский. Но Марфе становилось всё хуже, она уже никого не узнавала, была крайне раздражительна. Орловский отправил её в монастырь. А дочь оставил у себя.
То, что Ольга переняла странности матери, стало понятно лишь к десяти годам. Орловский и для неё искал врачей. А потом отвёз как-то к своей двоюродной сестре, и та научилась справляться с Ольгой. Брат платил сестре деньги за тарелки и был счастлив, что дочь под присмотром.
Богдан вошёл в комнату и ахнул.
Вся комната была украшена розами. Стоял необыкновенный аромат.
Рядом с окном спиной к мужу танцевала Лиля. Её движения были плавными и напоминали танец арабской наложницы. Богдану приходилось видеть танцы арабских девушек. И то, что его жена умеет танцевать так же, удивило и одновременно восхитило его. Он тихо, чтобы Лиля не услышала, подошёл ближе.
Смотрел и не мог насмотреться. На Лиле был парик. Видимо, Ольга уговорила его надеть. Лиля повернулась к мужу, ойкнула, быстро стянула парик с головы, бросила его на подоконник. Но Богдан успел заметить, что его жена с волосами всё-таки прекраснее, чем без них.
Продолжай, прошептал Богдан, только лицом ко мне.
А сам полулёжа устроился на кровати.
И не подумаю, ответила Лиля. Вообще вы, сударь, могли бы дать знак, что видите меня в непривычном для вас состоянии.
И не подумаю, ответил Богдан её же словами. О каких знаках ты говоришь? Муж входит в комнату, которая предназначена для него и его жены! Танцуй!
Лиле не понравился тон, которым муж разговаривал сейчас. Идиллия, наступившая по пути сюда, улетучилась мгновенно. Лиля тотчас вернулась в свой упрямый и непоколебимый образ.
Танцуй, повторил Богдан, вскочил с кровати и схватил Лилю за плечи. Хотя Ещё станцуешь! Я и так доволен. Сокровище моё
Богдан говорил уже шёпотом.
Но Лиле удалось вырваться и выбежать из комнаты, а потом и на улицу. Там было безлюдно.
«О, если бы он попросил меня другим тоном и голосом станцевать перед ним! Если бы прошептал об этом нежно и без приказа, я бы чувствовала себя не служанкой, как сейчас, а любимой», думала Лиля.
На улице было ветрено. На душе неспокойно.
Лиля вдруг почувствовала, что у неё внутри гуляет ветер.
Девочка моя родная, услышала Лиля за спиной, простудиться захотела? В дом, быстро в дом.
Лиля оглянулась. Мария Савишна протянула ей руку и как ребёнка завела в дом.
Какая ручка маленькая, прошептала тётушка. Ну ты же дитя ещё, ей-богу, дитя. Вот не понимаю я таких отцов. Как можно от сердца такую красоту оторвать и чужому мужику отдать. Чужому, наглому мужику. Девочку свою отдать с косичками. О, если бы у меня была дочь
После слов о девочке с косичками Лиля дотронулась до головы, и глаза наполнились слезами. Мария Савишна это тотчас заметила и произнесла строго:
А вот этого не нужно. Слёзы лишний повод чувствовать себя несчастной. А ты счастливая, просто счастье твоё ещё маленькое. Вот-вот разрастётся, заполнит всё внутри. Так что реветь туда.
Мария Савишна показала Лиле комнатку с низенькой дверью, такой низенькой, что нужно было, наверное, встать на колени, чтобы туда войти.
Это наша молельная, рыдальная Туда только на коленях и обратно только на них. Никто не должен видеть твоих слёз.
Но Лиля не могла себя успокоить.
Никто не должен видеть твоих слёз, повторила Мария Савишна. Все свои слабости нужно прятать от людей. И жаловаться мне на племянника не нужно. Я могу защитить тебя. Могу сама, если посчитаю нужным, дать ему совет. Но никаких жалоб. Пойми, если я тебя сейчас начну жалеть, то твоя жизнь станет известна всем. Я сплетница ещё та. Ох, как сложно держать себя в руках, когда речь идёт о твоей семье. Мне сложно, но я держусь, Лиля. Так что советую тебе посетить молельную.
Лиля кивнула. Она вошла в комнатку не на коленях, а согнувшись. Мария Савишна закрыла за ней дверь.
Повсюду на стенах висели иконы. Много икон. Они же были и на потолке. Запах ладана тотчас ударил в нос. Лиле стало не по себе. Со всех сторон на неё с немым укором смотрели десятки глаз святых.
Молиться не хотелось. Лиля села на пол, застеленный ковром с длинным ворсом. Смахнула слёзы.
А что если я вернусь к папеньке? сказала девушка вслух. Ну не выгонит же он меня? Хотя Выгонит. Зачем ему позорная дочь? Он уважаемый человек, а я сбежавшая от мужа негодница. И Ярина меня не спасёт
Боже святый, Симеон, она бежать собралась. Ну ты только послушай, Мария Савишна уступила мужу место рядом с достаточно большим отверстием в стене, замаскированным под кружевное обрамление иконы. Непростую девчонку Родион выбрал себе в невестки, ох, непростую. Вот так девочка. Не хотела бы я такую дочь, моя дочь не могла бы носить такие мысли.
Муж Марии Савишны Симеон прильнул к отверстию. Лиля молчала. Просто сидела на полу, обняв колени.
И не молится даже, прошептал Симеон. Твоё слово правое, Мария, негодница она.
Ну ладно, давай я дальше посмотрю. А то мало ли что надумает, а мы и не знаем. Что я потом Родиону-то скажу? Мол, ах, ох, убежала, недоглядели. И начнётся ураган. Тьфу, тьфу Не дай бог такую беду накликать.
Лиля и не знала, что за ней подсматривают и подслушивают. Так и сидела, обняв колени, а потом запела тоненьким детским голосочком. Пела колыбельную, которую всегда перед сном слышала от Ярины.
Ох, Ярина, как же я устала быть замужем. Лучше бы я не выходила из комнаты вообще. Даже силой меня невозможно было бы вытащить. Приросла бы к кровати, пустила длинные толстые корни
Вот те на! Размечталась, прошептала Мария Савишна мужу. И как в голову может прийти такое? Не понимаю. А поёт она хорошо. От такой колыбельной и я заснула бы.
Лиля начала рассматривать стены. Иконы были размещены плотно друг к другу, некоторые даже краями друг на друга находили. Почему-то возникло чувство, что они так плотно навешаны из-за жадности. Потом опустила глаза на ковёр. Сидеть на нём было мягко, словно на перине. И Лиле захотелось прилечь. Она вытянула ноги и легла на спину.