Вы едете по Бодминской дороге? крикнула она. У вас есть пассажир?
Кучер покачал головой и хлестнул лошадь, но, прежде чем Мэри успела посторониться, из окна экипажа появилась рука, и чья-то ладонь легла ей на плечо.
Что Мэри Йеллан делает одна в Лонстоне в сочельник? спросил голос.
Рука была тверда, но голос ласков. Бледное лицо смотрело на нее из темноты экипажа: белые волосы и прозрачные глаза под черной широкополой шляпой. Это был викарий из Олтернана.
Глава 10
В полумраке Мэри разглядывала его профиль; он был острый и четкий, длинный тонкий нос загибался, как птичий клюв. Тонкие и бесцветные губы были плотно сжаты. Священник наклонился вперед, опершись подбородком на длинную трость черного дерева, которую держал между колен.
Сперва девушка совсем не видела его глаз: они были прикрыты короткими белыми ресницами; а потом он повернулся на сиденье и стал рассматривать ее. Его ресницы трепетали, а глаза, смотревшие на Мэри, тоже были белые, прозрачные и лишенные всякого выражения, как стекло.
Итак, мы едем вместе во второй раз, сказал он, и голос его звучал мягко и тихо, как у женщины. Мне вновь удалось помочь вам, подобрав на обочине дороги. Вы промокли насквозь, вам лучше бы снять одежду.
Викарий смотрел на нее с холодным безразличием, а Мэри в некотором замешательстве возилась с булавкой, которой была застегнута ее шаль.
Тут есть сухой плед, в который можно завернуться, продолжал священник. А что до ваших ног, то им будет лучше босиком. В этом экипаже почти не сквозит.
Девушка безропотно выскользнула из промокшей шали и корсажа и закуталась в грубое шерстяное одеяло, которое викарий протянул ей. Волосы Мэри рассыпались по обнаженным плечам. Она чувствовала себя ребенком, застигнутым за какой-то шалостью, и теперь сидела, смиренно сложив руки, послушная слову учителя.
Что случилось? спросил он, серьезно глядя на нее, и Мэри неожиданно для себя тут же, запинаясь, пустилась в объяснения, рассказывая, что с ней сегодня стряслось.
Как и прежде, в Олтернане, что-то в этом человеке заставляло ее выставлять себя в ложном свете, говорить как дура и бестолковая деревенская простушка. Ее история звучала сбивчиво, и в итоге создалось впечатление, будто она дешевка, которую кавалер бросил одну на ярмарке, предоставив самой добираться домой. Мэри было стыдно назвать Джема по имени, и она довольно неловко объяснила, что он зарабатывает тем, что объезжает лошадей, и они познакомились однажды на пустоши. А теперь в Лонстоне с ним что-то случилось, когда он продавал пони, и она боится: вдруг его поймали на каком-то мошенничестве.
Интересно, что о ней думает Фрэнсис Дейви? Ведь Мэри поехала в Лонстон со случайным знакомым, да еще потеряла своего товарища, попавшего в переделку, и бегала поздним вечером по городу, замызганная и мокрая, словно уличная девка. Викарий молча выслушал ее до конца, и Мэри слышала, как он пару раз сглотнул, манера, которую она запомнила.
Значит, в конце концов, вы были не так уж одиноки, сказал он наконец. Трактир «Ямайка» не столь уединенное место, как вы предполагали?
Мэри вспыхнула в темноте, и, хотя спутник не мог видеть ее лица, она знала, что его глаза устремлены сейчас на нее, и чувствовала себя виноватой, как если бы она согрешила и услышала справедливый упрек.
Как звали вашего спутника? спокойно спросил викарий.
Мэри замялась: ей было неловко, стыдно, и она чувствовала себя ужасно виноватой.
Это брат моего дяди, ответила она, сама слыша, что голос ее звучит неохотно. Сообщая имя, она словно бы признавала свою вину.
Каково бы ни было мнение викария о ней до сих пор, вряд ли после этой истории он стал думать о ней лучше. Еще и недели не прошло с тех пор, как она назвала Джосса Мерлина убийцей, и вот уже она без зазрения совести уехала из трактира «Ямайка» с его братом обыкновенная служанка из бара, которой захотелось поразвлечься на ярмарке.
Конечно, вы осуждаете меня, торопливо продолжала Мэри. Если дядя мне так отвратителен и мерзок, тогда почему же я доверилась его брату? Он тоже мошенник и вор, я это знаю; он мне с самого начала признался, но вот только Она замолкла в нерешительности.
В конце концов, Джем ничего не отрицал; он почти не делал попыток защищаться, когда Мэри обвиняла его. А теперь она встала на его сторону, она выгораживает Джема без всякой причины и вопреки здравому смыслу, она уже привязалась к нему из-за того, что он обнял ее и поцеловал в темноте.
Вы хотите сказать, что младший брат ничего не знает о ночном промысле трактирщика? продолжал ласковый голос рядом с ней. Он не из той шайки, что пригоняет повозки в трактир «Ямайка»? Так?
Мэри безнадежно махнула рукой.
Я не знаю, сказала она. У меня нет доказательств. Джем ни в чем не сознается, лишь пожимает плечами. Но он сказал мне одну вещь: он никогда не убивал. И я ему поверила. И сейчас верю. Еще Джем говорил, что его брат мчится навстречу своей гибели и что его скоро поймают. Он, конечно, не стал бы утверждать это, будь сам одним из них.
Теперь Мэри говорила скорее для того, чтобы убедить себя, а не своего попутчика, и невиновность Джема внезапно приобрела для нее жизненно важное значение.
Вы мне говорили раньше, что немного знакомы со сквайром, быстро сказала она. Может быть, вы на него имеете влияние? Не могли бы вы при случае заступиться за Джема Мерлина? В конце концов, он молод, он мог бы начать новую жизнь. В вашем положении это будет нетрудно.
Его молчание унижало ее еще больше, и, чувствуя на себе эти холодные белые глаза, Мэри понимала, какой глупой, испорченной девчонкой он ее считает и как все это по-женски. Викарий не может не понимать, что Мэри просит за человека, который ее разок поцеловал, и, разумеется, это вызывает презрение.
С мистером Бассатом из Норт-Хилла я едва знаком, сказал он мягко. Мы раз-другой встречались и говорили о делах, касающихся прихода. Вряд ли он по моей просьбе отпустит вора, особенно если вор виновен и приходится братом хозяину трактира «Ямайка».
Мэри молчала. Опять этот странный служитель Божий ответил логично и разумно, так что и возразить ему нечего. Но она была охвачена любовной лихорадкой, которая опустошает разум и сметает все логические построения; поэтому его слова только рассердили и растревожили ее.
Кажется, вы заботитесь о его спасении, заметил викарий. Она не могла понять, что же услышала в его голосе: насмешку, укор или понимание. Однако священник тут же продолжил: А если ваш новый друг все же состоит в сговоре со своим братом и отнимает имущество и, возможно, жизни своих ближних, что тогда, Мэри Йеллан? Вы все равно постараетесь его спасти?
Она ощутила на своих руках его ладонь, холодную и бесстрастную. И поскольку после треволнений этого дня Мэри находилась на грани срыва, была напугана и расстроена, поскольку она любила человека вопреки рассудку и человек этот был для нее потерян по ее же вине, самообладание изменило ей, и она раскричалась, как обиженный ребенок.
Нет, только не это! воскликнула она с горячностью. Можно вытерпеть грубость дяди и жалкую бессловесную глупость тети Пейшенс; даже тишину и ужас трактира «Ямайка» можно вынести, не дрогнув, и не сбежать. Я не боюсь одиночества. В этой борьбе с дядей есть даже некое мрачное удовлетворение, которое придает мне храбрости, и я чувствую, что со временем одержу над ним верх, что бы он ни говорил и что бы ни делал. Я собиралась забрать тетю и помочь свершиться правосудию, а потом, когда все будет кончено, найти работу где-нибудь на ферме и жить одиноко, как раньше. Но теперь я больше не могу заглядывать вперед; я не могу строить планы или думать о себе; я хожу кругами, как зверь в ловушке, и все это из-за человека, которого я презираю и с которым не имею ничего общего. Я не хочу любить как женщина и чувствовать как женщина, мистер Дейви! Мне не нужны боль, страдание и несчастье, которые могут длиться всю жизнь. Пожалуйста, не надо! Я не хочу! Слышите не хочу!
Мэри откинулась назад и прижалась лицом к стенке экипажа, обессиленная этим словесным потоком и уже стыдясь своей вспышки. Теперь ей было все равно, что викарий о ней думает. Он священник, а значит, отрешен от ее мирка, полного страстей. Он не может знать о таких вещах. Мэри чувствовала себя одинокой и несчастной.
Сколько вам лет? коротко спросил ее спутник.
Двадцать три, ответила она.
Девушка услышала, как он сглотнул в темноте и молча снял свою ладонь с ее рук, снова положив ее на эбеновую трость.
Экипаж выехал из Лонстонской долины, из-под защиты живых изгородей. Теперь он двигался по возвышенности в сторону открытой пустоши, и на него всей силой обрушились ветер и дождь. Ветер дул не переставая, но ливень налетал порывами, и то и дело робкая звезда крадучись выбиралась из-за низкой тучи, похожая на светящуюся булавочную головку. Затем звездочка снова исчезала за темной завесой дождя, и из узкого окна экипажа ничего не было видно, кроме черного квадратного лоскута неба.
В долине дождь шел более равномерно, и ветер, хоть и дувший с завидным постоянством, был умеренной силы, поскольку путь ему преграждали деревья и холм. Здесь, на возвышенности, не было такого естественного укрытия; здесь не было ничего, кроме пустоши по обе стороны дороги, а над головой огромного, темного свода небес; и шум ветра превратился в вой.
Мэри дрожала и придвигалась поближе к своему спутнику, так жмутся друг к другу замерзшие собаки. Он по-прежнему молчал, но девушка знала, что викарий повернулся и смотрит на нее, и впервые физически ощутила его близость: она чувствовала его дыхание у себя на лбу. Мэри помнила, что ее мокрая шаль и корсаж лежат на полу у ее ног и что под грубым одеялом она голая. Когда священник снова заговорил, девушка поняла, как он близко; его голос раздался неожиданно, он потряс Мэри и привел ее в замешательство.
Вы очень молоды, Мэри Йеллан, ласково сказал Фрэнсис Дейви, вы всего-навсего цыпленок, вокруг которого еще валяется разбитая скорлупа. Вы преодолеете ваш маленький кризис. Таким женщинам, как вы, незачем проливать слезы из-за человека, с которым они сталкивались раз или два в жизни, да и о первом поцелуе помнят недолго. Вы очень скоро забудете вашего друга с его краденым пони. Ну же, вытрите глаза; не вы первая кусаете локти из-за потерянного возлюбленного.
Викарий считает ее горе сущим пустяком такова была первая реакция Мэри на его слова. А потом девушка удивилась, почему он не пытался утешить ее по-христиански, ничего не сказал об успокоении, которое приносит молитва, о мире, который дарует Господь, и о жизни вечной. Она вспомнила свою прошлую поездку с мистером Дейви: как он нахлестывал лошадь, пока та не понеслась вскачь, и как он скорчился на сиденье с вожжами в руках, и как сдавленным шепотом произносил слова, которых она не поняла. Ее вновь охватило беспокойство, как и тогда чувство неловкости она инстинктивно связывала с необычным цветом его волос и глаз, как будто физическое уродство было преградой между ним и остальным миром. В царстве животных необычную особь преследуют, ее либо убивают, либо изгоняют. Едва об этом подумав, Мэри тут же упрекнула себя в недалекости и нехристианском отношении к ближнему: этот человек был ее соплеменником и священнослужителем. И, бормоча извинения за то, что она вела себя перед ним как дура и говорила как уличная девка, Мэри потянулась за одеждой и стала судорожно натягивать ее, прикрываясь одеялом.
Полагаю, я оказался прав в своих предположениях, и со времени нашей встречи в трактире «Ямайка» все было тихо? спросил викарий немного погодя, следуя ходу своих мыслей. Повозки больше не тревожили ваш ранний сон, и трактирщик в одиночестве забавлялся со стаканом и бутылкой?
Мэри, по-прежнему раздраженная и встревоженная мыслями о человеке, которого она потеряла, с трудом вернулась к реальности. Она забыла о дяде почти на десять часов. И тут же бедняжка вспомнила весь ужас минувшей недели и тайну, которую она узнала. Мэри подумала о бесконечных бессонных ночах, о долгих днях, проведенных в одиночестве, и перед ней снова возникли остановившиеся, налитые кровью глаза Джосса, его пьяная улыбка, его цепкие руки.
Мистер Дейви, прошептала она, вы когда-нибудь слышали о мародерах, которые грабят разбившиеся суда?
Мэри никогда прежде не произносила этого слова не только вслух, но даже мысленно, и теперь, когда она услышала его из собственных уст, оно прозвучало пугающе и отвратительно, как богохульство. В экипаже было темно, и девушка не могла видеть, какое это произвело впечатление на ее спутника, но она услышала, как тот сглотнул. Его глаза были скрыты от нее полями черной шляпы, и она видела только смутные очертания его профиля: острый подбородок и выступающий нос.
Много лет назад, когда я была еще совсем ребенком, мне доводилось слышать, как об этом рассказывал сосед, произнесла она, а потом, позже, когда я была уже достаточно большая, чтобы понимать, что к чему, ходили слухи о таких вещах обрывки сплетен, которые тут же старались пресечь. Кое-кто из тех, кто возвращался с северного побережья, рассказывали жуткие истории, но их заставляли замолчать: старики такие разговоры не поддерживали, это было оскорблением приличий. Я не верила ни одной из этих историй; я спросила мать, и она сказала мне, что это ужасные выдумки злых людей: ничего подобного нет и быть не может. Она ошибалась. Теперь я знаю, что она ошибалась, мистер Дейви. Мой дядя один из них; он сам мне это сказал.
Ее спутник по-прежнему ничего не отвечал; он сидел неподвижно, как изваяние, и Мэри снова заговорила, все так же шепотом:
Они все замешаны в этом, все до единого, от побережья до берегов Теймара, все те, кого я видела в ту первую субботу в баре. Цыгане, браконьеры, матросы, разносчик с гнилыми зубами. Они убивали женщин и детей своими руками; они держали их под водой; они били их обломками скал и камнями. Повозки, которые ночами путешествуют по дорогам, это повозки смерти, и развозят они не просто контрабанду: бочонки с бренди или тюки с табаком, а весь груз затонувших судов, за который заплачено кровью, вещи убитых людей. Вот почему моего дядю боятся и ненавидят робкие местные фермеры, и вот почему все двери заперты для него, и вот почему кареты проезжают мимо его дома в тучах пыли. Все подозревают его, но никто не может доказать. Моя тетя живет в смертном ужасе перед разоблачением, но дяде достаточно просто напиться в присутствии незнакомца, и его секрет станет известен всему свету. Вот, мистер Дейви, теперь вы знаете правду о трактире «Ямайка».
Едва дыша, Мэри прислонилась к стенке экипажа, кусая губы и ломая руки от волнения, с которым не могла совладать, обессиленная вырвавшимся у нее потоком признаний; из темных закоулков ее сознания беспощадно пробивался к свету некий образ; это было лицо Джема Мерлина, человека, которого она любила, злобное и искаженное, окончательно слившееся с лицом его брата.
Лицо под черной широкополой шляпой повернулось к ней; девушка заметила внезапный взмах белых ресниц, и губы зашевелились.
Значит, пьянство развязывает трактирщику язык? спросил викарий, и Мэри показалось, что его голосу недостает обычной мягкости; он звучал резче, как бы на более высокой ноте; но, когда девушка взглянула на своего спутника, его глаза смотрели на нее как всегда холодно и безразлично.
Да, ответила она. Если мой дядя проживет пять дней на одном бренди, он готов обнажить душу перед всем миром. Он сам мне так сказал, когда я приехала, в первый же вечер. Тогда он не был пьян. Но четыре дня назад, когда дядя вдруг очнулся посреди ночи и, шатаясь, вышел в кухню, он разговорился. Вот откуда я все знаю. И наверное, поэтому я утратила веру в человечество, и в Бога, и в себя саму, и именно поэтому сегодня в Лонстоне я вела себя как дура.