Должен рассказать вам, как я оказался в этих отдалённых от центра местах, на окраине города. Да ещё и лагерь рядом. Дело в том, что речушка, протекающая в нашем городке, имела странную тенденцию разливаться каждые десять лет до приличного наводнения. Очевидно, какой-то природный цикл соответствовал этому периоду: горные речки приносили больше воды, река наша Унда разливалась и топила всё, что ей мешало или находилось на берегу, ломая всякий раз хлипкий мост, соединяющий два берега. В обычное время нашу речушку взрослый человек мог перейти, особо не замочившись по колено или чуть выше. Но в наводнение были даже человеческие жертвы и коллизии с отключением электричества и многое другое. Мне было уже девятнадцать дней, когда в сорок восьмом году наводнение снесло наш домик на берегу реки и утащило со всем скарбом всё, что не сумели вынести. Меня в люльке сумели, вот и стучу одним пальчиком по клавишам компьютера, описывая случившееся. Первое время после наводнения жили мы у маминой сестры Паны, у которой было своих три дочки, их домик тоже был недалеко от берега, но всё же дальше, потому и сохранился. Потом каким-то образом отец умудрился построить дом как раз на окраине городка. Постепенно за нами строились и строились, и наш домик стал далеко не самый крайний к лесу. Так мы и приблизились к лагерю спецпереселенцев. Когда я немного подрос, отец пристроил ещё одну комнату. Мы все местные, пацаны помогали взрослым строителям чем могли, помнится, поднимали стружку для утепления крыши и даже заработали по рублю. По «старому» рублю. Надеюсь, вы помните, что в шестьдесят первом рубль резко похудел, аж в десять раз похудел Но в тот период нашего детского калыма рубль был ещё приличным вознаграждением для моих друзей-товарищей по детским нашим играм. В перестроенном доме жить стало легче, появилась отдельная комната спальня родителей, она же гостиная, где собирались гости на праздниках и все вместе выпивали: и родственники, и друзья, и соседи. Мне кажется, в то время жили труднее, но дружнее, как говорится, улицей гуляли. Потом у нас появилась бабушка, стало быть, возникло место, где можно было её разместить.
Вот представьте наш домик, вполне типичный по тем временам. Сени, входная зона холодная. Дверь в жилое помещение, попадаешь сразу в кухню-столовую, как сейчас модно в современных квартирах. Здесь мы и готовили на печи зимой и на электроплитке летом, и кушали. Налево наша с братом маленькая комнатка, спали мы с ним на одной кровати вдвоём. Здесь же бабушкина железная кровать, стол, где мы могли готовиться к урокам по очереди вдвоём не разместиться. Ещё одна комната, которую пристроили позднее, где спали родители и проходили праздничные мероприятия. Как видите, типичный и, нам казалось, вполне большой по размерам дом. Во дворе имелась летняя кухня с печкой, где можно было готовить основную еду летом. Ещё к сеням примыкала подсобка для живности. Мы её называли стайка, здесь у нас по молодости родителей были то корова, то телёнок, обычно поросёнок. Иногда мы держали кур и уток, словом, ничем не выделялись, как у всех. Огородик соток пять-шесть, как сегодня на даче-огороде: помидоры, огурцы, зелень-мелень, картофель, ягоды смородина, малина. В доме был подпол, куда в отсеки ссыпалась картошка свежего урожая и где хранились банки с соленьями-вареньями и прочее. Холодильников ни у кого в то золотое наше времечко не было, приходилось всё скоропортящееся хранить в подполе. Каждый раз заставляли нас с братом лазать туда за сметаной, маслом, молоком и прочим перед едой и обратно уносить после еды. Однажды в этот подпол, оступившись, свалился наш отец хорошо, что более-менее удачно, ничего себе не переломал. Люк от подпола находился в нашей комнате, мы и отвечали за доставку нужного продукта. Хорошо помню кольцо на крышке этого люка, взявшись за которое нужно было поднимать крышку. В подпол я иногда забирался, когда родители заставляли меня выпить ложку рыбьего жира уф, даже сейчас всего выворачивает от возникшего ощущения этой гадости, пардон, друзья мои. Я капризничал и сопротивлялся как мог, однако, когда в дело вступала тяжёлая артиллерия отец, тут мне уж приходилось сдаваться и выходить из подполья.
Чтобы завершить тему наводнения, добавлю, что речушка наша в очередной раз проявила свой строгий нрав в пятьдесят восьмом году. Я хорошо помню, что из-за наводнения не стало электричества, начались перебои с хлебом: то ли не могли печь, то ли муки в город доставить Наш городок расположен в шестидесяти километрах от железной дороги, откуда прибывали грузы. Может, размывало дорогу, и грузы застревали электричество пропадало опять же. Мы с братом в компании друзей ходили (причём даже в соседний Новтроицк) и искали хлеб, добывали как-то, исходив полгорода. Сейчас это кажется странным подумаешь, перебои с хлебом. А вот и не подумаешь! В день на нашу семью из четырёх-пяти человек надо было минимум две-три булки хлеба, с учётом живности и того больше, обычно мы ежедневно покупали четыре буханки. В магазине давали только по две на руки, приходилось стоять вторую очередь или вдвоём с братом, если мы были вместе. Я уже говорил вам про живность в нашем доме кормов тоже было не особо, вот и приходилось добавлять хлеб и им, да и мы ничего без хлеба никогда и не ели. Я на всю жизнь запомнил один забавный эпизод из того трудного «хлебного» времени. В своих «мемуарных писаниях» уже вам докладывал про этот эпизод, не грех повторить. Стоим с бабушкой в длиннющей очереди у киоска, куда только что привезли хлеб; дают, как обычно, по две буханки, вот и мучаюсь в очереди, чтобы ежедневную норму приобрести. Всё строго по очереди, народ сам следит за порядком, никто и не пытается пролезть вперёд. Без очереди разрешалось покупать только алкоголь. Вот тут один молодой человек и сообразил, попросил пропустить: якобы ему выпить купить надо, дома компания заждалась. Народ у нас сердобольный, с пониманием: хлеб всем нужен, а алкоголь это сверхважная категория продуктов, уважительно к этой теме народ относился. Пропустили парня, он в окошке ангелу-продавщице деньги протягивает и говорит: «Дайте мне бутылку водки и две булки хлеба». И выдали ему требуемое, и никто не пикнул даже, а я, хоть и маленький, а запомнил этот ловкий способ приобретения хлеба. Вот и делюсь с вами ноу-хау того времени.
Речка, как мне говорили а я уехал из города детства поступать в институт в Новосибирск в шестьдесят пятом в очередной раз разлилась в шестьдесят восьмом. Как видите, десятилетний период строго выдержан. Про дальнейшее я не уточнял, надеюсь, научились предотвращать традиционные стихийные бедствия. Про Сталина могу добавить только, что хорошо помню, как в нашем городском клубе в одночасье не стало его портрета на правой стене у сцены: вчера были «оба два» великих (слева Ленин, справа Сталин), а сегодня, гляди-ка, два Ленина. Взрослые, наверное, хорошо помнили этот момент осуждение культа личности, мы, дети, по себе сужу, только и заметили, что портретов не стало практически везде, в клубе в частности. Почему-то про клуб очень уж врезалось в память. Может, в этом и отразилось моё будущее директора Дворца культуры, директора филармонии
Домик моего детства до сих пор жив-здоров, были мы там лет через сорок после отъезда. Походили, посмотрели, повспоминали как будто всё то же и совсем чужое. Друзей детства, о которых я уже рассказывал вам, практически и не осталось. Характерные причины, по которым не встретились мои школьные друзья, для нашего городка того далёкого времени: кто-то умер, кто-то в тюрьмах канает, у того инфаркт, того убили в пьяной драке, а эти спились. Время такое было для жителей моего города и друзей детства. В первый класс я пошёл учиться в школу номер пятнадцать, начальную, и пробыл там целых полгода, потом нас перевели в новую семилетку, которая ещё пахла свежей краской и новой мебелью. Не буду повторяться, я уже много описал в своих нетленках, но не могу не поделиться самым неожиданным и ярким. На рубль, выдаваемый мне на школьное питание, мы получали небольшую котлетку, стакан чая с булочкой. Особенно вкусной была булочка, обсыпанная сверху сладкими крошками. Самое приятное было в том, что питались мы организованно: приходили в буфет-столовую, а там нас уже ожидали накрытые столы с выделенным «пайком». Я никогда не ходил в детский садик, бабушка контролировала меня, пока был маленький, потому мне, очевидно, и нравились накрытые заранее столы, пусть и с немного прохладными уже чаем и котлеткой. Со мной в классе учились мои друзья с нашей улицы, с соседней, то есть все наши абсолютно знакомые и близкие мальчишки и девчонки. Время было совсем непростое, многие жили очень трудно, особенно те, у кого было много ребятишек. Я хорошо помню своих друзей-одноклассников: у одного ещё пять братьев и сестёр, а у другого ещё семь. В этой большой семье ребятишки ходили в школу с холщовыми сумками через плечо, которые им сшила мать, точь-в-точь как у знаменитого Филипка из рассказа Льва Толстого. Про Филипка мы прочитали в «Родной речи», там ещё была иллюстрация: мальчик, одетый по-деревенски, по тому далёкому времени, и с холщовой сумкой через плечо. Жила у нас в околотке одна женщина, которая много побиралась, милостыню просила, по крайней мере, так мне запомнилось, так говорила моя бабушка, которая её всегда привечала, кормила и давала ей какие-нибудь вещи из одежды. Вообще, сколько помню, в нашей семье было в порядке вещей кого-то принять, покормить, независимо от общественного положения. Мои друзья частенько со мной обедали, когда кто-нибудь заходил после школы. Помню, что бабушка наша всегда кормила дядю Васю так, мне кажется, звали человека, который приезжал к нам иногда чистить наш деревянный туалет. Он ездил на лошади со специальным железным ящиком, куда перегружал отходы наших организмов. В народе этот комплект с лошадью и ящиком называли говночисткой, и дядя Вася наш тоже носил соответствующее прозвище. Сделав своё непростое дело, дядя Вася заходил в наш дом, оставлял верхнюю, пропахшую соответственно брезентовую тяжёлую одежду в сенях, долго мыл руки у рукомойника и степенно присаживался на кухне за стол. Бабушка наливала ему полную тарелку борща, и он ел и вёл с ней одним им понятную беседу. Потом, после обеда, надевал свой «верхний слой», усаживался в седло и уезжал с гордо поднятой головой человека, честно делающего своё дело.
В то давнее моё время в школе по какой-то очереди выделялись тёплые вещи валенки, точно помню, детям из больших или малообеспеченных семей, что само по себе понималось одинаково. Обеспеченные семьи, как правило, были немногочисленными, а большие семьи всегда мало обеспечены. Да и термин «обеспеченные семьи» тоже не столь очевиден, тогда большинство жили как все, небогато.
До восьмого класса я был одним из самых дисциплинированных и скромных учеников. Что влияло так на меня? Может быть, грозный наш директор Василий Ефимович Решетнёв, огромного роста и размеров, с двойным подбородком, который аж подпрыгивал, когда тот сердился на нерадивых или нашкодивших учеников. Кроме обычного трясущихся поджилок от страха при его появлении Василий Ефимович запомнился тем, что поставил мне незаслуженную пятёрку на уроке физики. Это когда я тянул руку с последней парты и в отчаянии, что меня не попросят помочь, уже и махнул рукой от огорченья. Учитель-директор поставил мне пятёрку якобы за то, что я с последней парты вижу несуразность ответа ученика у школьной доски, который несёт чушь всякую. Мне до сих пор стыдно и смешно за единственно незаслуженную оценку, хотя учёба мне давалась легко и просто. Мне чуточку не повезло, и из-за одной лишней четвёрки за шестой или седьмой класс я не поехал в «Артек», куда попал мой школьный друг с восьмого класса Славка. Тогда меж нами и случилась конкуренция, он победил, я проиграл такова жизнь, кто-то всегда выигрывает. С ним мы и по сей день дружны и видимся раз в два-три года, он живёт в Иркутске, я в Новосибирске. Совсем недавно я побывал у него на юбилее, приехав инкогнито и совершенно для него неожиданно. В Иркутске живёт мой старший брат, вот мы и сговорились, что прилетим на юбилей, но юбиляру ни слова. Так и случилось, поздравил я своего друга днём по телефону, запудрил мозги, а вечером приехал с братом и дамами в кафе, где праздновался юбилей. Брат со своей супругой вошли первыми, мы остались на улице, даже спрятались за угол дома, дабы юбиляр, ненароком выйдя встречать гостей, нас не застукал. Брат, войдя в кафе, поздравил юбиляра и громко объявил, что приготовил ему сюрприз в виде «живого» подарка, чем вызвал некую оживлённость и интерес у гостей. Потом он вышел на улицу и подал нам сигнал входить. Мы, конечно же, вызвали переполох в зале. Мы с другом растрогались настолько, можете мне поверить, что даже прослезились. Не вру, ей-богу. Через полгода аналогичный юбилей был у меня, мой друг, естественно, был на юбилее, однако вполне цивильно: у него же нет родственников в Новосибирске, которые могли помочь в маскировке.
В нашей школе номер три, куда я перешёл после своей семилетки и где оказался за одной партой со Славкой, математику преподавал уникальный педагог, учитель от бога. Он и привил многим любовь к математике, отчего я до сих пор вполне разбираюсь в предметах средней школы и часто помогал своему внуку Сёме постигать несуразности, с его точки зрения, математических наук. С ним, нашим учителем, связано многое в нашей жизни, никакого другого педагога мы не любили так, как его. Даже имя его было для нас чем-то необычным и притягательным, судите сами Ратмир Христофорович Колбасин. Думается мне, такие сочетания можно только у писателей в книгах занимательных сыскать, однако и в жизни они случаются. Ратмир, или Ротя, как за глаза звали мы нашего кумира, учил нас не только на уроках, мы с ним занимались дополнительно, сверх школьных программ, ездили на областные математические олимпиады и даже получали там призы. В первый раз я получил специальный приз за применение оригинального решения одной из задач на олимпиаде. Призы тогда были в основном в виде книг. Книг в то время в магазинах было много, почти как сейчас, очевидно, у населения было не так много денег и на книгах часто экономили. У нас дома, благодаря разным нашим победам с братом в спорте, в самодеятельности, в математических олимпиадах, скопилась приличная по тем временам библиотека, что подталкивало нас к чтению, да и семья наша представлялась в околотке как семья с личной библиотекой. Кажется, надо немного остановиться на теме книг в моей жизни.
В далёкой моей юности я очень много читал. Любил читать, так будет правильнее. Я был очень активным посетителем нашей городской библиотеки в Доме пионеров, который располагался на довольно приличном расстоянии от моего дома. Однако тяга к чтению заставляла меня раз в десять дней, а то и раз в неделю ходить менять книги. Хорошо помню, как сначала недоверчиво, а потом уже с полной доброжелательностью библиотекари помогали мне советами в выборе литературы. Сначала они опасались давать мне две-три книги, как я просил, потом привыкли. Читал я довольно быстро, видимо, сообразно просыпающимся интересам возраста. Осилил всего Жюля Верна, Герберта Уэллса, Майн Рида, Джека Лондона и пр.
Хорошо помню один забавный случай, учился тогда в четвёртом или пятом классе. В «Родной речи» ли (это, по-моему, четвёртый класс) или в учебнике по литературе пятого класса прочёл я отрывок из «Войны и мира» эпизод смерти Пети Ростова. Мне понравилось, про войну же. Пришёл в библиотеку и попросил «Войну и мир». Помню очень удивлённые глаза женщины, выдающей книги. С большим сомнением в голосе спросила она меня, а в каком классе я учусь и не рано ли мне такую книгу читать. Очень удивившись её вопросу, я ответил всё как есть и в свою очередь спросил, почему рано-то, про войну ведь. Мудрая книговыдавательница терпеливо и обстоятельно объяснила мне что почём, убедила меня немного совсем подрасти, а потом Потом, когда в школе добрался до этой книги книг, я вспомнил и оценил её мудрый совет.
В этом Доме пионеров я пытался постигать не только литературу, но и некоторые другие темы: ходил в изокружок, потом занялся лепкой, даже учился барабанить и там, и тут талант не проявился, так надо было нашей школьной пионерской организации. Я тогда ещё не понимал, как не очень хорошо у меня с музыкальным слухом, помню только кривые ухмылки нашего руководителя, но хулиганские песенки, под которые мы учились выбивать ритмы, помню хорошо и сейчас. Мой музыкальный слух, как выяснилось, не только был и есть не очень хорош совсем плох оказался, как говорится, или бог не дал, или медведь сибирский вмешался. Только выперли меня однажды с треском из нашего школьного хора, где я пел до прихода приличного руководителя целых два года. Я на всю жизнь остался благодарен этому приличному педагогу, который освободил меня от хоровой повинности так не нравилось мне отбывать эту каторгу с «Амурскими волнами» и прочей белибердой после занятий в школе. А нас загоняли в хоровой класс, именно загоняли, старшеклассники, хочешь не хочешь пой, брат. Вы бы видели, с какой завистью смотрели на меня мои друзья по хоровому несчастью, явно завидуя освобождённому от мучений хоровой музыкой. Но свою лепту в школьную самодеятельность я внёс: оказалось, у меня талант чтеца, я занимал всегда призовые места на смотрах, был практически лучшим из лучших в этом жанре. Читал я всегда какие-нибудь жалостные произведения, где брал не искусством чтения, а, скорее, эмоциональным настроением. Иногда выжимал слезу не только у себя на сцене, но и у таких же эмоционально настроенных леди в зале. Ума не приложу, как мне это удавалось, однако четыре-пять лет слыл я в моём городишке за приличного артиста этого речевого жанра. Мне приходилось и на всех торжественных мероприятиях читать всяческие лозунговые рифмы на темы дня, ведущим быть на смотрах и концертах. Словом, шпарил как мог, пока тот же педагог с настоящим слухом не срезал меня на смотре, когда я был уже в выпускном классе. Он, паразит этакий, убедил своим авторитетом всё жюри, что читаю я не очень правильно, одной эмоциональности маловато. Короче, обидел начинающего артиста, так обидел, что я почти разочаровался в этом жанре и чуть было не погубил свою «артистическую карьеру». Слава богу, года через два опять начал зажигать сначала в институте, потом на заводе. Думаю, мои трудовые гены артиста передались моим детям, которые с успехом действуют на сценах, пусть разного уровня, и продолжают наши семейные традиции. Телевизоров тогда, в школьные мои годы, в городе ещё не было, не говоря уж о современных электронных «игрушках», вот и гоняли всё свободное время на улице со сверстниками или в школе в спортивных секциях и самодеятельности.