Нет, игру нужно вести осторожнее. Учитывая, что сейчас козыри не у меня. А на карту поставлена моя жизнь. Черт с ним, с бокалом. И с бутылкой. Даже если мне подтвердят тысячи экспертов, что там было снотворное, куда я пойду с этим заключением? Да и где найти этих экспертов? А что там было снотворное, я и сам догадался.
Еще я догадался, что где-то там, за углом, возможно, даже за углом этого кафе, меня поджидает смерть. При этой мысли я вновь похолодел. И потому как можно раскованнее развалился на стуле. И добродушно улыбнулся Диме. И посмотрел прямо в его светлые глаза.
Что-то мало в вашем кафе народу. А что, пока я кимарил, так никто и не заскочил перекусить?
Дима стойко выдержал взгляд. И даже печально вздохнул. И непринужденно почесал за ухом. Мол, вот какой я простой, бесхитростный паренек.
Да уж, незадача. Ни одно человека! Но у нас всегда так утром. Кафе-то небольшое, не очень известное. Это вам не центр какой-нибудь! Да и просто у нас тут все, начал жаловаться Дима. Да и зарплата небольшая. И чаевые никакие. Вот так и перебиваемся. Жить практически не на что! А я еще учиться хочу. Знаете, за учебу такие бабки нужно выложить! А где их взять? Если пашешь в такой забегаловке
От такого монолога впору было заплакать. Но мне показалось (хотя, возможно, только показалось), что Дима на что-то намекает. Ах да, скорее всего, на то, что если кто предложит большие деньги, то он не откажется. Видимо, он и не отказался, когда ему заплатили за то, чтобы меня усыпить. И украсть мой бесценный, вернее очень ценный, пакет.
Дима даже по-своему был честен. Похоже, в глубине души его даже мучили остатки совести. Раз он произнес такую жалобную речь. Мол, не виноват я вовсе! Если платить за учебу нечем!
А может, и впрямь не виноват? Кто теперь отказывается от денег? Я знаю одного. Это я Я не просто отказался от денег. Практически я добровольно отказался от собственной жизни. Так что Дима гораздо умнее меня. Возможно, потому, что гораздо моложе?..
Безусловно, парень не расколется. В его кармане шуршат бумажки. И я даже слышу это шуршание. Но сам я, похоже, влип Впрочем Впрочем, нужно теперь хорошенько подумать.
Скорее всего, меня захотят убрать. Потому нужно все взвесить и решить что делать. Чтобы этого не произошло В этой кафешке, похоже, побоятся. Вон, уже появились и первые посетители. Ничего подозрительного. Парень с девушкой. Скорее всего, студенты. А вон и старичок с газетой. Нет, они неопасны. И они свидетели Значит, безопасней всего побыть пока здесь и подумать. Хорошенько подумать, что делать дальше.
Вас рассчитать? Дима с надеждой посмотрел на меня.
И по его тону, и по взгляду было понятно он хотел, чтобы я поскорее убрался отсюда. Чтобы вместе со мной из его сегодняшнего утра убрались и все его неприятности. Его стыд и угрызения совести, которые ему хорошо финансово компенсировали. Нет человека нет проблемы
Нет, Дима, все не так просто. Возможно, когда нет человека проблемы только начинаются. Будем вместе надеяться, что это не про тебя. Потому что мне тебя искренне жаль. Причем от всего сердца я желаю тебе учиться. Только не знаю, чему ты научишься за такие деньги.
Рассчитать? Я усмехнулся. Похоже, мне предстоит рассчитаться по полной Но не обращай внимания на мои слова, Дима. Это я так. Сам с собой разговариваю. Тем более давно просто так не болтал. Да и утро располагает. И выпитое вино. Знаешь, Дима, принеси-ка мне еще бутылочку. Мне нравится твоя забегаловка. Знаешь, и Моцарту бы здесь понравилось. Удивлен? Да ладно. Тебе, похоже, действительно нужно учиться. Впрочем, и мне не помешало бы А я еще посижу здесь. К тому же время наступило обеденное, так что принеси мне еще и перекусить. Ты, надеюсь, не против?
Дима вздрогнул. И искренне расстроился. Определенно он был против.
Против? Как можно! А вы, я вижу, на работу не торопитесь, Дима не выдержал, чтобы меня не уколоть.
Не тороплюсь. Уже не тороплюсь. А вот ты поторопись. Хотя понятно работа не волк Но я действительно проголодался.
В глазах официанта мелькнули злобные огоньки. На долю секунды, но я заметил. А он не так прост. И, похоже, всю жизнь был уверен, что он хороший, простодушный парень. И даже кичился этим. И, похоже, теперь всю свою сознательную жизнь будет обвинять меня за то, что я разбил этот хрупкий образ.
Значит, пакет у них в руках. С моим прощальным письмом или завещанием. Или Мое откровение тянуло на роман. Что ж, приятного вам чтения! Хотя что нового они могут там открыть для себя? Что
Я писал, как начал работать на новом месте в клинике Лиса. И как мне безумно нравилось там работать. Я особо не парился на литературные изыски. Что-то вроде и работа непыльная, и деньги, о которых можно только мечтать
Хотя я никогда не мечтал о деньгах. Мне казалось, мечты это что-то другое, нематериальное. Что мечты не зависят от посторонних людей и случайных обстоятельств. В детстве я мечтал, что открою новую звезду. В юности что изобрету лекарство от рака. В молодости что встречу настоящую любовь, с которой мы вместе откроем новую звезду и изобретем лекарство от рака.
Потом я понял, что звезды открывают астрономы. Лекарство от рака изобрести невозможно, потому что оно давно уже изобретено. А любовь зовут Ада. И все это, возможно, называется разочарованием
И лишь работая в клинике Лиса, я понял, что деньги тоже мечта. И не хотел с этим мириться. И очень быстро смирился. Списав все на разочарование.
Я писал, как стал мечтать о смене квартиры. В новом районе. Непременно центральном И мне хотелось, чтобы напротив окон стояла церковь. И в определенные часы били колокола. Так громко, громко. Чтобы на душе становилось радостно. На тихой душе Ну, если не церковь, то хотя бы пруд. В котором плавали бы белые лебеди. Ну, если не лебеди, то хотя бы утки. Или тот парень, которого я встретил голубь, такой смешной, как далматинец. Белый с черными пятнами. Хотя я не знаю, плавают ли голуби в пруду. А почему бы и нет? Если в небе летают. Не одно ли и то же?.. Вот моя Ада летала в небе и прекрасно плавала. Она была невесома и в небе, и на земле, и в пруду. Странное существо. Наверное, ведьма И почему я ее вспоминаю? Наверное, любил. Наверное, печалюсь, что она меня не любила. А может, все-таки любила? Когда-то. Хотя бы часок, хотя бы минуту, хотя бы секунду. Хотя я не знаю, хватает ли секунды для любви. Мне кажется, хватает. А возможно, эта секунда и есть любовь Хотя гжель простить Аде не могу А вот за маму простил легко. Потому что мама ее давно простила
Еще бы по утрам я подкармливал уток в пруду. И голубей, особенно далматинца. Правда, не знаю, умеют ли голуби плавать И любовался бы белыми кувшинками И мебель бы я поменял в доме. Моя совсем старенькая, старомодная, еще родительская. Я бы купил что-нибудь стильное. Только не белое. Белого цвета мне на работе хватает. К тому же я не настолько пижон. И книжный шкаф бы себе купил. Обязательно, хотя держать в доме книги уже не принято. Но я бы от них ни за что не отказался. Я не настолько жлоб. К тому же мне все равно, что обо мне подумают. Я всегда хочу быть собой. А новый престижный район и новая мебель просто элементарное желание уюта.
Все же не права была моя мама. Все же не прав был мой отец. И Чехов тоже не прав. Это я заявляю со всей ответственностью. Что он там написал: жить среди народа, а не на Малой Дмитровке! Ерунда какая! Можно прекрасно думать и о народе, и жить в новой квартире в центре, с новой мебелью, и работать в престижной клинике, и получать большие деньги, и В общем, одно другому не мешает. Что я хуже стану лечить, если буду жить лучше?
Впрочем, на этот вопрос я себе ответил позднее. Категорично и прямо. И этот ответ подвел меня к краю пропасти. Где я сейчас и сижу. Эта пропасть на данный момент имела вид забегаловки, за столом которой я и сидел, глядя на бутылку вина. И здесь мог бы даже сидеть сам Моцарт. Если бы жил, конечно
Тихо. Спокойно. С первого взгляда и не скажешь, что пропасть. Но я-то знаю, знаю, что на краю. И об этом знаю не только я
А еще я написал про машину. Ведь на машине гораздо удобнее добираться до работы. Какую я хотел марку? Мне было почти все равно. Ведь я не настолько сноб
М-да, и зачем я это все это писал? И кому это интересно? Я чувствую смерть, а пишу про какую-то мебель и уток. И даже про голубя. Который ко мне, наверное, никогда больше не прилетит Впрочем Думаю, без этих деталей мой дальнейший рассказ невозможен. Нет, конечно, возможен, но он выглядел бы не так ярко. К тому же я хотел рассказать всю правду. А правда заключалась в том, что я оказался не настолько хорош. В отличие от моих матери, отца, Чехова и моего тезки Гиппократа.
Так как же была его фамилия? Того пациента, что умер на операционном столе. Такая простая фамилия. Как странно, почему-то сложное всегда запоминается легче, чем простое. Уралов или Уваров? Уралов, Уралов, конечно, от Урала Но почему он умер? Сколько раз я задавал себе этот вопрос! И сколько раз находил на него ответ. Ведь врачи не боги. Да мало ли от чего может умереть человек. К тому же он уже был далеко не молод Да, я наблюдал его. И это я отправил его на операцию. Пустяковую операцию. И сердце у него было в полном порядке. Помню, я еще удивился: это же надо, и не молод, а сердце как часы. А во время операции эти часы остановились Я его даже плохо помнил в лицо. Простое лицо, как и фамилия.
Поначалу я винил себя. Хотя был уверен, что врачебной ошибки не было и быть не могло. Тогда почему остановилось сердце? Впрочем, в этом возрасте Даже такое сердце может не выдержать наркоз.
Помню, мне было очень плохо. Хотя я и был уверен, что не виноват.
Я сидел у Лиса в кабинете и бубнил под нос что-то невнятное. Типа что все мы смертны, что врач неблагодарная профессия, что даже если не виноват все равно виноват
Тогда Лис резко меня перебил.
Брось, Гера. Скажи, что ты хочешь от меня услышать? Тогда я скажу то, что ты хочешь услышать. Может, тебе полегчает Наша клиника одна из самых лучших и самых продвинутых. Но и здесь, и здесь допускается определенный процент смертности. И это неизбежно. Неизбежно, черт побери! Иначе это была бы не клиника, а священное место. Но священных мест не бывает. Во всяком случае, там, где царствует наука. А наука еще не изобрела панацею от всех болезней и средство для бессмертия. И ты не хуже меня это знаешь! И не хуже меня знаешь, что в пожилом возрасте при операции допускается определенный риск! И даже самые лучшие часы могут внезапно остановиться!..
И все же Мне казалось, всему есть объяснение! Я вяло пытался сопротивляться.
Извини, дружище. Но ты работал в поликлинике. Участковым. Там действительно всему можно было найти объяснение. Если ты, конечно, лечил язву, гастрит или даже ишемическую. Но здесь не терапевтическое лечение! Это хирургия. Пойми, хирургия! Здесь как в совместном творчестве. Это художник, писатель или музыкант создают шедевры один на один с собой. А в театре, кино, балете целая армия. У нас примерно то же. За жизнь пациента отвечают многие! И ты знаешь это не хуже меня! И терапевт, и нарколог, и анестезиолог, и ортопед, и хирург, и медсестры, и, и, иОни могут выполнять работу тысячу раз на «отлично». В нашей клинике это факт. Но их отличная работа не означает стопроцентную гарантию. Еще есть сам пациент. Его организм, его воля, его выдержка! А для верующих еще и вера. Так что Так что наш разговор может быть бесконечным или очень коротким. Я предпочитаю второе. И очень заинтересован, чтобы ты продолжил у меня работать.
И я в этом заинтересован. Я усмехнулся. И все же мне стало бы гораздо легче, если бы я Ну, запомнил его лицо, что ли. Хотя бы только лицо
Гера, хватит этих сантиментов! Это, в конце концов, глупо! В конце концов, относись к работе как к работе. Работа не любит философов. А в нашей философия только мешает. Ты уж не мальчик. Должен понимать, что в пациенте, как это ни кощунственно звучит, мы должны в первую очередь видеть пациента. А потом человека. Только тогда у него будут реальные шансы на выздоровление. А человеком он пусть останется для родных и друзей. Со своим лицом и своими чувствами Иначе действительно возможна врачебная ошибка. В этом последнем случае никакой врачебной ошибки не было. Заявляю со всей ответственностью.
Странный у тебя подход к врачеванию. Я не скрывал своего раздражения. Словно это не с тобой мы когда-то давали клятву Гиппократа.
Валька тяжело поднялся. Подошел к окну. И забарабанил по стеклу пальцами, почти в такт дождю.
Со мной, Гера, со мной. Просто ты должен усвоить, что пациент в поликлинике или на дому разительно отличается от пациента на операционном столе. В первом случае ты можешь себе позволить чеховские сантименты. Потому что пациент, как правило, умирает долго. Когда просто болеет. И тогда ты, черт побери, можешь даже погрузиться в его судьбу! Это право врача. Хотя я таких врачей давно не встречал. Но пациент в хирургии Это другой случай. Хирург должен мгновенно решить жизнь или смерть. Ну, или отсрочка смерти.
Но я, даже работая в хирургии, остаюсь терапевтом.
Валька резко обернулся и посмотрел прямо мне в глаза Как же все-таки он постарел за это время. Потяжелел, что ли. И наша дружба потяжелела, что ли?
Ты, работая терапевтом, остаешься в хирургии. И поэтому принимаешь все правила игры нашего отделения. Это не приказ. Это дружеский совет.
Мне этот совет не понравился. Особенно выражение «правила игры». Оно, конечно, образное. Я не совсем тупой. Но Валька наверняка имел в виду нечто иное. А если нет Если какая-то игра и впрямь существует? Как существуют и ее правила? Но тогда я вряд ли буду хорошим игроком
Разговор с Валькой меня не успокоил. Я даже боялся, что мне будет сниться умерший на операционном столе. Но он так ни разу и не приснился. Возможно, потому, что я не запомнил его лица? И возможно, Валька был прав? Лица пациентов запоминать нельзя
Окончательно я успокоился, когда нашему отделению вскоре была выписана премия за успешное завершение квартала. Деньги были немалые, и я купил новую итальянскую мебель. Папину, старенькую, пришлось выбросить. Если бы у меня была дача, я бы ее свез туда. Но дачи у меня не было. Хотя это не означало, что я всю жизнь должен был жить среди старья. И старых воспоминаний. Жизнь это движение. Одно умирает, другое рождается и заполняет пустоты. Топтание же на месте похоже на добровольную смерть.
Да и мебель была действительно красивой. В общем-то, я хотел все устроить как-то поуютнее. Но не получилось. Уют слишком архаично. Все же мебель должна соответствовать современным стандартам. И стеклянный столик. И угловой диван с баром. И лаконичные полки. Я немного печалился, что в гарнитуре не оказалось книжного шкафа. Но ничего, надо что-нибудь придумать. Не хочу отказываться от своих привычек! Ни за что! Я ведь обожаю читать! Куплю его потом. Отдельно. Как-нибудь А пока у меня нет времени на эти материальные удобства
Валькин совет я выполнил наполовину. Я не вникал в судьбы пациентов. Избегал разговоров с ними на душещипательные темы. Но настойчиво пытался запоминать их лица. И по лицам даже угадывал характер, словно упражнялся в физиогномике. Хотя читать по лицам в нынешнее время было все труднее и труднее. Почти невозможно. Практически все ходят в масках. Впрочем, это меня и спасало. Вернее, спасало мой душевный покой.
Но что-то случилось. Нет, не с моей теорией, не с моей практикой и не моим желанием понять лица и нравы больных. Я просто увидел ее
Она лежала в палате, как и тысячи пациентов Она была похожа на всех них Такая же В больничной пижаме. И даже в больничных тапочках. Я знаю все про тапочки. Чаще их приносят с собой, впрочем, как и пижаму. И по лицам знаю кто захотел именно в больничных, а кто нет. В больничной обуви ходили в основном старики или одинокие. Или одинокие старики. А она была другая, совсем другая. Та, что не должна быть в больничных. Значит, она сознательно их надела. И как ни странно, они ей шли. Это, пожалуй, единичный пример. Чтобы больному шли к лицу больничные тапочки. Коричневые, из искусственной кожи. А возможно, просто, что бы она ни надела, ей все было бы к лицу.