Как ты можешь говорить такое! Он твой сын! крикнула она.
Родя снова заплакал, но Лера стала укачивать его бойче обычного.
Да, он мой сын! А ты моя жена! И мне нужна моя жена, а не поехавшая на ребенке дура!
Едва сказав эти слова, я понял, как сильно погорячился. Ну не было у меня больше сил терпеть, и на время накопленная злость приняли эстафету у здравого смысла.
Красные и водянистые от слёз глаза смотрели на меня как на прокаженного. Она сделала шаг назад, крепче прижав ребенка к себе, и сказала:
Уйди, не хочу тебя видеть.
Чтобы не сделать хуже ни себя, ни ей, я молча вышел на улицу, прихватив пачку сигарет.
Я сел за руль и поехал, куда глаза глядят. Я был переполнен ненавистью к Лере, к черствости и полного безразличии ко мне. А при мысли о сыне я чувствовал необъяснимую раздражительность, от которого было стыдно, но и избавиться от этого чувства я был не в силах.
Впоследствии, после нашей очередной ссоры, поездка на машине вошла у меня в привычку.
Прошли еще полгода, но ничего не менялось, за исключением Роди, который уже вовсю исследовал нашу скромную квартиру на своих двоих, то и дело падая на живот. Как и все дети в его возрасте он уже успел обжечься, пролив себе на руку чашку горячего чая, произнести первое «мама» и «папа», а также «дай» и «кушать». И, разумеется, пользоваться планшетом, где мог просиживать, часами смотря мультфильмы. Он рос как сорняк в заброшенном огороде.
Мои же отношения с Лерой за эти полгода были совсем ни к черту. По вечерам меня ждал холодный ужин, сделанный скорее для галочки. Но даже он впоследствии поменялся на замороженные обеды, купленные в местном магазинчике мной же.
Мы почти не разговаривали, лишь изредка обмениваясь будничными вопросами. Прежние беседы про наши мечты стали напоминать мне древний миф, сказание о котором вскоре будет безвозвратно потеряно. Всё, что некогда связывало нас, теперь таяло подобно куску масла на раскаленной сковороде.
Вся моя жизнь превратилась в тягучую рутину. Но Леру это как будто бы совсем не смущало. Она продолжала проводить время исключительно с ребёнком. Даже уложив его в постель, она еще долго наблюдала за тем, как он всхлипывает и дергает своими ручками и ножками, прежде чем отправиться в постель. Ложась рядом она говорила дежурное «спокойной ночи», и, поворачиваясь спиной ко мне, быстро засыпала. Про секс я и вовсе не мечтал. Её тело, её нутро кричало, выводя огромными буквами у меня над головой, что сегодня я не получу желаемого. Не получу его завтра и послезавтра, и, быть может, уже совсем никогда. Дошло до того, что, проснувшись в одно субботнее утро от криков Роди, которого уже убаюкивала Лера, напевая ему колыбельную на ушко, я обнаружил, что мои трусы были мокрыми от спермы. Я почувствовал себя глупо, и мне хотелось засмеяться во весь голос. Это же надо, взрослый мужик, у которого есть красавица жена, кончает во сне как двенадцатилетний подросток!
Помешательство Леры на нашем сыне не давало мне покоя. Все мои неоднократные попытки обратить жизнь в прежнее русло ни к чему не приводили. Она отказывалась со мной это обсуждать и лишь сообщала, что поступает правильно, уделяя сыну так много внимания.
После одной из смен я впервые поймал себя на мысли, что мне совершенно не хочется возвращаться домой. Так повторялось день ото дня, и каждый раз я, под предлогом завала на работе, оставался в участке чуть дольше. Всеми силами я хотел избежать очередной уже опостылевшей ругани, ставший в этой семье ежедневным ритуалом. Сил не было смотреть на Леру, а в особенности Родю, вызывающего у меня ничего, кроме неприязни. Для меня он был причиной всех бед. Именно после его рождения моя Лера изменилась до неузнаваемости. Уж лучше бы никогда она не рожала! Никогда бы не узнавала про этот проклятый диагноз и осталась той самой Лерой девчушкой, играющей в парке на гитаре и мечтающей о карьере певицы. Той, которую я полюбил больше жизни.
Скоро мы с Лерой и вовсе перестали разговаривать как нормальные люди. Отныне наши беседы состояли из одних лишь криков и упреков друг друга по поводу и без. Предметом нашей очередной ссоры мог стать, например, громкий звук телевизора или сразу не выброшенный мусор. Со временем воздух в квартире пропитался запахом раздражения, от которого я при первой же возможности убегал, заводя авто и разъезжая по городу куда глаза глядят. Плевать на бензин, к чёрту деньги лишь бы подальше от этого гадюшника.
Одна из таких вылазок и привела меня в небольшой бар на окраине Москвы, куда я, впоследствии, зачастил наведываться для опрокидывания рюмашки другой водки.
Вскоре поход в бар вошел у меня в привычку и почти каждый вечер я непременно наведывался в его тусклую обитель. Находясь там, среди таких же одиноких мужиков, пьющих стакан за стаканом в потемках приглушенного света лампы, я чувствовал себя хоть на этот вечер свободным от семейных дрязг.
Иногда я выпивал не один, а в компании людей, чьи лица и имена забывал уже на следующий день.
Разумеется, Лера заметила мою новую привычку и первым ее упреком была не причина, а следствие: она была возмущена, что я просаживаю деньги на выпивку, а не на очередной хлам для ребёнка. Казалось, ей совершенно было плевать, почему именно я начал пить и заботило лишь чёртово содержимое моего кошелька.
Потом наступила трехлетняя годовщина нашей свадьбы. Я заставил себя не пойти в бар, надеясь, что, хотя бы сегодня, в столь знаменательный для нас обоих день мне удастся направить наши почти достигшие дна отношения в нужное русло. К тому же я был уверен, что именно в этот день Лера не откажется от приглашения посетить небольшой ресторан, которым владел мой друг, решивший сделать нам хорошую скидку (именно этим я хотел парировать очередную жалобу Леры касаемо финансов).
Явившись домой со скромным букетом цветов, я обнял её исхудавшую фигуру и рассказал о своем подарке.
Это будет стоить нам вообще ничего, так, чисто символически, поспешил я заранее ответить на возмущение касаемо цены. Мишку Самойлова помнишь, одноклассника моего? Он к нам в гости приходил, когда ты еще беременна была, с кудрявыми волосами. Так вот, он тут годом ранее ресторан грузинский открыл, все нахваливают. Нас позвал, пообещал хорошую скидку.
Ее лицо было совсем безучастным. Я уже угадал ее следующий вопрос:
А Родя?
Возьмём его с собой. Там в этом ресторане у детишек есть отдельная комната, где за ними
Нет, твёрдо ответила она. Я не хочу, чтобы мой сын лазил где ни попадя, а уж тем более среди других детей.
Лера, тяжело выдохнув, сказал я. Ты будешь сидеть в пяти метрах от той комнаты и сможешь приходить к нему, когда пожелаешь
Я сказала нет, неужели непонятно?! с уже привычным для меня раздражением произнесла она, хотя я отчетливо услышал, что в голосе её что-то дрогнуло. Там не пойми какие дети будут. Вдруг они его ударят? А если он упадёт как-то не так и себе шею свернет? Ты знаешь, сколько детишек на подобных вот штуках себе руки ломали?
Не знаю
А я вот знаю. И если бы тебе Родя был не безразличен знал бы.
В этот момент из комнаты показался и сам Родя с любимым игрушечным зайцем. Заметив цветы в руках матери, он, с ехидной улыбкой бросил игрушку на пол, подбежал к ней, обнял за ногу и ручками потянулся к букету.
Дай! крикнул малыш.
Если ты так хочешь в этот ресторан, безразлично продолжала Лера. То Родя будет сидеть с нами. Она взяла его на руки и принялась укачивать, пока тот тянулся к столешнице, на которой лежал букет.
«Если ты так хочешь в этот ресторан», повторил я про себя ее слов и почувствовал подступающую к горлу горечь.
Я думал, что мы хотя бы немного можем побыть наедине Без него.
Я уже устала слышать, как ты хочешь отдохнуть от нашего единственного сына.
Да ты от него не отлипаешь! немного повысил я голос, не сдержавшись. Кем он вырастет, если будет сидеть взаперти семь дней в неделю? Ему нужно выходить на улицу, пытаться общаться со сверстниками! Он должен получать все эти синяки, как их получали мы, когда были его возраста! Неужели это непонятно?
Всё, разговор окончен, отвернувшись, сказала она.
Дай его сюда, я едва не сорвался на крик.
Я сказала уйди. Катись в этот бар или куда ты там ходишь каждый вечер.
Отдай мне моего сына! я схватил её за плечи и повернул к себе лицо. Я не позволю тебе так с ним обращаться!
У меня перед глазами помутнело от злости. Обида к Лере придушила меня до потери разума. Я потерял контроль над собой и попытался выхватить из рук Родиона.
Не трогай его! кричала она, отбиваясь свободной рукой.
Но меня было не остановить. В моей голове поселилась навязчивая мысль, что, если я не заберу сына от нее прямо сейчас, его ждёт ужасное будущее. Какое? Я понятия не имел, но эта навязчивая идея накрепко засела у меня в мозгу, и я был готов бороться с родной женой до последнего, напрочь позабыв про самоконтроль.
Я схватил тянущуюся за букетом ручку малыша и потянул её на себя так сильно, что послышался хруст. В прихожей раздался детский крик, сравнимый с воем сирены. Плач сына заставило спасть тёмную пелену с глаз. Я понял, что сотворил нечто ужасное.
Больной! закричала на меня Лера, прижимая к себе малыша. Её глаза налились слезами. Лицо побледнело пуще прежнего. Пошёл вон отсюда!
Я я не нарочно, я
Беспомощно я пытался найти в своем непростительном поступке оправдания. Но всё было без толку.
Вон! Не хочу тебя видеть! Лера схватила телефон, поспешно набирая номер скорой. Убирайся!
Я сделал шаг к ней, надеясь исправить содеянное, но стоило мне увидеть её взгляд Никогда в жизни я не забуду этого взгляда. Сколько же ненависти и отвращения было в нем. Крепко сжимая ребенка, она, казалось, готова была вцепиться мне в глотку.
Молча я сделал шаг назад и вышел в подъезд, где из соседних квартир уже показались головы любопытных зевак.
Идите обратно! Нехер тут смотреть! крикнул я с раздражением.
Наши ссоры давно стали местным достоянием.
Глава 4. Искушение
Нет ничего более умиротворяющего, чем ночная загородная трасса. Блеклый свет фонарей один за другим проносятся за окном; разметка на дороги вводит в необъяснимое спокойствие, на грани с трансом; а в радио успокаивающим голосом продолжается беседа ведущего со слушателем, который делиться своим мнением относительно последних новостей. К нему не прислушиваешься, не пытаешься уловить каждое его слово, а скорее так, наслаждаешься чьим-то голосом, пускай и не отвечающий тебе в ответ.
Я сильно полюбил это время. Сбегать из дома, как бы ужасно это ни звучало, теперь было не так тяжело, как прежде. Ведь я знал, что сейчас сяду за руль, поеду в сторону полупустого шоссе и смогу на время забыться. А по приезде в бар так и вовсе пережитое дома в этот вечер забудется как страшный сон. Сегодняшний день я хотел забыть особенно сильно.
Водки, сделал я заказ у бармена, едва войдя в бар.
Пару минут спустя рюмка была пуста.
Повтори.
Бармен молча налил еще. Рюмку я осушил, едва она оказалась у меня в руках, но образ Роди стоял перед глазами. Его красное, заплаканное лицо. Вопль сынишки по-прежнему звучит в ушах, и я должен, нет, я обязан его заглушить. А ещё этот взгляд Леры Я до сих пор не мог забыть искру злобы в ее глазах. Этот хищнический взгляд
Ещё. Я поставил пустую рюмку на стойку.
Может, не стоит так налегать, начальник? дал мне совет бармен. Он знал о моей работе и должности старлея, как и поименно всех завсегдатаев его заведения.
Слушай, просто молча налей и всё, грубо ответил ему я.
Бармен сопротивляться не стал, налил ещё. Но едва опрокинув очередной стакан, я ощутил прикосновение к плечу, от которого меня почему-то бросило в приятную оторопь.
Тёмка, ты, что ли? услышал я женский голос сзади.
Обернувшись, я не поверил своим глазам.
Настюха? Тушёнова?
Она кивнула, подтвердив догадку. Это действительно была она, моя одноклассница, с которой я не виделся с самого выпуска. Наверное, я бы вовек не узнал, если б не её мечтательная улыбка, ничуточки не изменившаяся с тех пор. У каждого человека помимо характера во внешности есть некая особенная черта, выделяющая его среди прочих. У Насти Тушёновой это была вот эта самая улыбка.
Ну, уже не Тушёнова, конечно она показала мне безымянный палец с золотым кольцом. Я, конечно, не ювелир, но выглядело оно крайне дорогим. Но по-прежнему Настя.
Слушай, да тебя не узнать! я вежливо оглядел её с головы до пят. Как же ты изменилась!
В школьные года Настя была полноватой девчушкой, а вкупе с её фамилией она была обречена на прозвище «тушёнка». Сколько же боли доставляла ей эта кличка! Почти весь класс считал своим долгом раз в день обзывать её до такой степени, что она, вся в слезах, убегала в женский туалет. Правда и там, порой, ей не давали проходу. Девчонки в эти года были ничуть не лучше мальчишек и издевались над «тушёнкой» не хуже парней. Не помню точно, но как-то раз я слышал, что они сняли с неё лифчик и отдали младшеклассникам, которые потом бегали с ним, изображая парусный корабль.
Я же, теперь уже к моему великому сожалению, оставался совершенно непричастными к её издевательствам. Я не защищал её, но и не глумился. Уже взрослым я иногда вспоминал толстушку из нашего класса, и мне становилось страшно стыдно за моё бездействие. Но даже этот стыд со временем осел и Настя Тушёнова по кличке «тушёнка» стала едва уловим и далёким воспоминанием. До сегодняшнего дня.
Сейчас передо мной сидела не тучная девчонка, передвигающаяся по школьному коридору вразвалочку как медвежонок. Настя, без преувеличения, выглядела роскошно. Кончик длинной чёлки светлых волос почти касался её левого века. Короткая стрижка отлично сочеталась с вытянутым лицом и заостренным подбородком. Карие глаза, обведённые тоненькой, едва заметной тушью, ярко блестели в потемках бара. На худых плечах была накинута легкая кожаная куртка с расстёгнутым замком, под которой майка подчеркивала её упругую грудь. Ноги обтягивали обыкновенные синие джинсы, выделяя мускулистые бёдра.
Спасибо, ни капли не смущаясь, ответила она. А ты вообще не изменился. Я тебя едва заметила и сразу узнала. Все такой же тихоня, одиноко сидящий в углу класса. Она кивнула мне, намекая на моё отдалённое место в баре у самой стены.
Мир тесен, а? добавила она.
Да уж, теснее некуда, особенно когда весь твой мир Москва, согласился я.
Она игриво мне подмигнула.
Значит, за это и выпьем! она взяла в руки стакан заказанного ей виски. За сближающую старых знакомых Москву!
Пожалуй, почему бы и нет?
Мы чокнулись. Она сделала пару лёгких глотков, я же осушил половину рюмки и почувствовал приятное покалыванием по всему телу.
Был уже здесь? спросила она, облокотившись на руку.
Бывал. В последнее время так и вовсе чаще обычного, с досадой подметил я.
Проблемы дома? взглядом она указала на моё обручальное кольцо.
Типа того, признался я, хотя на трезвую голову этого ни за что не сделал бы.
Приятная забывчивость стала отступать при одном лишь упоминании Леры. Я решил сменить тему:
Ну что, рассказывай! Что же такое произошло, что перед собой я сейчас вижу совершенно иного человека?
И она начала рассказывать. Говорила она живо, интересно, слушать ее было одно удовольствие. Коротко она поведала о том, как закончив обучение в школе надеялась начать все заново в вузе, без издёвок и насмешек, поступив на факультет менеджмента. Но и там её ждала прежняя участь быть изгоем, но на этот раз с кличкой «ГОСТ». Стоило мне это услышать, как я не выдержал и, будучи уже подвыпившим, прыснул от смеха. Всё же в изобретательности придумывания прозвищ студентам было не занимать.