Холмики и кочки, сохранившиеся на военном стрельбище, выдают местоположение крупной зажиточной бриттской деревни времен римского владычества
Пастухи, торговцы, мошенники, чиновники и сборщики налогов приходили и уходили, сплетники судачили о жизни друзей, врагов, возможных партнеров и родственников. На проходивших в свой черед праздниках и собраниях (нечто среднее между сельской ярмаркой и советом племени) разрешались споры, заключались браки, продавались и покупались кони, заключались и расторгались политические союзы. Новости о далеких событиях, должно быть, иногда доходили и сюда огромные армии сражаются на границах чужих земель, очередной узурпатор смещает императора, орды варваров переправляются через Рейн, ирландские пираты похищают людей и живность из приморских и приречных селений, обесценивается монета, а вместе с ней и немногочисленные ценные безделушки, зарытые на заднем дворе Ближе к дому: бунт в соседнем городе, назначение нового губернатора, известного своей жестокостью или продажностью, возведение городских стен все это мало интересовало жителей меловых холмов, идущих с ведрами к деревенскому пруду за водой.
Почти ни в одном сельском поселении времен римского правления будь то деревня, хутор или вилла не обнаружено следов оборонительных сооружений или укреплений[10]. Это справедливо даже для последних десятилетий, когда Британия была «плодовита на узурпаторов» и подвергалась набегам со всех сторон[11]. Эта римская провинция, несмотря на большое количество преступников, тюрем, случаев самосуда и свирепых сторожевых псов, была (или считалась) безопасной землей, в целом спокойной и очень богатой.
Достаточно ли было окрестных пастбищ для благоденствия деревень на меловых холмах, или они в большей мере были связаны с внешним миром как центры производства гончарных и металлических изделий и, в первую очередь, тканей, предназначенных на продажу? Стал ли для них роковым ударом крах римской рыночной экономики? Когда-нибудь археологи смогут ответить на этот вопрос. Солсберийская равнина, где леса в основном были сведены еще задолго до нашей эры овцеводами бронзового века, активно обрабатывалась и в более поздние «доримские» времена, а также в течение всего периода римского владычества. Многолюдные деревенские поселения сами по себе говорят о процветании этого края. О том же свидетельствуют пустые безмолвные террасы и натоптанные дороги, которые сегодня видит воздухоплаватель. Но пока в этих деревнях не проведут раскопки, мы не сможем сказать, почему и когда их обитатели ушли, чтобы более не возвращаться. Очень редко археологам выпадает удача узнать (как в случае Имбера), что поселение полностью опустело в результате конкретного события, дата которого точно известна.
Помпеи, Геркуланум, удивительно хорошо сохранившиеся дома бронзового века в Маст-Фарме (Must Farm) на болотах в окрестностях Питерборо редкие примеры, трагические свидетельства внезапных катастрофических событий. Чаще поселения деградируют медленно, незаметно в итоге остается всего несколько семей, цепляющихся за прежний образ жизни, который уже не может обеспечить их существование, подобно последним жителям удаленного острова Сент-Килда в 1930 году. Возможно, один последний неурожай или вспышка какого-то мора среди скота окончательно убивает деревню. Нам неизвестно, почему пришли в запустение деревни на Солсберийской равнине.
По малозаметным насыпям в Нук-Даун судить о жизни людей, рождавшихся, живших и умиравших здесь в течение веков, неизмеримо сложнее, чем по постройкам в Имбере. Читателям и вдумчивым воздухоплавателям, которые надеются пробудить запахи, звуки, взаимоотношения людей прошлого, лучше бы обратиться к более известным, пусть и не столь давним примерам скажем, таким, как пиренейская деревня Монтайю: жизнь ее обитателей-катаров, центром которой была foghana (кухня), подробно описана похотливыми протоэтнографами из инквизиции начала XIV века[12]. Ни одно собрание материальных артефактов не может конкурировать с богатой подробностями историей взаимоотношений, предательств, трагедий и выживания, запечатленной в показаниях героической Беатрис де Планиссоль, ее друзей, врагов, слуг и знакомых, но у нас нет ничего подобного.
Невозможно определенно сказать, как осознавали себя жители деревень на меловых холмах. Скорее всего, их объединяло стойкое ощущение своей принадлежности к семье, домочадцам и клану в целом. Они также ценили свой статус, подтверждавшийся фибулой на плече, характерным узором тесьмы на кантах одежды, прической и фамильным сходством. Антропологи предполагают, что престиж человека зависел от возраста, семейного положения и роли в семье, а также от социального статуса самой семьи. Но считали ли жители, что принадлежат к некоему народу или культуре клану или «пагу»[13] (pagus), подразделению одного из цивитатов[14] (civitates), то есть одной из навязанных административных единиц, которые признавали правители римских провинций? Считали ли они себя бриттами?
За двумя исключениями[15], ни в одной из деревень не видно следов представительного, богатого центрального дома виллы, зала с колоннами, общинного круглого дома или укрепления, так что мы не знаем, принадлежали ли земли их жителей большим поместьям, или их жизнь проходила в некотором смысле вне сферы влияния местных властей. Судя по немногим имеющимся на данный момент находкам, они имели доступ ко всем новейшим технологиям и достижениям своего времени: монетам, инструментам, моде, пище, украшениям. Но невозможно выяснить, как они именовали сами себя или как назывались ни как сообщество, ни как часть более общих этнических или территориальных групп. Из римской Британии до нас дошло название одного-единственного пага, нацарапанное на деревянной оборотной стороне вощеной дощечки для письма с записью о судебном разбирательстве по поводу небольшого лесного участка в Кенте[16]: паг Dibussi, входивший в цивитат Cantiaci, столица которого, Durovernum, стала городом Кентербери. Однако этот единственный пример именования лишь намек на ощущение принадлежности.
Названия, связанные с географическим положением и принадлежностью, возникшие после ухода римлян, такие как Meanware в долине реки Меон в Гемпшире, Hroðingas в Эссексе или Magonsœte в долине реки Уай, появились не раньше VII века[17]. В то время потомки жителей меловых холмов, видимо, уже принадлежали к Wilsœte[18], обитателям долины реки Уайли, чье именование (через название городка Уилтон) унаследовало графство Уилтшир. В анналы истории раннего Средневековья они попали в 552 году, когда после предполагаемой победы военного вождя Кюнрика у Сеаробурга (Searoburh)[19] англосаксы подчинили себе Солсберийскую равнину[20]. Позднее жители этих мест получили сомнительное преимущество считаться подданными разросшегося королевства Уэссекс.
Мы не знаем, кем считали себя жители меловых холмов в последние века владычества Рима угнетаемым туземным меньшинством или гордыми членами панъевропейской цивилизации, при том что бритты считались гражданами империи со всеми юридическими привилегиями со времен правления Каракаллы (198217). Они говорили на местном или региональном диалекте бриттского языка, возможно, наряду с поздней разговорной латынью, а некоторые из них, особенно занимавшиеся торговлей, были грамотны.
Имперские власти после завоеваний Клавдия в 43 году н. э. быстро установили на своих только что покоренных территориях должный средиземноморский порядок. Им нужно было знать, где находятся предметы и люди: минералы, древесина, хорошая земля для сельского хозяйства, судоходные реки, преодолимые горы, непроходимые болота и топи, а также потенциальные очаги местного сопротивления. Им нужно было определить, кто из местных вождей обладает властью над какими народами, чтобы наделять полномочиями, собирать дань, умиротворять или подавлять нецивилизованных варваров. Поэтому их географы идентифицировали некоторые племена, населявшие просторы этой новой земли: тринованты (trinovantes) и ицены (iceni) на востоке, бриганты (brigantes) на гористых Пеннинах, дуротриги (durotriges) и думноны (dumnonii) на юго-западе. Колониальные власти редко бывают достаточно внимательны, чтобы разобраться во всех нюансах, которые важны людям: представьте, как можно определить, где территория тех, кто называет себя джорди (уроженцами Тайнсайда) или макемами (жителями Сандерленда), или как на месте понять, где заканчивается Брам (Бирмингем) и начинается Черная страна (угледобывающие районы вокруг Бирмингема). В сохранившихся записях сборщиков налогов не указаны названия, которыми пользовалось местное население.
Многие поколения специалистов, изучающих Британию периода римского правления, пытались определить области расселения разных племен или территории цивитатов в этой провинции и начертить убедительные границы на картах римского завоевания. В последнее время принято считать, что территории племен были на самом деле разрозненными: власть и влияние сосредотачивались в центральных областях (числом около двадцати), окруженных большими периферийными районами с менее четкой принадлежностью, которые представляли собой не столько фронтиры или приграничные области, сколько области с более слабым племенным самосознанием, где понятие непринадлежности могло быть не менее важным, чем понятие принадлежности. Подобное ощущение знакомо жителям любых приграничных земель.
Нынешние Гемпшир и Уилтшир римские географы считали землями, принадлежащими союзу бывших галльских поселенцев белгов. На самом деле неважно, были ли белги иммигрантами: их вожди потерпели поражение в кровавой битве с легионами, смирились с владычеством Рима, и римские военные губернаторы создали им столицу цивитата Venta Belgarum, место встреч (вента) белгов. Там местные жители могли увидеть, как выглядят римская власть и привилегии, как выглядит цивилизация. Составной частью колониальной политики империи всегда была идея о том, что те, кто принимают Рим, становятся римлянами.
Если жители меловых холмов должны были административно принадлежать к ближайшей столице цивитата, то им следовало ориентироваться на Венту белгов (совр. Винчестер) в трех днях пути на юго-восток. Там можно было познать или хотя бы изумленно осмотреть многие удобства средиземноморского города: термы, форум с базиликой или зданием суда, алтари императорского культа, каменные и кирпичные городские дома с немалыми архитектурными претензиями. В последующие века вокруг города возвели внушительные стены возможно, это была демонстрация гражданской гордости, а не реакция на скрытую военную угрозу. Не исключено, что Винчестер мог также похвастаться гинекеем (gynaecea) имперскими ткацкими мастерскими (если Винчестер это та Вента, где располагались мастерские, чей управляющий упомянут в позднеримском списке государственных служащих, Notitia Dignitatum)[21].
Гинекей (исходно греческое название женских покоев, где обитательницы женской половины дома ткали и пряли) производил шерстяную ткань для нужд имперского двора и армии в качестве дани от провинции налога, взимаемого с покоренной территории для возмещения расходов на ее завоевание. Некоторые местные жительницы, а также несвободные женщины и мужчины из ближайших деревень и хуторов, скорее всего, могли выполнять какие-то работы для мастерских у себя дома. В IV веке непосредственно в гинекее (пока еще не обнаруженном при раскопках), вероятно, работали беглецы или осужденные под присмотром надзирателя, как в викторианском работном доме. Можно даже предположить, что гинекей был устроен в Venta Belgarum именно потому, что окрестные пастухи могли исправно снабжать мастерские шерстью от своих стад. Характерные шерстяные изделия из Британии накидки с капюшонами (byrri) и очень красивые, пользующиеся большим спросом ковры, называвшиеся tapetia, охотно покупали на другом берегу Fretum Gallicum, то есть Ла-Манша.
Город Акве Сулис (Aquae Sulis, совр. Бат) с популярными купальнями на горячих источниках, куда стекались деньги и богачи со всего региона, мог быть даже более притягательным для жителей меловых холмов с точки зрения сбыта продукции и социального взаимодействия с романизированным миром. Акве Сулис был очень удачно расположен: с устьем Северна (Sabrina fluvium) его соединял судоходный бристольский Эйвон, а проходившая здесь одна из лучших дорог Британии, Фосс-Уэй (Fosse Way), соединяла далекий Эксетер (Isca, столица цивитата думнонов) с колонией (colonia)[22] ветеранов у Линкольна (Lindum). Эта практически прямая дорога пересекала провинцию с севера на восток. Линкольн, в свою очередь, был связан с рекой Трент (Trisantona fluvium) и, следовательно, с прибрежной торговлей Северного моря каналом Фосс-Дайк (Foss Dyke) удивительным, навязанным местным жителям подарком империи. Еще одна дорога, в более поздние века известная как Эйкман-Стрит (Akeman Street), соединяла Акве Сулис прямо со столицей провинции Лондинием (Londinium), проходя через Кориний, столицу цивитата добуннов (Corinium Dobunnorum, совр. Сайренсестер), и Веруламий (Verulamium, совр. Сент-Олбанс).
Храм и купальни в Акве Сулис детально изучали несколько поколений археологов и историков. Бриттской богине Сулис, которую римляне отождествляли со своей Минервой, поклонялись многие местные жители: ее горячие источники побуждали как к приношениям в виде монет и небольших даров, так и к подаче прошений, подобных мольбе возмущенной жертвы кражи перчаток из Ули, чью сохранившуюся табличку мы цитировали в начале этой главы. Не менее 130 посланий богине, нацарапанных на небольших металлических пластинках, были извлечены из источника: это самые подлинные голоса, долетевшие до нас из римской Британии, и среди них единственный сохранившийся письменный образец бриттского письма. Многие послания проклятия обманутой любовницы или ограбленного домовладельца позволяют нам не только представить себе неприглядные детали городской жизни: преступления, похоть, неверность, но и получить сведения о личной собственности, которую авторы посланий считали ценной: накидка, принадлежавшая некоему Доцилиану, туника, конская попона, полотно, оловянная посуда, чашки, зеркала, кольца и даже мул[23].
В III веке Акве Сулис был обведен внушительными каменными стенами как и многие другие большие и маленькие города Британии того времени. Служители и посетители городских купален и храма, похоже, принадлежали к той социальной прослойке, которую археологи с долей иронии называют ультраримскими бриттами: люди, чьи семьи получили немалую выгоду от того, что их родина была включена в европейскую сверхдержаву, считавшие себя настоящими римлянами и высокоцивилизованными гражданами. Эти латинизированные горожане жили в каменных домах среди облагороженного ухоженного ландшафта, который к IV веку был усыпан сельскими поселениями, небольшими городами, роскошными виллами, испещрен множеством дорог со щебеночным покрытием. Они имели рабов, подписывали свои письма и купчие латинизированными патронимами, ходили в базилику в тоге и посещали театр. Они могли содержать небольшой домик в городе и дом побольше в сельской местности, как благородные зажиточные господа в английских графствах XVIII века или владельцы дач в России времен Толстого. К концу IV века, когда Британию, похоже, настиг панъевропейский экономический и политический кризис, многие ультраримские бритты позаимствовали модные внешние атрибуты и ритуалы христианства. Усвоив соответствующие нормы материального благополучия и социальные традиции, они стали воплощением гомогенной культуры колонизаторской средиземноморской сверхдержавы. Они были воплощением истории успеха.