Синее бархатное пальто лежало на месте, чистое и нетронутое. У меня в голове не укладывалось, как события последних минут пяти не замарали все вокруг. Казалось, мир должен был измениться, стать таким же надломленным, какой себя чувствовала я.
Я коснулась влажной щеки и посмотрела на ладонь. Багровая. Значит, по лицу у меня была размазана кровь, а не слезы.
Я опустила взгляд на пальто и мысленно составила план. «Не спеши, Фрэнсис, делай все по порядку», прозвучал голос брата у меня в голове.
Во-первых: надо дошить пальто. Если я этого не сделаю, то потеряю место, а еще все догадаются, что меня отвлекли от работы. А по явной улике на полу ателье сразу станет ясно, почему я не смогла ее закончить.
Во-вторых: окровавленную одежду лучше спрятать, а утром выбросить. Скажем, по пути к богатой вдове, когда буду относить ей пальто.
В-третьих: нельзя никому об этом рассказывать. Даже думать об этом нельзя.
Я похлопала по столу справа от своей швейной машины «Зингер», где обычно хранила ножницы, но там было пусто.
О
Конечно.
Возьму ножницы Джесс. Ее стол совсем рядом с моим, так что можно выдвинуть ящик, даже не вставая со стула. От их холодного металлического веса мне стало немного не по себе.
«Ты сможешь, снова прозвучал в голове голос Уильяма. Ты должна».
Я вытерла кровавые ладони о темную юбку и принялась за работу. Держать иглу в дрожащих пальцах было нелегко, но все же у меня получилось, и я быстро справилась с подолом и пуговицами.
Конечно, сложно было не обращать внимания на тело у стены. Как бы я ни сопротивлялась, мой взгляд неизбежно скользил по нему: темному, грузному, совершенно неподвижному. Во рту оставался привкус рвоты, и каждый вдох отдавался легкой болью единственным подтверждением того, что все это мне не снилось.
Я завернула готовое пальто в упаковочную бумагу и расстегнула свою блузку. Воротник и левый рукав испачкались в крови. А отмыть ее в день стирки, на глазах у других девчонок, я, разумеется, не могла. Поэтому аккуратно сложила блузку и спрятала в одну коробку с пальто. Повязала поверх широкий атласный бант и оставила на столе, готовую для доставки.
На моем корсете, прямо над сердцем, расплылось небольшое пятно размером с монету, но мне пришлось бы неделю копить на новый, поэтому выбросить его я не могла. По крайней мере, эту улику будет несложно прятать.
Времени оплакивать испорченную одежду и те прекрасные времена, когда я еще не знала, с каким звуком мертвое тело падает на пол, у меня не было.
Я распахнула дверь и выбросила кассовый ящик на улицу, даже не сомневаясь, что к утру он пропадет. Мне раньше не приходилось инсценировать преступление, но я рассчитывала создать впечатление ограбления, зашедшего слишком далеко.
Холодный ночной воздух пробирался через корсет и грудную клетку прямо к моему бешено колотящемуся сердцу.
Мистер Хьюс распластался у подножия лестницы. Я зажмурилась и стиснула зубы, собираясь с духом, чтобы перешагнуть через него. Будь я человеком храбрым, не слишком впечатлительным и с твердой рукой, достала бы ножницы у него из шеи. Но это было не про меня.
Я достала ключ из кармана фартука и отперла входную дверь. Труп мешал открыть ее до конца, но мне удалось протиснуться в узкую щель. На лестнице я обернулась и бросила последний взгляд на его тусклые глаза. Глаза, так часто пожиравшие меня при жизни, теперь не видели ничего.
Что ж, так ему и надо.
Хрипло и прерывисто дыша, я поднялась по узкой лестнице в темное помещение. К счастью, все девчонки спали на своих железных кроватях, и я слышала их глубокое, размеренное дыхание.
Я взяла влажную тряпку с умывальника в углу комнаты и оттерла засохшую кровь с лица. Не знаю, всю ли удалось смыть, и ткань осталась красной, но я больше не могла на это смотреть. Да и вряд ли окровавленная тряпка вызовет подозрения в месте, где живут одни девушки. Я бросила ее в кучу своего грязного белья, надеясь, что всех моих ухищрений достаточно.
Мне не хватало нашей старой квартирки на Хестер-стрит, где я могла подойти к Уильяму, спросить у него совета. Смерть брата оставила черную дыру в моем сердце, и хотя обычно мне удавалось с нею мириться, сегодня она ощущалась как открытая рана уродливая, болезненная, полная отчаяния.
Я привыкла подавлять горе, страшась его темной пропасти, но сегодня позволила себе утонуть в нем, чтобы не думать о руках мистера Хьюса на моей талии, о его мертвых глазах, о ножницах, пролетевших по комнате словно по волшебству.
Я медленно погружалась в пропасть, в кромешный мрак.
Этой ночью мне ничего не снилось. И за это я была благодарна.
Глава 2
Меня разбудили голоса девчонок. В первую сладкую секунду я ничего не помнила о событиях минувшей ночи, но стоило сглотнуть, как саднящая боль вызвала страшные картины произошедшего, и они принялись бить из крана сознания подобно грязной ядовитой воде.
Я уловила обрывки разговоров.
Ножницы
Мертв
Слава богу
Покидать теплую постель совсем не хотелось, но пока меня не уволокли в тюрьму за убийство, надо продолжать работать, чтобы не умереть от голода.
В голове снова прозвучал голос брата: «Не вешай нос, сестренка! Все будет хорошо». Он часто так говорил, когда я ему плакалась, что соседские девчонки не пускают меня с ними играть, или когда наша мама терялась в себе настолько, что забывала нас покормить.
Меня слегка раздражало, что Уильям всегда оказывался прав Пока его не стало.
Я села в постели, опустила ноги на холодный пол и поежилась от пробежавшего по телу озноба.
Спальня у нас была тесная. В три узких окна пробивались лучи утреннего солнца, и в них парила бледная пыль. Старый деревянный пол истерся за долгие годы. Двенадцать одинаковых кроватей с железными каркасами стояли по бокам шесть с одной стороны и шесть с другой. Миссис Кэрри жила выше, на третьем этаже, куда вела лестница у дальней стены.
Первой ко мне обратилась Джесс.
О, Фрэнсис! Слава богу, ты проснулась. Миссис Кэрри внизу, разговаривает с полицией. Мистер Хьюс умер.
Я ахнула, притворившись удивленной, и подтянула сорочку выше, прикрывая синяки на шее.
Что случилось? с трудом прохрипела я.
Мы пока не знаем, ответила Мэри со своей кровати. Сегодня утром пришли полицейские и позвали миссис Кэрри. Поверить не могу, что ты все проспала!
Мы даже не стали притворяться, будто нам жалко мистера Хьюса. Все подозревали, каким он был на самом деле, пусть и не обсуждали это вслух.
Миссис Кэрри вбежала в комнату, словно на звук собственного имени. Полицейский стоял у нее за спиной.
Разве так юные леди должны выглядеть после восьми утра? строго спросила она.
Нет, миссис Кэрри, хором ответили мы, поспешно набрасывая халаты и пальто, чтобы не стоять в неглиже перед полицейским.
Он держал наши инструменты в обеих руках, и они позвякивали с каждым шагом. На мизинце висели ножницы Мэри с медными лезвиями. Длинные, с большим винтом принадлежали Джесс. Не хватало там только моих с небесно-синей нитью, повязанной на то кольцо, в которое просовываешь большой палец.
Полицейский остановился посреди комнаты, наклонился и разложил ножницы по деревянному полу.
Леди, будьте так добры, возьмите каждая свои.
Все подходили к ним по очереди.
Эллисон взяла ножницы с лоскутком выцветшей красной ткани на кольце.
Кэтрин с блестящей черной лентой.
Постепенно их все разобрали.
Я подошла к пустому месту на полу, стараясь выглядеть искренне растерянной. Руки у меня дрожали, поэтому я спрятала их за спиной и так крепко сцепила пальцы, что они заныли.
Моих нет, прошептала я, гадая, кому из полицейских выпала незавидная радость вытащить мои ножницы из шеи мистера Хьюса.
Как вас зовут, мисс? резко уточнил следователь.
Фрэнсис Хеллоуэлл, сэр.
Он отрывисто кивнул и вышел из комнаты, бросив на прощание:
Спасибо вам, леди.
Все молчали и смотрели на меня.
Тут не надо быть детективом, чтобы сложить два и два. Я задержалась внизу допоздна, мистер Хьюс мертв, пропали только мои ножницы.
Я чувствовала себя загнанной в угол. Конечно, можно попытаться бежать, но денег у меня нет и идти некуда. Можно во всем сознаться, но никто не поверит, что ножницы всадились в шею мистера Хьюса сами по себе. Да что там, мне и самой в это верилось с трудом, хотя я все видела своими глазами. Теперь меня ждала одна дорога: усеянная журналистами, юристами, следователями и тюремными прутьями. Очевидно, это дело станет настоящей сенсацией, как и все убийства, связанные с девушками. Я уже представляла заголовки статей в газетах: «ШВЕЯ ИЛИ МАШИНА СМЕРТИ?» или «ФРЭНСИС ХЕЛЛО-УИН? ПРЕСТУПЛЕНИЕ ИЗ НОЧНОГО КОШМАРА».
Миссис Кэрри вздернула подбородок и подошла к нам, стуча каблуками по доскам.
Мисс Хеллоуэлл, можно вас на минуту?
Она произнесла это, повернувшись ко мне спиной, и мне стало не по себе.
Комната миссис Кэрри во всем походила на свою хозяйку. Воплощение приличия и чистоты. Я была там всего раз или два, хотя жила прямо под ней большую часть года.
Руководительница махнула рукой на кожаные кресла перед пузатой печкой у дальней стены. Я прошла по тонкому ковру и устроилась на самый краешек сиденья, словно могла в любой момент вскочить и убежать.
Мисс Хеллоуэлл, сказала миссис Кэрри, я хотела бы поговорить с вами наедине до того, как вас допросит полиция.
Меня накрыла волна паники от мысли о допросе. Руководительница приняла мое молчание за согласие.
В ателье все выглядело как обычно, когда вы ушли наверх?
Я представила, как миссис Кэрри спустилась в ателье сегодня утром, как увидела мистера Хьюса с ножницами в шее, сгустками свернувшейся крови, блеклыми глазами, глядящими в потолок, лужей рвоты на полу. Наверное, это было ужасно.
Да, мэм.
Мне было тяжело смотреть на ее морщинистое лицо, и я опустила взгляд. Мне всегда плохо удавалось врать, в отличие от моего брата, который мог очаровать и обхитрить кого угодно.
Во сколько вы закончили работу?
Около десяти вечера, мэм, ответила я, и на этот раз мне было уже проще солгать.
Постарайтесь держаться этой истории, Фрэнсис, посоветовала миссис Кэрри.
Я похолодела, но голос у нее звучал ласково, а не укоризненно.
Я готова подтвердить все ваши показания, тихо продолжила она. Не знаю, что он пытался с вами сделать, но будьте покойны мистер Хьюс заслуживал такой судьбы.
Миссис Кэрри поджала губы и добавила:
Я помогу вам, Фрэнсис, но в первую очередь вы сами должны постоять за себя. Помните: вы покинули ателье в десять вечера и ничего не знаете. Притворитесь слабой и глупой. Как раз этого детективы ожидают от девушки вашего возраста. Если повезет, допрос не затянется.
Я посмотрела на нее большими глазами и кивнула.
Она выудила из-за кресла ту коробку, которую я оставила накануне на своем столе.
Это для миссис Арнольд?
Да, мэм. Бархатное пальто.
Хорошо. Выйдите через черный ход как можно незаметнее. Будет лучше, если вы пока не станете мозолить глаза полиции.
Коробка ощущалась намного весомее, чем была на самом деле, и я подумала о своей окровавленной блузке, аккуратно сложенной внутри.
Все будет хорошо, сказала миссис Кэрри, но голос у нее дрогнул, и я догадалась, что на этот раз она лжет. Можете идти, мисс Хеллоуэлл.
Я поднялась и вышла из комнаты, все еще потрясенная нашим разговором. Девчонки уже поспешно собирались, но при виде меня замерли прямо с недозавязанными лентами в руках, с гребнями в волосах.
Пожалуй, впервые за все время в нашей спальне царила полная тишина.
Я надела темную шерстяную юбку, застегнула белую блузку с высоким воротом единственную, которая у меня теперь осталась, завязала косичку и нацепила на голову фетровую шляпу. Все это время девчонки старательно делали вид, будто не таращатся на меня.
Тут на меня снизошло страшное озарение. Без мистера Хьюса наше ателье, скорее всего, закроют навсегда.
Я вышла за дверь, чувствуя, как они все провожают меня взглядом.
На лестнице черного хода, которой мы редко пользовались, я позволила себе закусить губу и зажмуриться, но раскисать пока не могла.
Холодный утренний воздух был пропитан неприятным запахом, характерным для Нью-Йорка: вонью речной воды, мусора и чрезмерного скопления людей. От фабрик на краю города поднимался черный смог, а по дорогам метались лошади, автомобили, телеги и люди.
На другой стороне улицы собрались зеваки. На их лицах читались одновременно ужас и удовлетворение. Женщина в розовом платье упорно подметала один и тот же пятачок тротуара, вытянув морщинистую шею в сторону нашего ателье. Скучающие жены рыботорговцев любили развлекать себя историями о жестоких убийствах.
Голова у меня до сих пор гудела, в висках пульсировало, напоминая о том, в какую страшную катастрофу я умудрилась превратить свою жизнь за последние двенадцать часов.
По крайней мере на улице я впервые за все утро почувствовала себя уверенно. Город дарил ощущение обезличенности. В него все набивались как сельди в бочку, и поэтому считалось вежливым никому не смотреть в глаза. Должны ведь мы уважать хоть какое-то личное пространство.
Схема района Нижний Ист-Сайд давно отпечаталась у меня в мозгу. Миссис Арнольд жила в десяти кварталах от нашего ателье, а в трех кварталах отсюда располагался небольшой переулок, в котором можно спрятаться и выбросить окровавленную одежду, а бархатное пальто упаковать заново.
Я проталкивалась через толпы народа, стремясь как можно скорее избавиться от последних вещественных напоминаний о событиях прошлой ночи. Обогнула носильщика с чемоданом, протиснулась между смеющимися школьницами, увернулась от сверкающего черного «Кадиллака».
Я уже собиралась резко повернуть к переулку за красным кирпичным домом, когда в меня кто-то врезался, выведя из оцепенения. Я увидела его лицо и замерла.
Оливер? ахнула я. От неожиданности дрожь пробежала по всему телу.
Фрэнсис Хеллоуэлл! воскликнул он со вполне искренней радостью.
С нашей последней встречи Оливер заметно вытянулся. Всего за четыре месяца вырос как минимум на целый дюйм.
Лицо у него выглядело еще мальчишеским, хотя ему уже исполнилось девятнадцать. Пожалуй, если прищуриться, можно было представить тринадцатилетнего Оливера, который скакал у нас на крыльце с бейсбольным мячом в руке и шаловливой улыбкой с ямочками на щеках. Добрые зеленые глаза, остро очерченные скулы и челюсть они точно достались ему от матери. Отец Оливера, судья Кэллахан, больше походил на бесформенную глыбу. Мой брат работал у него мальчиком на побегушках много лет назад, еще до того, как связался с дурной компанией.
Вьющиеся каштановые волосы Оливера давно пора было подстричь, зато темно-синий костюм смотрелся безупречно. У меня бы такой не получился, хотя шила я в общем неплохо. Из кармашка на груди выглядывала цепочка от часов, блестевшая золотым в утреннем солнце.
Встретить Оливера в каком-то смысле было все равно что войти в нашу старую квартиру на Хестер-стрит. Прежде теплая и родная, сейчас она лишь углубила бы горькое чувство потери.
Оливер тоже меня разглядывал: темные круги под глазами, побитую молью шляпку на небрежно заплетенных в косу волосах, потрепанную одежду. Прохожие струились мимо, словно воды ручья, огибающие камни.
Оливер свел брови.
Выглядишь хорошо.
Это «хорошо» прозвучало так, будто он хотел сказать «плохо». Я ничего ему не ответила, поскольку врать умела плохо и не знала, стоит ли говорить, что мне буквально физически больно на него смотреть.