Александра Хоменок
Я уезжаю
Дай дорогу
Я уезжаю
Я уезжаю.
Вы знаете я уезжаю.
Я не хочу, но уеду. Билеты купила летом, когда была абсолютно прикрыта, совершенно защищена.
Папа, я уезжаю.
Папа, только не надо, как ты умеешь, не отпускать меня, не надо бояться вместо меня. Мне и так страшно. Без тебя. Мне будет так страшно без тебя!
Помнишь, ты говорил, что тебе не нравится, как Земфира поет про джинсы, которые прилипли.
Ты добавлял «к жопе» и смеялся.
Я тоже смеялась, мы ехали тогда в твоем форде.
Мы так много ездили вместе, поэтому я и люблю дороги. Но в эту отправлюсь без тебя. Моя машина останется у тебя, папа, когда я уеду. Как и все остальное, горстка того, что я собрала за двадцать лет. Одежда, книги, дневники, просроченные презервативы, любовные письма, мои и мне. Да вот в общем-то и все.
Это все, что останется после меня.
А потом ты приедешь ко мне,
прилетишь эти мучительным ночным рейсом.
Я куплю тебе билет, ведь мою рукопись купят, и у меня будут деньги на твою дорогу ко мне.
Мы пойдем с тобой на море, я покажу тебе лучший пляж, и ты поплывешь. А я буду смотреть, как ты удаляешься, и не спущу с тебя глаз, пока ты не вернешься на берег и не скажешь:
«Мора як мора, сонца як сонца».
И мы пойдем гулять по набережной, все семь километров, и обсудим мою новую книгу.
А пока я уезжаю.
Пока, папа.
На месте
май растянулся,
с ним я
выступаю перед своими,
кому можно рассказать про вакацыi
и от кого услышать
мы уже выросли, знаем как лучше.
диплом за старание
выдадут, когда я буду на море
собирать свои камни
время как раз.
літаратурная майстроўня скончана.
мне не страшно лететь.
мне вообще страшно жить,
но не сегодня,
когда мои дети дети
а я мама,
мама, которой не было у меня так долго,
что я забыла, как скучать по ней.
я сама себе мама.
не бойся, я,
долетишь.
мои книги со мной,
собраны стопкой,
подмокли в сумке,
ждут бирки с васильком,
чтобы тоже лететь.
я всем позвонила,
все перестирала,
купила ягодный лак.
собралась навсегда?
мне не страшно лететь,
страшно не возвратиться.
все-таки летом я родилась.
умереть бы не в нем.
грузинка вышла к воротам проверить ковры
сухие ли.
может ей просто не спится,
в городе ночь.
на горе церковь
подсвечена.
кажется, сияет изнутри
или из самых недр
свет.
окно совсем низко,
встану на цыпочки
и подоконник упрется в коленки
не выпаду.
церковь смотрит на меня,
я смотрю на ковры
бесконечность рисунка,
горы в огнях.
тархун в животе купает бабочек,
первый день лета такой.
усё
заўтра ўсё
царква пільнуе
мне хопіць.
вопыт досьведу рознь
пад дахам як Карлсан
хаджу з сагнутаю спінай
што шыя баліць
але ўначы так прыгожа
палоскамі сьвета зацягнута столь
нібы паралелі сусвету.
чакаю дарогу
дванаццаць гадзін і ўсе каб прыбыць не дадому
а так, у абшчагу.
навошта было падарожжа
мы самі сабе адказалі
па-рознаму.
мне трэба паспаць
але гэты водар свабоды
з прымессю нафты и руж пад вакном
не адпускае.
стукі-грукі па даху
а я не баюсь
я адрасціла прапеллер
фііть и няма мяне тут.
я напісала ў няволю,
можна адсюль не баяцца
ня знойдуць
нават не ліст
так, паштоўку,
каб словы чарнілам заліць,
каб сдохлі яны ўва мне
каб і яны зразумелі
што такое палёт.
Я продолжаю
17.56.
Я шла по мосту через железнодорожные пути и видела, как электричка едет на север. Она притормозила, будто задумалась, словно это мой взгляд остановил ее. Я не знала, что прямо сейчас другая электричка остановилась на центральной станции метро. Двери открылись, и люди выходили навстречу своей смерти. А я стояла на мосту и, как окажется, смотрела в глаза самой жизни. Электричка на север тронулась, я пошла дальше. У кого-то дальше уже не было, их состав прибыл на конечную. Осторожно, двери закрылись.
17.20
Я только устроилась на новую работу. Странную, учитывая мое образование и опыт менеджером по продаже семинаров. В тот день пришел начальник спросить как успехи. Мне нечем было похвастаться. Уже стоя в дверях, я посмотрела на часы: успеть бы до пяти, пока в метро не час пик. Я даже пробубнела «пока», но тут начальник спросил:
«Саша, а ты, говорят, пишешь?»
«Мда, ответила я. Есть рассказ в виртуальном столе».
Горло у меня сжалось, захотелось курить, а ведь я бросала.
17.30.
Вот теперь точно «пока». Громко, улыбчиво.
Я подошла к перекрестку.
Пойду налево умру в метро.
Направо рискую остаться матерью-одиночкой.
Я выбрала второе, закурила.
И осталась жива.
18.30
Уже возле самого дома звонок. Звонит муж. Вот же ж собака, думаю, чует, что я обкурилась.
«Ты где?» спрашивает.
А мне так неохота признаваться.
«А что?»
«Взрыв в метро, ты где?»
«Рядом, скоро приду».
И отключаю его.
Брожу вокруг дома, никак не решусь зайти. Не хочется разборок. Хотя сегодня у меня есть железный аргумент, почему со мной нельзя ссориться.
Через три часа после взрыва под землей среди трупов и кусков бетона мальчик со своим отцом. Зачем мальчика туда привели? Отец кладет цветы на пыльный пол. Потом фото «подчистят», уберут окровавленных людей.
Моему сыну сейчас столько же.
Мы идем с ним к озеру, он строит садик из водорослей и ракушек. А все потому, что тогда я пошла в другую сторону. Мне хотелось подышать дымом и успеть проветриться перед возвращением домой. Муж бросил курить и обещал бросить меня, если я буду продолжать. Но я продолжила. Поэтому я жива.
Десять лет прошло. Я бросила курить и работу менеджером тоже. И сама попросила мужа уйти. Даже дописала рассказ. Я много думала о том, почему не я. Что меня спасло? Человек, привычка, я сама? Или все сразу? У меня нет ответа.
15 погибших, 400 раненных, двое казненных.
Я продолжаю жить.
Ты и он
лето
мы жуем общие волосы,
не сплевываем,
не глотаем,
целуемся с ними,
целуем их,
вдыхаем.
хочешь укусить на,
за щиколотку можно.
ты арамис.
твое лицо знакомое,
белое, острое в свете экрана
и блестит как крыши,
которые я сосчитала,
пока пила чай на балконе.
на кухонном ящике
"9",
любимая цифра,
из-за тебя, совпадений, сроков
и продавленных матрасов,
на которых если и спать,
то после мыльного секса,
который после дороги -
снотворный на "раз".
да
Я могу все контролировать. Моя рука достает до всего. Я глажу липкую кожу, свой лобок, его лобок, ни капли воздуха между нами.
я чувствую, чувствую.
что?
любовь. а ты чувствуешь?
да.
Его тонкие губы, сухие и бесцветные от жары, порозовели. Вблизи они кажутся пухлыми, совсем не его.
не буду целовать тебя в губы, ты не любишь.
сейчас можешь, целуй.
Момент, который хочется остановить.
Момент, в котором не хочется останавливаться.
Приблизиться отдалиться.
Приблизиться, не закрывая глаз, отдалиться.
Смотреть на его губы, не улетать, запомнить их.
извини. прости, пожалуйста.
да ладно, пользуйся.
а ты?
сначала спасай себя.
да.
До сих пор так
Она началась в мае, жизнь "после", в которой появился секс.
Мы с Тео никогда не называли его так, ни между собой, ни в разговорах с моими подругами. Возражая Мадонне мы называли секс любовью.
Тео не был девственником. В компании девчонок считалось, что это хорошо не будет конфуза. А я была. Но Тео так не думал. В общем, каждый тайно надеялся на другого. До сих пор так.
Тянуть было некуда: через месяц я закончу школу и уеду. Поступать девственницей в универ не хотелось, хоть тогда еще никто не предложил проверять на это абитуриенток1.
Утром классом сходили на парад, днем парочками на речку. В рюкзаке я таскала пособие по человеку и обществу, на себе бордовый купальник, Тео был в моей панаме, легок и побрит. Мы подпивали воду из общей бутылки, все время хотелось есть. После неловких посиделок на узком покрывале мы попрощались как всегда до вечера, и разошлись по домам. Панаму Тео отдать мне забыл, под купальником все сопрело.
Вечером мы встретились на площади, там показывали концерт. Совершенно теплый вечер сливался с небом. Я смотрела вперед, перескакивая через головы, словно на цыпочках запоминала сегодня. Тео стоял близко, но не слишком, чтобы не предъявить нас своей матери. Мы знали,
что концерт закончится,
что все это вокруг не навсегда,
что дома у меня никого нет
и нет никого, кроме нас.
Мы знали свое будущее сегодня.
Надпись "Созрела" на моем лифчике синхронила с земфириной песней.
Я чувствовала ее соском, я откуда-то знала, что это правда;
побрила ноги, была готова;
считала, что знаю все, что нужно уметь. Из журналов, конечно.
В мой подъезд мы заходили по очереди из-за языков, которые хуже пистолета. Тео пошел обходить район, у меня было полчаса. Я позвонила Тане, соседке по дому, она ждала в гости Дениса. У них были серьезные намерения друг на друга, презервативы у них тоже были.
"У нас тоже серьезные, а презервативы мешают любви", ответила я Тане, хотя в журналах писали обратное.
Одна из нас предложила проверить это сегодня. Вторая согласилась.
"Завтра созвонимся", сказала Таня.
"Ага, пока".
Лишаться девственности одновременно с кем-то было не так страшно. Тео я ничего не сказала об этом.
"Я хочу тебя, хочу тебя любить", сказал Тео, когда мы были там, откуда не возвращаются друзьями.
Серые трусы, почти невесомые от частых стирок.
На груди совсем нету волос.
От пупка вниз черная ниточка-мулине.
К черту трусы.
Мне еще так не везло в жизни.
Чтобы моя плева поддалась, Моби пришлось трижды проиграть альбом "Play", а толстой красной свече захлебнуться горячим воском.
"Поздравляю", сказал он и кончил на красное стеганое одеяло. А потом сказал еще что-то про открыть меня с трудом, я не расслышала между ног резвился ёж.
Я завернулась в халат и переползла на сухую часть одеяла. Тео натянул джинсы. Первые минуты после, в которых не было ничего про любовь, и в то же время
они она,
она мы.
Я выключила музыку, пошла в ванну.
Промежность в крови.
Господи, почему так больно.
Обезболивающий окситоцин ловко выпарился из меня, я еле стояла на ногах.
Примечания
1
Такое предложение было озвучено на государственном телевидении.