Было недостаточно жарко для купания на улице свежий ветер дул с моря, но солнце светило ярко. Мы с Сильви лежали на полотенцах. Я оставила юбку поверх костюма, а Сильви разложила свои вещи рядом со мной в аккуратный ряд: гребешок, плед, кардиган. Она села и прищурилась, глядя на толпу на залитой солнцем террасе. Рот Сильви всегда казался перевернутым вверх тормашками, а ее передние зубы следовали по нисходящей линии ее верхней губы, как будто были специально выточены по форме. Я закрыла глаза. Розоватые фигуры бегали по внутренней стороне моих век, когда Сильви вздохнула и откашлялась. Я знала, что она хотела поговорить со мной, рассказать, кто еще был в бассейне, кто что делал и каких мальчиков она знала; но все, чего я хотела, это немного тепла на моем лице и ощущения отстраненности, которое возникает, когда лежишь на полуденном солнце.
В конце концов, я была почти у цели. Казалось, кровь за моими глазами сгустилась и все мои конечности превратились в резину. Шлепки босых ног и звуки плюхающихся с трамплина в воду мальчишек не будили меня, и, хотя я чувствовала, что солнце обжигает плечи, продолжала лежать на бетоне, вдыхая меловой запах мокрого пола и ощущая прохладные волны хлорного запаха от проходящих мимо.
Потом что-то холодное и влажное попало мне на щеку, и я открыла глаза. Сначала все, что я могла увидеть, было белым сиянием неба. Я моргнула, и проявилась фигура, обведенная ярко-розовым светом. Я снова моргнула, услышала голос Сильви, раздраженный, но довольный: «Что ты здесь делаешь?» и поняла, кто это был.
Сидя, я попыталась собраться, прикрыв глаза и поспешно вытирая пот с верхней губы.
Вот он, купается в лучах солнца и ухмыляется Сильви.
Ты брызгаешь на нас! сказала она, касаясь воображаемой капельки на плечах.
Конечно, я видела Тома и восхищалась им в доме Сильви много раз, но сейчас впервые видела так много его тела. Я пыталась отвести взгляд, Патрик. Старалась не смотреть на каплю воды, ползущую от его шеи к пупку, на мокрые пряди волос. Но ты знаешь, как трудно отвести взгляд, когда видишь то, чего желаешь. Поэтому я сосредоточилась на его голенях, на блестящих светлых волосках на его коже; я поправила лямки своего купальника, и Сильви снова спросила, слишком драматично вздохнув: «Что тебе нужно, Том?».
Он посмотрел на нас обеих совершенно сухих и горячих от солнца.
Разве вы не ныряли?
Марион не плавает, объявила Сильви.
Почему нет? спросил он, глядя на меня.
Полагаю, я могла солгать. Но даже тогда я ужасно боялась, что меня разоблачат. В конце концов, люди всегда все узнают. И тогда будет еще хуже, чем если бы вы просто сказали правду.
У меня пересохло во рту, но я сумела сказать: «Никогда не училась».
Том в клубе морского плавания, сказала Сильви, и это прозвучало почти гордо.
У меня никогда не было желания мокнуть. Море было всегда рядом, создавало постоянный шум и движение на окраине города. Но это не означало, что я должна была присоединиться к нему, не так ли? До этого момента невозможность плавать казалась мне совершенно неважной. Но теперь я знала, что мне придется это сделать.
Хотелось бы научиться, сказала я, пытаясь улыбнуться.
Том тебя научит. Правда, Том? спросила Сильви, глядя ему в глаза, призывая его отказаться.
Том вздрогнул, схватил полотенце Сильви и обернул его вокруг талии.
Я мог бы, сказал он. Грубо потерев волосы, пытаясь высушить их одной рукой, он повернулся к Сильви. Передай шиллинг.
Где Рой? спросила Сильви.
Я впервые услышала о Рое, но Сильви явно им заинтересовалась, судя по тому, как быстро оставила вопросы об уроках плавания и вытянула шею, чтобы посмотреть чуть дальше своего брата.
Занимается дайвингом, сказал Том. Дай мне шиллинг.
Что ты будешь делать после?
Не твое дело.
Сильви открыла зеркальце и мгновение изучала себя, прежде чем сказать тихим голосом:
Держу пари, вы собираетесь в «Пятнистую собаку».
При этом Том шагнул вперед и игриво ударил сестру, но она отклонилась. Его полотенце упало на пол, и я снова отвела глаза.
Я задавалась вопросом, что такого плохого в том, чтобы пойти в «Пятнистую собаку», но, не желая показаться невежественной, держала рот на замке.
После небольшой паузы Сильви пробормотала:
Ты идешь туда. Я знаю.
Затем она схватила полотенце за край, вскочила и стала скручивать из него веревку. Том бросился к ней, но она оказалась быстрее. Полотенце с треском щелкнуло по его груди, оставив красную полоску. Тогда мне показалось, что линия пульсирует, но сейчас я не уверена в этом. Тем не менее ты можешь представить: нашего красивого мальчика отметелила мягким хлопчатобумажным полотенцем младшая сестра.
Вспышка гнева пробежала по его лицу, и я ощетинилась; стало прохладнее; тень ползла по загорающим. Том посмотрел на землю и сглотнул. Сильви застыла, не зная, как он поступит. Внезапно он выхватил у нее полотенце; она пригибалась и смеялась, когда он безумно крутил эту штуку, время от времени хлопая ее концом, при этом она издавала пронзительный визг, но в основном промахиваясь. Знаешь, он был нежным, я понимала это даже тогда; он шагал и был намеренно неуклюжим, дразня сестру мыслью о своей силе и точности, мыслью, что он может сильно ударить ее.
У меня есть шиллинг, сказала я, нащупывая мелочь в кармане кардигана. Это все, что у меня осталось, но я протянула монету ему.
Том перестал хлопать полотенцем. Он тяжело дышал. Сильви потерла шею в том месте, куда попало полотенце.
Хулиган, пробормотала она.
Он протянул свою ладонь, и я положила в нее монету, позволяя кончикам пальцев коснуться его теплой кожи.
Спасибо, сказал он и улыбнулся. Затем он посмотрел на Сильви. Ты в порядке?
Сильви пожала плечами.
Когда он отвернулся, она показала язык. По дороге домой я нюхала руку, вдыхая металлический аромат. Мои деньги теперь тоже будут ощущать на пальцах Тома.
Прямо перед тем, как Том ушел в армию, он дал мне проблеск надежды, за которую я цеплялась до его возвращения и, если честно, даже позже.
Был декабрь, и я пошла к Сильви на чай. Неудивительно, что Сильви редко приходила ко мне домой, потому что у нее были собственная спальня, портативный проигрыватель и бутылки Vimto[8], а я жила в одной комнате с Гарри и единственным доступным питьем в моем доме был чай. У Сильви мы ели ветчину, мягкий белый хлеб, помидоры и салатный крем[9], заедая все это консервированными мандаринами и сгущенным молоком. Отец Сильви был хозяином магазина, в котором продавались дерзкие открытки, рок-манекены, просроченные пакеты с желейными конфетами и куклы из ракушек с засушенными водорослями вместо воротников. Он назывался «Счастливые новости», потому что в нем также продавались газеты, журналы и копии более ярких изданий, завернутые в целлофан. Сильви рассказала мне, что ее отец продавал по пять экземпляров «Камасутры» каждую неделю и за лето эта цифра утроилась. В то время я имела слишком смутное представление о том, что такое «Камасутра», потому как по неизвестным мне причинам она была запрещенной книгой; но я притворилась впечатленной, широко открыв глаза и произнеся: «Правда?», и Сильви торжествующе кивнула.
Мы ели в гостиной, и волнистый попугайчик матери Сильви постоянно чирикал где-то за нашими спинами. Мы сидели на пластиковых стульях со стальными ножками за чистым обеденным столом без скатерти. У матери Сильви была оранжевая помада, и даже со своего места я чувствовала запах лавандового очистителя на ее руках. Она была очень толстой, и это было странно, потому что я никогда не видела, чтобы она ела что-нибудь, кроме салатных листьев и ломтиков огурца, а пила она только черный кофе. Несмотря на это явное самоограничение, черты ее лица, казалось, терялись где-то в опухшей плоти, а грудь была огромной и всегда выставлялась напоказ, как крупное, отлично взбитое безе в витрине пекарни. Когда я понимала, что мне не следует больше смотреть на Тома, сидящего рядом с его матерью, я фиксировала взгляд на мягком декольте миссис Берджесс. Я знала, что мне не стоит смотреть и туда, но все же это лучше, чем быть пойманной со взглядом, направленным на ее сына. Я была уверена, что чувствую тепло, исходящее от него; его обнаженная рука лежала на столе, и мне казалось, что его тело согревает всю комнату. Я чувствовала его запах (я не просто это вообразила, Патрик!): он пах помнишь? конечно же, маслом для волос «Виталис» и, должно быть, тальком с ароматом сосны, которым, как я позже узнала, он щедро посыпал кожу каждое утро, прежде чем натянуть рубашку. В то время, как ты помнишь, люди вроде отца Тома не одобряли тальк. Конечно, сейчас все по-другому. Когда я иду в ближайший магазин в Писхейвене, прохожу мимо мальчишек; их волосы так сильно напоминают мне волосы Тома, какими они когда-то были: промасленные и зачесанные в какие-то невообразимые формы, но меня подавляют их искусственные ароматы. Эти мальчики пахнут новой мебелью. Но от Тома так не пахло. Он пах захватывающе, потому что тогда мужчины, которые скрывали свой запах пота тальком, казались довольно подозрительными, что было для меня весьма интересно. И в нем сочеталось лучшее из обоих миров: свежий запах талька, но, если подойти достаточно близко, то и теплый, потный запах кожи под ним.
Когда мы покончили с сэндвичами, миссис Берджесс принесла консервированные персики на розовых тарелках. Мы ели молча. Затем Том вытер сладкий сок с губ и объявил:
Сегодня я ходил в призывной пункт. Хочу стать добровольцем. Так я смогу выбрать сам, что делать. Он отодвинул тарелку и посмотрел отцу в глаза. Начну со следующей недели.
Коротко кивнув, мистер Берджесс встал и протянул ему руку. Том тоже встал и сжал руку отца. Мне было интересно, обменивались ли они раньше рукопожатием. Было непохоже, что они делали это часто. Они сильно трясли друг другу руки и затем оба огляделись, будто гадая, что делать дальше.
Он всегда должен быть лучше меня, прошипела Сильви мне на ухо.
Чем ты будешь заниматься? спросил мистер Берджесс. Он стоял, часто моргая, и смотрел на своего сына.
Том откашлялся.
Общественное питание.
Двое мужчин уставились друг на друга, и Сильви хихикнула.
Мистер Берджесс внезапно сел.
Это же новости, не так ли? Давай выпьем, Джек? Голос миссис Берджесс был высоким, и мне показалось, что он немного дрожал, когда она отодвинула свой стул. Нам нужно выпить, не так ли? За такие новости.
Встав, она опрокинула на стол чашку с остатками черного кофе. Он растекся по белому пластику и закапал на ковер внизу.
Неуклюжая корова, пробормотал мистер Берджесс.
Сильви снова хихикнула.
Том, который, казалось, находился в трансе, его рука все еще была вытянута в сторону отца двинулся к матери.
Я принесу тряпку, сказал он, касаясь ее плеча.
После того как Том вышел из комнаты, миссис Берджесс оглядела стол, всматриваясь в наши лица.
Что мы теперь будем делать? спросила она настолько тихо, что я задумалась, услышал ли ее кто-нибудь.
Конечно, какое-то время никто не отвечал. Но затем мистер Берджесс вздохнул и сказал:
Корпус общественного питания это не совсем Сомма[10], Берил.
Миссис Берджесс всхлипнула и вышла вслед за сыном из комнаты.
Отец Тома ничего не сказал. Волнистый попугайчик все чирикал и чирикал, пока мы ждали возвращения Тома. Я слышала его успокаивающий голос из кухни и представляла, как их мать рыдает в его объятиях. Я чувствовала себя опустошенной от известия, что он уходит.
Сильви пнула мой стул, но, вместо того чтобы повернуться к ней, я пристально посмотрела на мистера Берджесса и сказала:
Но даже солдатам нужно есть, не так ли?
Я говорила ровным и нейтральным тоном. Позже я поступала так же, когда мне отвечал ребенок в школе или когда Том напоминал мне, что сейчас выходные и это твои дни, Патрик.
Я уверена, что из Тома получится хороший повар.
Мистер Берджесс натянуто рассмеялся, отодвинул стул и крикнул в сторону кухонной двери:
Ради бога, где выпивка?
Том вернулся с двумя бутылками пива. Его отец схватил одну, поднес к лицу Тома и сказал:
Молодец, что расстроил свою мать.
Затем вышел из комнаты, но не для того, чтобы пойти на кухню и утешить миссис Берджесс, как я предположила. До нас донесся стук входной двери.
Ты слышал, что сказала Марион? закричала Сильви, выхватывая у Тома вторую бутылку и перекатывая ее между руками.
Это мое, сказал Том, забирая пиво у нее.
Марион сказала, что из тебя получится хороший повар.
Ловким движением Том выпустил воздух из бутылки и отбросил металлическую крышку с открывашкой в сторону. Он взял с буфета стакан и осторожно налил себе полпинты густого коричневого эля.
Что ж, сказал он, держа напиток перед собой и рассматривая его, прежде чем сделать пару глотков, она права.
Он вытер рот тыльной стороной ладони и посмотрел прямо на меня.
Я рад, что в этом доме есть хоть один здравомыслящий человек, сказал он с широкой улыбкой. Разве я не должен был научить тебя плавать?
В ту ночь я написала в своем черном блокноте с твердой обложкой: «Его улыбка подобна полнолунию. Загадочная. Многообещающая». Я помню, эти слова мне очень понравились. И каждый последующий вечер я заполняла этот блокнот своей тоской по Тому. «Дорогой Том», писала я. Или иногда: «Дражайший Том», или даже «Милый Том»; но я не позволяла себе такую снисходительность слишком часто обычно я получала удовольствие просто оттого, что пишу его имя своей рукой. Тогда мне было легко угодить. Потому что, когда ты впервые влюбляешься в кого-то, достаточно всего лишь имени. Достаточно просто видеть, как твоя рука пишет это имя. Почти.
Я бы описала все события дня в нелепых подробностях, вплоть до его голубых глаз и багрового неба. Не думаю, что я когда-либо писала о его теле, хотя, очевидно, именно оно производило на меня наибольшее впечатление; думаю, я писала о благородстве его носа (хотя на самом деле он довольно плоский и приплюснутый) или его глубоком басе. Итак, ты видишь, Патрик, я была обычной. Такой обычной.
Почти три года я выливала всю свою тоску по Тому в этот блокнот и с нетерпением ждала того момента, когда он вернется домой и научит меня плавать.
Патрик, не кажется ли тебе это увлечение несколько смешным?
Возможно, нет. Подозреваю, что ты знаешь о желании, о том, как оно растет, отвергнутое, лучше, чем кто-либо. Каждый раз, когда Том приезжал домой в отпуск, мне казалось, что я скучаю по нему, и теперь мне интересно, делала ли я это намеренно. Ждала его возвращения, отказавшись просто увидеть его настоящего и вместо этого чтобы полюбить еще больше?
Во время отсутствия Тома меня посещали мысли о карьере. Я помню, что у меня было собеседование с мисс Монктон, заместителем директора, ближе к концу моего школьного обучения, перед тем как мы сдали экзамены, и она спросила, каковы мои планы на будущее. Руководство школы было очень заинтересовано в том, чтобы у девочек имелись планы на будущее, хотя я уже тогда понимала, что все это несбыточная мечта, которая казалась реальной лишь в школе. За ее стенами планы чаще всего разваливались, особенно у девушек. У мисс Монктон была довольно странная по тем временам прическа: масса плотных седых кудряшек. Я была уверена, что она курит, потому что ее кожа была цвета хорошо заваренного чая, а губы, которые часто выворачивались в ироническую ухмылку, сухими. В офисе мисс Монктон я заявила, что хочу стать учителем. Это было единственное, о чем я могла думать в то время; это звучало лучше, чем, например, стать секретарем, но не выглядело совсем уж абсурдным, в отличие, скажем, от того, чтобы стать писателем или актрисой, которыми я, вообще-то, воображала себя.
Не думаю, что я кому-то в этом признавалась. Как бы то ни было, мисс Монктон повернула свою шариковую ручку так, что щелкнул колпачок, и спросила:
И что заставило тебя прийти к такому выводу?
Я думала об этом. Невозможно было сказать: «Я не представляю, что еще могу делать». Или: «Непохоже, что меня возьмут замуж, не так ли?»
Я люблю школу, мисс.
Когда я произнесла эти слова, тут же поняла, что так и было на самом деле. Мне нравились звук звонка, вымытые доски, полные секретов пыльные парты, длинные коридоры, забитые девушками, запах скипидара в художественном классе, шуршание библиотечного каталога под моими пальцами. И внезапно я представила себя перед классом: в элегантной твидовой юбке и аккуратном шиньоне, завоевывающую уважение и привязанность своих учеников с помощью жестких, но справедливых методов. Я не представляла тогда, какой стану и как преподавание изменит мою жизнь. Ты часто называл меня властной и был прав; преподавание вбивает это в тебя. Или ты или они. Ты должен быть жестким. Я быстро поняла это.
Мисс Монктон подарила мне одну из своих кривых улыбок.
Это совсем другое дело, сказала она, быть с другой стороны стола.
Она остановилась, положила ручку и повернулась к окну, чтобы не смотреть на меня.
Не хочу занижать твои амбиции, Тейлор. Но преподавание требует огромной самоотдачи и значительной твердости. Дело не в том, что ты плохая ученица. Но я бы подумала, что какая-нибудь офисная работа больше подойдет тебе. Может быть, что-нибудь поспокойнее.