Кровопускание кровососной махоткой (глиняным горшком, кринкой). Больному бритвой на спине прорезали кожу и на это место «накидывали» махотку, служившую кровососной банкой[36]. Такие банки могли ставить больному не только на спину, но вообще на любое больное место на ногу, на шею и проч.[37]
Кровопускание рожком. Для этого использовали коровий рог, широкий конец которого был ровно обрезан так, чтобы плотно прилегал к спине, а на узком конце сделана небольшая дырочка, закрывающаяся снаружи клапаном. Знахарь, сделав на спине больного небольшой разрез, накрывал его широким концом рожка, а через узкий вытягивал ртом воздух. Рожок закрывался клапаном и наполнялся кровью.
Кровопускание из «соколка». Знахарь приставлял долото к месту прохождения вены между сухожилиями разгибателей большого пальца и ударом кулака по долоту рассекал ее[38].
Прижигатели и заволочники
Некоторые «знаткие люди» занимались жежением, т. е. прижиганием раскаленным предметом (едном) железным, золотым или серебряным здоровых участков кожи. Такого рода процедура проводилась при хронических болезнях, бесплодии женщин и особенно при сухотке (туберкулезе). Образовавшиеся язвы старались держать открытыми, не перевязывали, намеренно не подвергали заживлению с тем, чтобы как можно обильнее из них сочились гной и сукровица. При этом в организме происходила активизация иммунитета, улучшались обменные процессы, облегчалось отхождение мокроты, устранялись воспаления и боли. Аналогичными свойствами обладало прижигание участков кожи кусочками березового трута, иногда для усиления действия посыпаемого солью или порохом. Изъязвлений на коже с лечебными целями добивались и заволочники. Они при помощи специальной иглы продергивали под кожей больного заволоки тесьму, ленточку, туго сплетенную из конопляных нитей бечевку и оставляли на шесть недель, вызывая нагноение.
Для усиления гноетечения в заволочные ходы вводили «жгучий камень» состав из поташа и негашеной извести, толченый черный перец или «жгун» перец стручковый, крупинки мышьяка, сок лютика и прочие резко прижигающие средства.[39]
Многочисленные дурнопахнущие язвы на коже больных, появившиеся в результате жежения и заволакивания, производили на окружающих неприятное впечатление.
Церковники не раз подымали голос против допущения людей «по жежении» в храмы на молитву и в особенности к причастию, их не венчали, не исповедовали.[40]
Правильщики и правильщицы
Правильщики специализация знахарей, которые «направляли пуп», сорванный от тяжелой работы, подъема тяжести или просто от неловкого или резкого движения. Для этого знахарка укладывала на спину не евшего больного, смазывала ему живот гущей или мылом, брала горшок, зажигала немного льна, бросала в горшок и опрокидывала его на живот больному. Горшок играл роль большой сухой банки. Эта процедура бывала настолько мучительной, что больной кричал от боли и требовал немедленного удаления горшка, но сделать это не всегда было легко. Живот так сильно втягивался в горшок, что последний приходилось иногда разбивать. По завершении процедуры больному давали выпить вина с солью или сажей. Накидывание горшков предпринималось также с целью разогнать дурную кровь, у женщин для производства выкидыша, а у маленьких детей от грызи (боли в животе), причем горшок заменялся стаканом. Знахарка проделывала процедуру два-три раза[41].
Пуп также правили знахари по «пупным болезням». Они «рвали пуп пальцами», т. е. большим и серединой согнутого указательного пальца захватывали складку кожи и поднимали ее, стараясь перекрутить. Иногда щипание кожи пальцами производилось по всему животу. Применялось и «завертывание пупа» палкой. Для этого брали короткую палочку, клали ее на пупок и начинали ею производить круговые движения по животу с целью «закрепить» сорванный пуп. Пуп также «сдергивали». Для этого больной с обнаженной спиной ложился животом на лавку, а знахарь указательными и большими пальцами обеих рук захватывал складку кожи поперек спины и сильно тянул до тех пор, пока в спине «что-то не щелкнет». Считалось, что это пуп сдернулся с того места, на котором ему быть не следует, и попал опять на свое. Аналогично проводилось и «защипывание пупа» в случаях поясничной ломоты, возникшей от «срывания пупа». Бытовал и другой способ лечения: больной ложился вниз животом и старался как можно больше выгнуть спину, подложив под живот какой-нибудь предмет[42].
Трихи
Трихи (от «тереть», то есть массажистки), или парильщицы, занимались исключительно растиранием больных во влажном или сухом пару, то есть в банях и печах. Натирание производили длительное время редькой, деревянным (оливковым) маслом, керосином, вином, красным медом и пр. Свои действия они нередко сопровождали произнесением молитв и заговоров, а некоторые из них усиленно при этом втягивали в себя воздух, вдыхая и тем самым уничтожая болезнь. При поносе у детей трихи правили им сместившуюся наружу «пердячью» (копчиковую) косточку. Намыленный палец вводили в задний проход ребенка и производили поглаживающие движения, надавливая и выгибая изнутри эту косточку[43]
Другие знахарские специализации
В источниках имеются сведения о знахарках, занимавшихся «очными делами». Они «ломали», то есть растирали глаза через закрытые веки при «переломе» (язвах роговицы). При этом слышался особого рода треск. Те же знахарки при попадании кому-либо в глаз инородного тела вывертывали глаз на кольцо и доставали соринку руками или вылизывали ее языком. Лизание пускали в ход и при других глазных болезнях, а иногда и при нарывах[44].
Были знахарки, которые лечили глухоту вытягиванием серы из ушей. Для этого уши промывали водой, клали в них маленькие кусочки камфоры, завернутые в вату, или тоненькую тряпочку с листиками душистой герани. Затем сворачивали из листка бумаги, пропитанной воском, трубочку, вставляли один ее конец в ухо, а другой зажигали. Вся накопившаяся сера «выгорала» или вытягивалась огнем на бумагу[45].
Целительство, к знахарству отношения не имеющее
Помимо знахарей, ворожей и повитух в русских городах и весях имелось немалое количество случайных «специалистов», имевших своеобразную лечебную практику. Как по этому поводу заметил М. М. Добротворский (1874):
тут что город, то норов, что село, то свой особенный обычай.[46]
намекая на распространенность такого явления и полное отсутствие какого-либо контроля над ним.
Юродивые от ст. слав. оуродъ, юродъ «дурак, безумный» «божьи люди», аскетичные религиозные подвижники или просто отроду сумасшедшие. Народ их очень любил, и особенно женщины. Считалось, что юродивые способны исцелять нервно-психических больных.
На лечение к ним везли «детей с молоденской болезнью (молоденская родимчик, eclampsia), одержимых падучей болезнью (epilepsia), испорченых женщин, т. е. истеричных (hysteria порча, по-народному), сумасшедших, алкоголиков и т. под.» По народному воззрению во всех таких больных вселяется нечистый дух, дьявол.[47]
Лечили они водой, некоторые беседой, или бормотали какие-то слова, которые служили подсказкой какого рода у страждущего заболевание.
Священники (батюшки, попы). Души и тела прихожан с помощью молитв, креста, святой воды спасали священники. И хотя за сходство методов их можно было сопоставить со знахарями, в них видели колдунов или ворожей. Возможно, так повелось с тех времен, когда колдунов как служителей дохристианских культов сменили православные священники.
Так, и колдун, и священник имеют весьма похожую внешность (длинная борода и волосы, длинные ногти и т. п.), выделяются особой одеждой (подрясник, ряса, фелонь у священников, бессезонный овчинный тулуп, подпоясанный кушаком у колдунов), используют специальные ритуальные предметы (кадило, потир, звездица и пр. в церковной практике, особые сосуды с водой, кости животных, громовые стрелы и пр. в народной культуре).[48]
Лечебно-магическая функция, приписываемая священнику в народе, не противоречила сложившейся церковной практике традиции исцеления скорбных и немощных. Священники даже получали начала медицинского образования. На то указал М. М. Добротворский (1874):
Им прежде преподавался курс медицины, правда, недостаточный (2 раза в неделю двухчасовые лекции в течение двух лет), но все же такой, что слушатели могли вынести из него много здравых понятий о содержании и лечении больных. К несчастью, семинарские профессора медицины, старавшиеся только заинтересовать своих слушателей и часто совершенно не знакомые с сельским бытом, совершенно опускали из виду практическую пользу своих лекций. Семинаристов совершенно не знакомили ни с формами болезней, ни даже с первоначальными приемами при лечении больных, что при существовании семинарских больниц было бы весьма возможно. Таким образом, с лечением больных знакомились только подлекаря семинарских больниц (из каждого курса по одному), исправлявшие должность фельдшеров в этих больницах. Но зато некоторые из этих подлекарей до того «навастривались» в лечении болезней, что по выходе в священники могли поспорить обширностью своей медицинской практики даже с настоящими врачами.[49]
Но, осуждая языческую деятельность знахарей, некоторые священники применяли приглянувшиеся им совсем уж противоречащие православному вероучению оккультные методы. Тот же М. М. Добротворский (1874) описал действия одного такого сельского священника, лечащего прихожан каббалистическими словами: абракадабра от лихорадки и кагир-кидар от зубной боли. Эти слова он писал в определенном порядке на бумажках, которые затем сжигал, пепел осторожно помещал в стакан с водой и давал его выпить больному.
Успех лечения зависел, по мнению пользующего священника, от двух условий: во-первых, если больной не оставит в стакане ни одной частички пепла и, во-вторых, если больной примет это лекарство с полною верою в его силу значит, всегда можно было отговориться в случае неудачи лечения. Я помню, с каким благоговением суеверные больные после троекратных земных поклонов приступали к этому лекарству; казалось, они принимали причастие.[50]
Матушки (попадьи) жены священников и их духовные спутницы. К ним тоже обращались больные с просьбами о помощи, и находились способы их утешить. Например, лихорадку лечили следующим способом:
[матушка В. О.] велит бабе принести три кренделюшки, напишет на них три каких-то евангельских слова и даст их больному, чтобы он съел их в три зари по утрам. Иногда эти три евангельских слова пишутся просто на трех бумажках, которые (бумажки) больной тоже в три зари должен съесть.[51]
Барыни (помещицы) и купчихи. Они, овдовев, нередко занимались благотворительностью и лечили крестьян по учебным пособиям и справочникам[52]. Многие барыни давали лихорадочным больным хину[53], которая считалась наилучшим лекарством на деревне. Кроме того, местами распространилась вера в гомеопатические средства. Барыни раздавали их даром. Крестьяне были убеждены в чудодейственной силе белых крупинок, но утверждали, что они помогают только тем, кто принимает их с верой[54].
Другие «целители». Доктор медицины Г. И. Попов (1903) сообщал, что в роли народных врачевателей нередко выступали коновалы, кузнецы, пастухи, мельники, бывшие больничные служители из солдат, а также странники и странницы, которые, придя на ночевку в деревню, рассыпали врачебные советы направо и налево[55]. Например, коновалы народные ветеринары занимались в основном охолащиванием самцов быков, баранов, поросят и жеребцов, но охотно занимались кровопусканиями, практикуя больше на людях, чем на скоте. Их безграмотные действия, нередко имевшие плохие последствия, преследовались по закону, но:
Следить за этим злоупотреблением и предотвратить его не может никакая полиция, потому что, зная законное запрещение, кровопускание производят тайно, и оно остается тайной между пациентом и оператором.[56]
Кроме того, коновалы считались отличными докторами сифилитических болезней, хотя их методы были широко известны знахарям всей России и сводились к применению раствора сулемы и окуриванию киноварью[57].
Самолечение. К знахарям крестьяне обращались только в крайнем случае, когда все домашние средства уже перепробованы, но болезнь не прошла. Прежде чем больной шел за советом, он ложился на горячую печь животом, его накрывали с головой всем теплым, или водили в баню и на полке околачивали вениками до голых прутьев, или натирали тертой редькой, дегтем, салом, скипидаром, поили квасом с солью. Если болезнь не проходила, то становилось понятно, что она возникла вследствие насыла, напуска, наговора и чар. С таким «букетом» без специалиста никак нельзя было справиться[58].
Тем не менее, как утверждал сибирский фольклорист и этнограф А. А. Макаренко (1897), основными сведениями по самолечению располагали обычные сельские женщины. Об этом он сообщал, описывая процесс накопления бытовых медицинских знаний в Ужурской волости:
[крестьяне и крестьянки] большинство из них является жителями села Ужура одни коренными, другие невольными его обывателями нам кажется, все данные, ими сообщенные, не могут быть названы односторонними и сочтены исключительной принадлежностью названного села. Некоторые из этой группы, преимущественно женщины уроженки прочих деревень, входящих в состав Ужурской, Шарыповской и Назаровской волостей. В свою очередь, они были когда-то детьми матерей, может, также взятых из других мест. Это новое поколение, без сомнения, почерпнуло от них знания народного врачевания, медицинских средств, наговоров и т. п. Явившиеся в Ужур принесли с собой уже готовый запас этих знаний, которыми делились невольно со средой, с какою довелось им ассимилироваться, и, разумеется, сами заимствовались новыми данными.[59]
Кроме того, молодые женщины по окончании полевых работ и неотложных домашних дел ездили в соседние деревни к родным, и не на день-два, а случалось на месяцы. Редкая «гостейка» возвращалась оттуда без каких-либо новинок песен, игр, рукоделия, а иногда с полученными от матери секретами лечения. Особенно интерес к последнему возникал тогда, когда женщина сама становилась матерью. Нельзя сказать, что отцов не беспокоило здоровье собственных детей. Но их бесконечная занятость на разнообразных работах приводила к постоянному отсутствию в доме. Поэтому забота о детях, так же как и их лечение, ложилась на женские плечи.
«Авось баба найдет средство отходить робенка». Баба действительно, что называется, «сбилась с ног», ночей не спит, нося на руках хворенькое созданьице, к одной лекарке сбегает, другую бабушку пригласит, соседок расспросит, чем и как лечить. «Глас ее не остается вопиющим в пустыне»: бабушки и соседки «ладят самострелы от хвори», отчитывают больное дитя наговорами, поят «надобьями» и помогают, чем могут. Признательная мать в свою очередь бежит на зов соседки, когда ту посетит такое же злосчастье. Обмен взаимных услуг тут круговой, беспрерывный. Женский элемент принимает в нем сердечно-первенствующее участие.[60]