К-кидал. По площади пронеслось негодующее придыхание.
Хм. Он кидал, куда-то в другую сторону? Не в сторону святыни? Попытался помочь с ответом судья.
Нет, не в другую сторону.
Хм. Нахмурился судья. Зачем ты вводишь в заблуждение, суд и людей здесь собравшихся? Говори, в чем тогда стражи неправы?!
В том, что он не осквернял святыни. Поспешила объяснить Нин, пока суд ее выслушивал. Он не в храм кидал, и не на бога бранился.
Что же он, воробьев там отпугивал?! Торжествующе высмеял юную скоморошку жрец Шульпаэ, чувствуя слабость ее показаний.
Я, попрошу соблюдать тишину и порядок! Успокоил судья и его и поднявшееся волнение народа. Мы еще не выслушали свидетеля и не знаем, что у нее есть сказать в защиту.
Скажи тогда, в кого он кидал и на кого бранился? С завидным, но привычным для него терпеньем спрашивал судья.
Там был старик. Он кричал на нас с Мышкой.
Какая мышка?
Девочка, сиротка.
Ааа. Улыбнулся судья своей недогадливости. И она тоже может дать показания?
Неет, она еще маленькая, она еще даже говорить не умеет.
Ах, так. Снова смутился, строгий вершитель судеб. Ты сказала там был старик, который кричал на вас с Мышкой. Что это был за старик, ты знаешь?
Нин с облегчением подметив про себя, что строгий председатель смягчился, перешла в наступление:
Знаю. Кикуд сказал мне, что это старый Лугальанда.
По толпе снова прошелся гул негодования, но на сей раз к старому лугалю. Кто-то уже начал громко возмущаться, призывая служителей к ответу. Но судья дал понять, что не время решать кто прав кто виноват, не выслушав свидетеля до конца. И начавшееся было волнение, тут же улеглось.
Что же так прогневало ста Лугальанду? Может вы дразнили его?
Не-еет! Возмущенно воскликнула Нин. Я только нашла там малышку и собиралась увести, как он появился и начал ругаться.
И что же Кикуд? Он тоже был с вами?
Нет, его еще не было. Мы убегали, а он проходил рядом. И когда он узнал отчего мы бежим, он хотел вступиться за нас, но старик уже ушел. Вот он сгоряча и кинул камень в его сторону, и призывал к ответу.
Угу. Призывал к ответу, за то, что он кричал на вас?
За все. И за это, и за все зло, что он сделал лагашцам, пока правителем был. А они говорят богов хулил. Кивнула она в сторону стражей.
"И прааавильно делал, что призывал! К ответу старую крысу!"; "Так мы и думали, что без старого лугаля здесь не обошлось!"; "Пусть ответит за свои злодеяния!" Заполонили площадь, поддерживающие Кикуда возгласы. "Зачем ему все спустили с рук! Его миловали, а он еще огрызается!"; "А этих клевретов в воду, чтоб другим неповадно было!".
Испуганные служители храма сбились в кучку, вспомнив о народном гневе. Поняв, что дело может закончиться самосудом, Урунимгина оглядев их с усмешкой, с издевкой протянул:
Что, испугались? То-то же. Народ не любит несносных шуток.
И тут же обратился к народу с , что пока идет суд, кого-то тронут, только если убьют и его.
Что предлагает делать досточтимый лугаль? Вышел вперед, седовласый и седобородый старик. Как терпеть ту злокознь, с которой они губят лучших из нас; с которой, бепрерывно пытают вернуть времена нашего бездолья? Накажи их лугаль.
Непосильную ношу, ты хочешь взвалить на меня алга. Тяжело вздохнул Уруинимгина. Пойти против законов Ме, против справедливости Нингирсу.
За правду! За людей!
Неет, алга, нельзя пойти за правду, нарушая законы справедливости. Нельзя пойти за людей, беря на себя бремя всевластья. Все это рушит остовы мироздания. Раз нарушив, потом уже не соберешь. Не собрать разбитый кувшин, без трещин.
Так, что же делать тогда? Терпеть их нет мочи.
Пусть суд решит.
Суд их отпустит. Мрачно предрек старик. И казнит Кикуда. Что им правда, какой-то побродяжки? Они прислужникам храма поверят.
Этот суд честный, беспристрастный. Он судит по закону, а не по чину. Разберется. Если Кикуд невиновен, отпустят.
Как разберется? Водой будет их проверять?
Я готова. Послышалось робкое, но твердое слово.
Что готова? Несколько побледнел Уруинимгина, осознавая на какую опасность обрекает себя скоморошка.
Готова пройти испытание.
Что ты? Какое испытание? Не вздумай даже, это не игрушки. Попыталась отговорить ее Мул.
Но, обычно покладистая Нин, отстранилась от удерживающей ее руки подруги .
Не держи меня Мул, я все равно это сделаю. Я не боюсь божьего суда.
Ты же погибнешь!
Боги видят, что я не лгу, они не допустят сотвориться неправоте. С убеждением собственной правоты, гордо сказала Нин.
И выступив вперед, повторила суду во всеуслышание:
Я готова пройти испытание! Боги не осудят истины!
Ты твердо это решила? Смотри, обратно слова не оборотить. Попытался образумить ее судья.
Да.
Я тоже пройду испытание! Выступила Мул, понимая, что бродяжку не остановить, встретив благодарный взгляд Нин.
Не делайте этого!! Я должен это сделать сам! Почти кричал от отчаяния Кикуд. Зачем вы?! Велите им, отказаться от своих решений!
Ты думаешь, обещания перед божьим судом суетные речи, чтоб от них отказаться так легко?! Грозно произнес помрачневший судья.
Тогда берите его и с меня. Я готов пройти божий суд, чтоб доказать, что все было так как рассказала Нин!
Быть по сему!
Суд все решил. Слово оставалось еще за кингалем, и он нашел что сказать.
Что-ж, сторона защищающаяся свое намерение выразила, а готовы ли обвинющие пройти испытание? Суд божий! Напрямую спросил он обвинителей, совершенно растерявшихся перед решимостью простых бродяг. Вы готовы заверить свои обвинения, окунувшись в священные воды мудрейшего Энки?!
Стражи стыдливо опустили головы, от ужаса не смея произнести и слова.
Что же вы молчите?! Под общее ликование и негодование, взывал их к ответу народный лугаль. Что же решит правосудие?! Обвинители не хотят отвечать!
Отвечайте немедля: принимаете ли вызов к суду божьему?! Не сдержал гнева судья, все же раздраженный затянувшимся действом.
Снова не получив ответа, он уже собрался призвать градских стражей, силой заставить стражей храма Шульпаэ окунуться в священные воды, когда Уруинимгина, не желая понапрасну злить жрецов Гирсу, спас послушников от неминуемой гибели, а суд от нажитых врагов.
Что же, молчат обвинители? Выходит, не лгут защитники, и кингаль Кикуд не кривит. Что же мы их держим тогда, как разбойников каких-то?! Не стоит-ль извиниться перед нашими гостями, за вовлечение в наши дрязги, за хулу и ругань от старого лугаля; да и перед Кикудом за напрасные подозрения, и отпустить коль он не виновен?! По площади пронеслись одобрительные крики. И я, как глава нашего города, глубоко сожалею, что нашим гостям довелось испытать горечь наших давних раздоров, и прошу принять извинения от всего священного Лагаша.
Уруинимгира, приложив ладони к груди, поклонился Нин и Мул, и в сторону стоящих в стороне скоморохов.
Ну, коли так, то и мы приносим извинения за себя и весь наш город. А что делать с этими тогда? Прищурясь, спросил судья.
А этих! Что с них взять?! Они видно ошиблись. С кем не бывает! Ведь это так?
Да-да, мы ошиблись. радостно закивали храмовые стражи Шульпаэ, хватаясь словно за соломинку за слова лугаля, и были отпущены с миром.
После этого сошли и девушки, и Кикуд хоть и был наказан высылкой к месту службы с лишением чина, за брошенный камень в сторону храма, под всеобщее ликование был освобожден из-под стражи.
Да здравствует, мудрый Уруинимгина!!!
Уруинимгима! Уруинимгима! Оглушилась площадь громогласьем.
***
Пришло время казни. Сквозь шум и гам ликующих, Нин не расслышала, какая участь уготована приговоренным и обеспокоенно затараторила, то и дело дергая и дрожащим голосом переспрашивая подругу:
Что он сказал? Что они хотят с ними сделать? Что с ними будет? С ними же ничего не сделают?
Но Мул будто не слыша, упорно не хотела отвечать, сосредоточенно глядя на лобное место и раздраженно отмахиваясь от нее как от назойливой мухи. Кикуд тоже внимательно наблюдал за происходившим, замерев словно хищник перед наскоком, и Нин не решилась тревожить его, отчаянно уповая на то, что ей не доведется быть свидетелем ужасного зрелища. Она была бы рада покинуть это место, но не смея продиреться сквозь непроходимую стену людей, обреченно поглядывая туда куда уставились все.
Вот вывели человека, судя по виду не бедствовавшего, и какие-то люди начали проделывать над ним непонятные штуки. Но в конце концов, она услышала глухой стук и увидела как этот человек поник и, обмякши как тряпка, как будто вырвался из рук своих мучителей. Нин так ничего бы и не поняла, если бы не восторженно-одобряющие и удовлетворенные возгласы вокруг, и она с ужасом осознала, что сейчас на ее глазах произошло. Заколотившись как тысячи колотушек, ее сердце провалилось куда-то в пустоту, а внизу живота потянули неудобные позывы. Мул обратив, наконец, взгляд на подругу, не узнала в бледном перепуганном ребенке с огромными от ужаса глазами, бойкую и жизнерадостную девчушку.
Что с тобой милая?! Проорала она ей, чтоб быть услышанной сквозь шум голосов, но та, не отвечала, завороженно уставившись на место казни, куда подвели уже дрожащую как лист двоемужницу.
Нин смотрела, не в силах отвести широко раскрытых глаз. Нет, для нее не была в новинку сама казнь, в землях единодержия частенько кого-нибудь прелюдно лишали живота, но то ли, в силу бродяжей жизни, то ли, из-за мягкости собственного духа, она всегда ловко избегала присутствия на них. И долго еще Ама с Пузуром отыскивали ее, пока не находили в какой-нибудь скирде соломы, как ни в чем не бывало играющейся со щенком. Казнь, всегда была для жителей Калама действом зрелищным и желанным, если только это не касалось кого-то из их друзей или родственников, или не дай бог их самих. Желанным настолько, что не хотелось думать о том, что казнимый, тоже чей-то сват или брат, и по нему тоже может у кого щемить сердце, и кто-то может страдать от горя и льет сейчас по нему слезы. На них всегда собиралось множество люду, собирались со всех концов, кому только хватало места, изголодавшись, чтобы понаблюдать за долгожданным зрелищем, упивая свою страсть к крови. Но здесь, в этом крае добра и справедливости, не хотелось верить, что здесь как и всюду, людей так же приговаривают к смерти и казнят.
Вот приговоренную, под стук бубнов уже не подводят, а подносят к плахе, так как ноги ее от страха и застыли и обмякли, и не хотят ступать. Глашатай снова зачитывает приговор, выдавленный на глиняной дощечке, и передает его исполнителям; дальше произошло то, что заставило юную бродяжку встрепянуться, очнувшись от своего оцепенения.
Ааа!!! Нееет!! Нееет!! Закричала она, отводя и закрывая глаза, силясь покинуть это страшное место. Мул, уйдем отсюда! Мул, пожалуйста уйдеем!
Мул, не ожидавшая такого поворота, как могла успокаивала подругу, и найдя спасение на груди товарки, та успокаивалась, всхлипывая продолжая повторять:
Уй-де-ем, уй-де-дем, уй-д-ем, уе-дем....
Тихо-тихо, уйдем-уйдем, конечно, уйдем. Тихо приговаривала бывшая блудница, утешая подругу. Ну-ну, успокойся, все же кончилось, смотри.
Так она успокаивала ее, а Нин так же тихо всхлипывая, шептала: «Уедем, уедем»....
3. Возвращение
Брось! Запрягай! Собирая в дорогу кунга, кричал своему юному помощнику лагашский ословод, то и дело, награждая его звонкими оплеухами. Ну, что стоишь?! Держи повод! Да не этот, а тот! Да, что ты, криворукий?! Кто только слепил такого?
Красный от стыда и оплеух, мальчик чуть не плача, суетился, стараясь не упустить ничего из того, на что указывал ему старик, торопясь выполнить это как можно шустрее, чтоб не рассердить строгого наставника, но отчего наоборот, все валилось у него из рук, и он получал очередной подзатыльник и отповедь старика. Кикуду как и всем, было жалко мальчишку и неловко от того, что не он сам взнуздывает вьючных; но так уж вышло, что старый ословод, свою работу никому не доверял, относясь к этому настолько ревностно, что с неохотой подпускал к упряжи даже своего помощника.
Как ни уклонялся бывший кингаль, все же к нему прицепили стражей как к какому-то преступнику. Все его уверения, что после лицезрения народного правосудия, он тут же, как наказано, собирался отправляться на заставу, не имели успеха, и удрученный, он уже был в ожидании унылого пути назад.
Да какой ж дурак, на холку надевает?! На спину, на спину клади! Не на холку!
Воины долженствующие его доставить, должны были сопровождать торговый обоз, отправлявшийся в Киш, а заодно поручение для смотрителя крепости о переназначении кингала молодых. Воины Кикуду неизвестные, хотя судя по виду побывавшие не в одной передряге, и молодыми назвать их было нельзя. Кикуд подумал, что наверно, то были стражи откуда-то из дальних восточных застав, выслуживших себе право на повышение в место более благоприятное, и как им казалось, более спокойное. Глупцы, знали бы они, чего стоит удерживать долину от алчных притязаний уммийцев. Ему ли привирать, ведь его дружине раз от разу приходилось отбивать вероломные нападения, их, пока еще малочисленных отрядов; неуверенные, разрозненные, но от раза становящиеся все организованнее, многочисленнее и наглее. И это только на его, не самой беспокойной заставе.
Что пригорюнился вояка? Услышал он над собой насмешливый и до боли знакомый голос, который уже не чаял слышать.
О, я рад, что перед прощанием луч сверкающей звезды, коснулся моих очей, мимолетным виденьем осветить недостойную жизнь, серебряным дребезжанием усладить слух. Вырвалось у развенчанного кингаля, неожиданно для себя, копившееся, но утаиваемое чувство.
Привыкшая к похвалам своей красоты, Мул не удержалась, чтоб не прыснуть от смеха, услышав подобные речи от сурового и немногословного воина.
Откуда ты этого набрался??? Кто тебя научил высокому слогу?? Уж не наш ли служитель Инанны?? Но тут же вернулась в напускное высокомерие, сдерживая радость. Побереги красные слова на будущее, а то не останется. Нам с тобой еще долго ехать.
И только сейчас Кикуд заметил среди готовых к отправке кунгов, стоявших чуть в стороне от обоза, раздобревших и разленившихся на хорошем овсе ослов Пузура. Так уж случилось, что Мул не могла оставить их спасителя одного в своем наказании, и решилась сопроводить его, чтобы хоть немного скрасить одиночество и поднять дух. Юная бродяжка, беспокоясь, что стражи не захотят посадить Мул в свою колесницу, не осталась безучастной и уговорила ехать Пузура, который узнав, что стражи будут сопровождать торговый обоз, согласился, сочтя разумным возвращаться на родину вместе с торговцами, под охраной вооруженных людей. Был тут и Аш, чье возвращение было не безопасным, но встревоженный, что учитель до сих пор не приехал, как обещал, и даже не дал о себе весточку, юноша был тверд в намерении вернуться, чтобы узнать о судьбе старика. Напрасны были уговоры Пузура и друзей; напрасны уверения Уруинимгины, что он самолично приказал разузнать о своем друге. Ничто не могло удержать любящего сердца, совестившегося недавними обидами на учителя. Нин, не находившая себе места от мысли о расставании, несмотря на грозившую в Нибиру Ашу опасность, заметно повеселела, как только услышала, что он их не оставит и снова отправится с ними в путь, хоть и корила себя за радость, когда у кого-то на душе тревога. Поняв решимость молодого эштарота, мудрый лугаль не стал сдерживать юношеского порыва, распорядившись слугам, помогая со сборами в дорогу, снабдить его и его друзей всем необходимым. Прощаясь с гостями, Уруинимгина напутствовал их словами благодарности и пожелания доброго пути, а потом, как будто извиняясь за что-то, с какой-то еле уловимой грустью заключил:
Не все готовы понять нас. Не все готовы смириться с тем, что где-то живут люди по законам справедливости, а не по разумению высших. Вельможным властителям в чужих краях, не смириться, не понять, что где-то появилась власть для людей, а не для мошен. Ведь у нас и рабы, живут лучше, чем их общинники; да и рабство у нас не вечно. Они боятся. Боятся, что и их простолюдины и голодранцы, захотят жить по правде, а не по указанию высших, и избавятся от них. Нас поливают грязью, нас осыпают проклятиями, обвиняя нас в самых страшных деяниях, надеясь так, отвратить от нас людей и настроить против. Что говорить: порой это приносит плоды. Вот и сейчас, они всполошатся и обвинят нас в жестокости и звериной лютости, бесчеловечности. И не оттого просто, что мы казнили кого-то, но от того, что эти кто-то, не безвестное простолюдье, что во множестве умирает у них каждый день, и чьи жизни их не заботят, но люди знатные и именитые, связанные узами и с ними. И узы эти, сильней для них любых уз: сильней уз брака, сильнее уз любви, даже сильней уз злата; уж, что-что, а манящий звон им дороже жизни, но и он не дороже им тех уз, что связывают их. Эти узы всех господ связывают меж собою, господ всех земель и городов, и одним богам известно, что это за узы. Ваш лугаль и его окружение торгуют с нами, поддерживают нас, пока во вражде с Уммой. Но боюсь, как только они повергнут Загесси, и они отвернутся от нас, а то и хуже. Так сильны те узы. Но только и это, не заставят нас отступить. Слишком тяжело далась нам наша правда, чтоб мы так легко могли отступиться от нее.