Открытие смены. День солнечный, но облачный. Родители приехали, и праздник начался торжественной линейкой с непонятными речами, поздравлениями администрации лагеря и поднятием флага.
Мои папа, мама и сестренка были на служебном УАЗе. Они страстно болели за меня во время спортивных состязаний. Я правда старался очень-очень, однако призовые места достались ребятам постарше. Конечно, не расстроился. Было бы из-за чего. Главное участие и весело проведенное время.
Правда, по прыжкам в длину с разбега у меня был лучший результат, несмотря на средний рост. И здесь не повезло, так как за мной были отличники районной школы и сынок председателя поселкового совета. Засчитали заступ. Вы думаете, меня это расстроило? Нисколечко Я сказал пару слов и был снят с дальнейшего участия. Тут расстроились мои родители. Папа предложил покататься на машине.
Вначале он посадил меня себе на коленки, и я крутил баранку. Потом я самостоятельно нажимал на газ и тормоз. Правда на первой передаче и не более полукилометром, но столько было радости и впечатлений, что я находился в сильном перевозбуждении.
Приехали мы как раз к началу театрализованных постановок, наш отряд был следующим и готовил декорации на импровизированной сцене столовой.
Голос за сценой читала наша вожатая:
«Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
Вороне где-то бог послал кусочек сыру»,
Она обвела взглядом зал, посмотрела по сторонам, повернулась
3
И в этот момент я ворвался в столовую и со всего разбегу запрыгнул на стол, повалив его набок и покатившись по полу. Быстро встав и поставив стол на место, я сел на него, забравшись ногами и схватившись за край руками, словно когтями
На ель Ворона взгромоздясь, продолжил голос за сценой.
Шлем! Клюв! с разных сторон, показывая на свои головы пальцами, шептали девчонки и мальчишки отряда.
Я спрыгнул со стола и, махая руками, изображая полет, скрылся за занавеской.
Вороне где-то бог послал кусочек сыру, повторила вожатая.
Тем же «полетом», но уже со шлемом на голове и сыром в зубах, я вернулся к столу и лихо с места запрыгнул на него, застыв на краю.
«На ель Ворона взгромоздясь,
Позавтракать было совсем уж собралась,
Да призадумалась, а сыр во рту держала.
На ту беду Лиса близехонько бежала»
Я крутил головой. Упер кисти рук в бока и стал изображать движение крыльев и на корточках крутиться на месте. Зрители в зале начали смеяться.
Голубушка, как хороша! начала свой текст Ленка-лисица.
Я показал на себя пальцем, изобразив удивление на лице.
Ну что за шейка, что за глазки! Рассказывать, так, право, сказки! Какие перушки! Какой носок!
Окончательно вжившись в роль, я начал поднимать руки и пересчитывать перья, гладить клюв и качать головой в знак удовлетворения, то закатывая, то выпучивая глаза, то перемещая зрачки со стороны в сторону
Зал уже не просто смеялся, а катался по полу. Кто-то держался за животы, кто-то встал, чтобы не упасть со стула.
И, ве-рн-но, ан-гель-ский бы-ть дол-ж-жен го-ло-сок! Лена от смеха продолжала нараспев.
Я вынул изо рта сыр и, показывая на себя, спросил:
Я? У меня?
В кухне зазвенела по полу кастрюля, и раздалось громогласное, похожее на смех и крик одновременно:
А-а-а-а-а-а-ага-га-а-а-а-а
Зажав сыр зубами, я спокойно взирал на Лисичку.
Спо-о-о-ой, све-е-ети-и-ик, не стыди-и-и-иись! Что, ежели, сес-сес-сестрица
Не знаю, как у меня так вышло, но после этих слов Леночка увидела перед собою две дули. Зал грохнул. Действующие лица на сцене замерли. Мы не могли продолжать свой спектакль в таком шуме. Артисты попросили тишины.
Товарищи, родители, ребята! Давайте успокоимся и досмотрим эту удивительную постановку наших замечательных актеров, директор лагеря вышел чуть вперед.
Зрители с отдельными всхлипываниями и хахами успокоился и мы продолжили.
Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица При красоте такой и петь ты мастерица, ведь ты б у нас была царь-птица!
«Вещуньина с похвал вскружилась голова,
От радости в зобу дыханье сперло,-
И на приветливы Лисицыны слова
Ворона каркнула во все воронье горло»
Я сидел, не шелохнувшись с потухшим взглядом, и смотрел в зал. Ну, посетила меня резко грустинка. Зубами я качал вверх-вниз большой бумажный кусок сыра А из глаз почему-то потекли слезы.
И на приветливы Лисицыны слова Ворона каркнула во все воронье горло, повторил голос.
Зал затих, словно минута молчания. Ухо отчетливо слышало жужжание мух на окнах и под потолком.
Спой! кто-то выкрикнул из зала.
Спой, светик, не стыдись! начало гулом раздаваться со всех сторон и переросло в скандирование с бурными аплодисментами.
Я вобрал в легкие носом столько воздуха, только, сколько было можно. Расправил крылья. Приподнялся на ветке и, что было силы, заорал в полное горло:
Ка-а-а-а-а-а-ар-р-р-р-р-р-р!
«Сыр выпал с ним была плутовка такова».
Зал аплодировал стоя. Со всех сторон раздавалась громогласно:
Молодцы! Браво! Бис! Бис! Бис!
Участники сценки стояли с улыбками на лицах и отпускали поклоны. Я лежал за столом и растирал затылок, которым ударился при падении, после своего «Кар!».
Папа на руках вынес меня на улицу, где мы всей семьей присели на лавку. Все, кто проходил мимо нас говорили: «Смотрите! Это тот мальчик, который играл Ворону!». И каждый считал своим долгом подойти и сказать приятные слова родителям, пожать руку папе и потрепать меня по больному затылку.
Слава приходит неожиданно, а известность не отпускает долго. Сценку перед лагерем мы еще играли раз десять до окончания смены точно так, как это было в первый раз. А потом несколько лет нет-нет, наш триумф вспоминали и смеялись до слез.
Кнопа.
Мы дружим с тех самых пор, когда вместе ходили в детский садик. Его зовут Сергей. Нет, это другой мальчик. Так сложилось, что многих моих друзей и знакомых зовут Сергеями. Из-за небольшого роста, опрятности и непоседливости все называли его Кнопа. Чтобы ясно представить внешность Серёжи в детстве, достаточно вспомнить или посмотреть на изображение Владимира Ульянова (Ленина) в раннем детстве. Его портрет был на пятиконечной октябрятской звездочке. Эту звездочку в первом классе носили на груди все ученики советских школ.
Когда наступило время идти учиться, мы оказались в одном классе. Ребята в нем были очень веселые и дружные. Вместе в школе, вместе после. И никто никому не надоедал. Заводилой и душой нашего класса был Сережка Кнопа. Он знал и выдумывал на ходу массу веселых шуток. А как заразительно он смеялся! Смеялся он и над своими юморинками, и над чужими. Смеялся, когда подшучивали над ним. Его веселый смех разливался колокольчиком по всему классу, выходя за его пределы и заражая всех, кто его слышал, не говоря о тех, кто его видел.
Лицо смеющегося Сережки наливалось красным цветом. Из глаз каплями брызгали слезы. Руки не находили себе места. Они то растирали слезинки, текущие по щекам, то придерживали бешено прыгающий животик, то обхватывали его кучерявую блондинистую шевелюру. Видя это, все, даже те, кто не слышал шутки, начинали заразительно смеяться. Порой его смех прерывал урок. В свою очередь, это отрицательно сказывалось на самом Сереже. Учительница, не меньше нас, смеявшаяся на уроках, жаловалась родителям. Они, исключительно в целях воспитания, наказывали сына.
Взрослея, он вовсе не жаждал наказаний. Поэтому, когда не мог сдержаться от смеха во время урока, просто закрывал ладонями себе рот и прятался под парту, чем не меньше веселил всех присутствующих. Переменка была как отдушина для его веселого нрава. Кнопа смеялся еще более заразительно, громче и веселее, давая полную свободу своим чувствам.
Прошла незаметно начальная школа, и мы, повзрослевшие, впитавшие в себя массу новых и нужных знаний, перешли в четвертый класс. Все безболезненно восприняли учительское многообразие, совпадающее с числом новых и старых предметов.
Первые три года у нас были разные преподаватели. Удаленный, почти на краю света поселок. Какой специалист, только что окончивший учебное заведение и получивший диплом, позволит себе «сгинуть» в какой-то там «глухомани»? Конечно же, не все были таковыми. Немало было молодых профессионалов и энтузиастов своего дела, которые не пугались трудностей. Они с завидной энергией передавали свои знания, воспитывая нас настоящими людьми.
С четвертого класса у нас был классный руководитель, отвечающий всем вышеописанным требования. Он имел массу скрытых и явных талантов. Педагог с большой буквы, несмотря на свой юный возраст и первые самостоятельные шаги в столь нелегкой, но почетной профессии. Наверное, у читателя создалось впечатление, что это юноша. Нет, это была юная и хрупкая, божественной красоты, полная жизненной энергии девушка. Она окончила физико-математический факультет педагогического института. С первых дней мы прониклись к ней самыми нежными чувствами. Порой она воспринималась как наша ровесница, так легко и непринужденно мы себя чувствовали в ее присутствии. Между собой мы ее нежно называли «нашей Броней», а звали ее Бронислава Феликсовна. Наш классный руководитель принимала в школьной и внешкольной жизни самое активное участие. Свою деятельность она не ограничивала только уроками математики и внеклассными часами. В методах ее воспитания, применяемых к нам редко, встречались забавные истории.
Вот одна из них. Кнопа был всеобщим любимцем среди учеников и учителей. Не составил он исключения и для нашей Брони. Их нежные отношения друг к другу никогда не вызывали позывов детской ревности у моих одноклассников. Все к ним относились с уважением и пониманием. Любимчиков в классе не было. Все были своими и равно любимыми нашей Броней. Несмотря на самые теплые отношения, а может быть, как раз руководствуясь ими, Броня при первой же возможности всегда пыталась, и, надо отметить, не без успеха, привить Кнопе некую серьезность, размеренность и степенность. Причиной тому была все та же Сережкина веселость. Также, как и в начальной школе, его смех, нередко становился причиной срывов уроков, что в свою очередь, причиняло массу неудобств уже большему количеству учителей. Учителя жаловались нашей Броне, которая отрицательно относилась к наказаниям и поэтому пыталась влиять на Сергея своими методами.
В какой-то период у Сергея началась полоса чрезмерной веселости. В его личном лексиконе появилось новое словосочетание «ясный перец», которое выражало массу его чувств. Это и согласие, и отрицание, это восхищение и недовольство, это еще масса нормальных человеческих чувств. Если Эллочка Людоедка обходилась тридцатью словами, то Кнопа переплюнул ее в своей повседневной лексике. В разговорах с друзьями он обходился только одним словосочетанием. Как-то незаметно это словосочетание зловеще переползло в построение предложений и при общении со взрослыми. Конечно же, не прихоти ради и не шутки для, а исключительно и незаметно. Главное, незаметно для самого излучателя этого оборота. К очередному празднику мы всем классом в спортивном зале, расположенном на втором этаже школы, разучивали очередную строевую патриотическую песню. Понятное дело, всем хотелось домой. Все устали от занятий.
Репетировали каждый день, и это начинало надоедать. По этой причине все, как могли, выражали свое недовольство. Большинство смирилось с неизбежностью. Ну, конечно же, нашлись герои, которые не покорились, к ликованию масс, общим правилам. Нас было несколько. Мы шутили, смеялись, спотыкались, меняли местами слова песни. И когда мы баловались вместе, почему-то нашу Бронечку возмущал только громкий и заразительный смех Кнопы. Останавливая репетицию, она в очередной раз делала Сергею замечания и получала в ответ однозначное «Ясный перец!». Всякому терпению приходит конец.