Для Гриши Гулама названия вещей не имели значения. Главное, вещи были новые, не ношенные. У него давно не было новых вещей. Обычно приходилось донашивать чужую одежду.
А на ноги? Гриша Гулам осмелел. Если ГУБЫ дали одежду, почему не попросить обувь. Новую, и желательно с сухими носками.
Ты меня разоришь, вздохнули ГУБЫ. Сейчас получишь. Только не подглядывать!
Гриша Гулам привычно зажмурился, а потом увидел обувную коробку с непонятной надписью.
Это американские зимние кроссовки скечерс. Внутри них сухие носки.
Гриша Гулам забежал в подъезд дома и, опершись на перила лестницы, снял мокрые туфли, надел сухие носки и кроссовки. Как хорошо! Он вспомнил, что видел такие стильные кроссовки у старшего внука бабки, когда тот еще гулеванил на свободе. Теперь в новой одежде и обуви, он почувствовал себя другим человеком. Сразу стало тепло. Теперь как быстрее попасть домой.
ГУБЫ, умоляюще сказал он. Помоги добраться домой.
Это как? удивились ГУБЫ. У меня нет ковра-самолета.
Можно вызвать такси, стал умолять Гриша-Гулам. Только у меня тридцать рублей, а надо не менее сотни.
Слушай, а ты не охамел? Думаешь, я просто так оказываю помощь? За все придется платить, и платить дорого, проворчали ГУБЫ.
Я согласен на все, только помоги!
Хорошо, подумав, заявили ГУБЫ. Покажи деньги.
Гриша Гулам выгреб из кармана монеты и показал на раскрытой ладони.
Можешь убирать, сейчас в кармане будут еще монеты, и через минуту Гулам ощутил, как у него потяжелел карман. Можешь вызывать такси.
Спасибо, радостно заявил он. Огромное спасибо.
ГУБЫ не ответили. Они исчезли со стены.
Такси быстро довезло до дома, и он прокрался в свою комнатушку, но бабка Тоська не спала:
Где шлялся, паскудник?
В полиции был, коротко ответил он, аккуратно развешивая подаренные вещи. Какая шляпа, какой плащ, ах, какие кроссовки! Этим вещам сноса не будет.
Наконец-то и тебя посодют, радостно проскрипела бабка. Спать ложись.
Гриша Гулам не обратил внимания на бабкины «пожелания» и нырнул под одеяло. Однако сразу уснуть не удалось. Вспомнились события прошедшего дня. Особенно понравилась дознавательша Настена Борисовна, её точеная фигурка и длинные стройные ноги. Она села на стол и, задрав подол, развела в стороны ноги, провела розовым язычком по нижней губе, а потом поманила пальцем. Рука привычно нырнула в трусы, и он стал дрочить, представляя себе обнаженную дознавательшу. Он не пользовался успехов у женщин. Виной тому была субтильная кавказская внешность. Однако мужская сущность требовала женского тела, и он нашел отраду при помощи безотказной Дуньки Кулаковой, что каждую ночь приходила на помощь. Дунька была чуткой, отзывчивой, а какие у неё были нежные ручки! Гриша Гулам достиг оргазма, по пальцам потекла липкая теплая жидкость. Настена Борисовна нежно погладила по щеке и поцеловала в губы. Осчастливленный, герой-любовник уснул.
2.
Опер ехал за рулем беспородного «китайца»-паркетника, который ловко притворился внедорожником, когда его покупал. Он ласково назвал купленную машину «мой китайчонок». Корпус машины был уже тронут коррозией, но двигатель и ходовая были в порядке. Поэтому и продавалась сравнительно дешево, хотя опер в очередной раз убедился, что надо было не жаться, а купить машиненку подороже, но деньги Вечная болезненная тема для любого полициянта, чье денежное довольствие не очень велико. Опер дослужился до капитана, и очень хотел получить майорские погоны, но, как назло, не было свободной майорской должности. Однако он не собирался быть вечным капитаном и уходить на пенсию с четырьмя звездочками на погонах. Большая, хоть и одинокая звезда на погонах, лучше россыпи четырех мелких звездочек, и пенсия майора выше, чем капитанская, поэтому постоянно узнавал в кадрах об освободившихся майорских должностях. Даже коньяк кадровику поставил и намекнул о будущей благодарности.
Который день подряд моросил мелкий октябрьский дождь, и скрипели дворники, размазывающие капли по лобовому стеклу. От беспрестанного дождя день был серым и невзрачным, и под стать тяжелому дню было подавленное настроение. Хотелось солнца, тепла, но погода и на ближайшие дни ничем не могла обрадовать, дожди, бесконечные дожди. Беспросветная серость и безнадега. Как раз про такую погоду говорил его покойный наставник, старый опер, что впору кого-нибудь пристрелить, а потом быстренько «найти» настоящего преступника, чтобы не выматывал душу бесконечный дождь, сыпящийся с небес.
Мокрая лента дорога убегала под колеса, мимо проносились встречные автомобили, обдавая китайчонка залпами грязной воды, заливавшей лобовое стекло. Мгновенно становилось темно, дорога исчезала, пока неспешно двигающие дворники размазывали грязь по стеклу. Вновь появлялась мокрая лента дороги, и грязные встречные автомобили в туче брызг. Обочины плотно обступили деревья, задравшие к низкому свинцовому небу голые ветви-руки. Деревья давно сдались мокрой холодной осени.
Опер, закурив очередную сигарету, приоткрыл боковое стекло, и в лицо тонкими иголками стали впиваться холодные дождевые капли. Он поморщился и поднял стекло. Некстати вспомнился вчерашний скандал с женой. Ох-хо-хо, когда же оставит его в покое, хотя и понимал, сам виноват. Вчера очень поздно приехал, хорошо поддатый, и удивился, как удачно вписался в ворота, не поцарапав машину. Жена легла спать, и он на цыпочках прокрался на кухню, где, не обнаружив привычного ужина, попытался что-нибудь соорудить пожрать. Видно, слишком громко гремел посудой, разбудил жену, и она с заспанным лицом появилась на кухне и тут же начала скандалить. Темы были одни и те же, давно навязшие на зубах.
Поздно приходит с работы.
Вечно поддатый.
Дочкой не занимается.
Напоследок, как под дых, вечно нет денег.
Он молчал, сдерживаясь, чтобы не сорваться, и, плюнув на ужин, лег спать. Рано утром, когда за окном только начало сереть, а жена с дочкой спали в уютных постельках, он выпил на пустой желудок кружку обжигающе горячего растворимого кофе и уехал на работу.
Мокрая лента дороги, капли дождя на лобовом стекле, которые едва успевали сметать дворники, и подавленное настроение. Эх, выглянуло бы солнце, стало бы легче, но тяжелые свинцовые тучи, обложившие небо, не давали лучам солнца шанс прорваться и порадовать землю и населявших её бедных людишек.
Опер этим утром сразу поехал в поселок, где жил задержанный бомж. На него скопилось пачка заявлений от местных, мол, ворует беспощадно, но когда разобрались, материал оказался пустым: суммы похищенного не тянули на самую легкую статью о краже. По последнему случаю, когда он украл у соседки шесть куриц и банки с купоркой. едва хватило натянуть на кражонку. Начальник отдела, разозлившись, послал его собрать «железный» материал для возбуждения уголовного дела. Поэтому при обыске у бомжа «нашли» измельченные листья конопли, завернутые в старую пожелтевшую газету. Пакет с коноплей по весу как раз «тянул» на самую минимальную часть статьи за хранение наркотиков. Этот пакет с коноплей опер, естественно, сам «нашел», поскольку его и подложил. Для вида покопавшись в том «свинарнике», где обитал бомж, он «обнаружил» пакет за дверцей в поддувале холодной печки. Опер не считал, что нарушает закон. Разве это нарушение, когда помогает жулику скоротать холодную зиму в тепле. Да, за решеткой, но под крышей с трехразовым питанием и чистым бельем на шконке. Бомж сам выбрал свою судьбу, поэтому жаловаться ему было не с руки.
Бомж привычно пошел в «отказ», стал креститься и божиться, что это не его, ему подкинули, но опер едко поинтересовался: «кажется, кто-то хотел на «зимнюю теплую квартиру?». Бомж, крякнул, почесал заросший сединой подбородок и заявил: «ну, моё, чего уж там, лучше в тюрьме на нарах, чем здесь в холодрыге». Понятые без слов подписали протокол об обнаружении пакета с измельченными листьями. На замызганном столе валялись обглоданные куриные кости, а под столом стояла трехлитровая банка с мутной жидкостью. «Это та самая купорка?» спросил опер. Бомж опять крякнул и попросил, заискивающе глядя в глаза: «дай слопаю последний огурчик». Он протянул банку, и бомж выловил из колыхавшей мути огурец, которым сочно захрупал, и сок потек по свалявшейся бороде. Остро запахло кислым.. Бомжа посадили в бобик и отвезли в отдел полиции.
Опер, вернувшись в отдел, написал мелким убористым почерком необходимые бумаги для возбуждения уголовного дела, и его послали на очередную кражу. Он провозился до ночи, после выпил и, как всегда, вернулся очень поздно домой. Прошли сутки, но бомж почему-то не выходил их памяти. Вернее, не сам бомж, за службу навидался бомжей по самое не могу. Не давала покоя лишняя деталь в лежбище бомжа, которой там быть не должно.
В хламе, в котором пришлось покопаться, что-то неожиданно ярко блеснуло, но он не обратил внимания, в тот момент искал, куда пристроить сверток с коноплей, чтобы потом удачно «найти». Теперь этот яркий блеск не давал покоя, заставляла мучительно вспоминать, что же было не так в логове бомжа?
Опер свернул с асфальтовой дороги, и его китайчонок, запрыгал по рытвинам, выплескивая во все стороны брызги мутной воды. Чтобы не разбить подвеску машины, опер сбавил скорость и через полчаса доехал до поселка, где жил бомж. Поселок был словно вымерший, мокрые крыши домов, мокрые палисадники, мокрые кустарники и деревья, нигде не души, даже не выскочили собаки, что обычно обгавкивали каждую машину в поселке. В такую погоду им было лень выползать из конур. Вспомнилась поговорка о хорошем хозяине, что в плохую погоду не выгоняет собаку со двора. Видно, он вдвойне плохой хозяин, раз сам себя выгнал на работу в отвратную погоду. Опер тяжело вздохнул, и доехал по разбитой дороге до пригорка, на котором стоял полуразрушенный длинный, похожий на барак, дом.
В сухую погоду можно было заехать на пригорок, но он не рискнул, летнюю резину давно надо было сменить на зимнюю, но денег, как обычно, не было. Он заглушил двигатель, в тепле салона выкурил очередную сигарету и решительно открыл дверцу автомобиля. Холодный осенний дождь окатил с головы до ног. Осторожно, стараясь не вступать в лужи, поднялся на пригорок. Мокрые стебли высохшей травы терлись о джинсы, норовили залезть в ботинки. Перед ним был жилой дом, который построили перед развалом местного колхоза. В дом быстренько заехали жильцы, и также поспешно выселились. Кто-то, то ли неудачно разжег печку, то ли по пьяни не затушил сигарету, и случился пожар. Пожар, как обычно, случился ночью, и пока из района приехали пожарные, сгорело полкрыши. В несгоревшую часть дома заселились бомжи. У них тоже периодически вспыхивали пожары, но тушить дом пожарные уже не приезжали, и к тому моменту, как там поселился задержанный бомж, осталась под крышей одна малюсенькая квартирка с частью коридора. Входная дверь отсутствовала, её давно пустили на дрова. Опер сначала внимательно осмотрел полы в коридоре. Свежих следов не было. На стене около входной двери квартиры, где обитал бомж, висели на вбитых гвоздях две больших плетеных сумок, заполненные каким-то тряпьем, пучки высохших камышей, а на полу, под сумкой, валялись кучи мусора. Дверь была опечатана узкой лентой бумаги, чуть ниже висел замок. Бомж раскрыл секрет замка: стоило на него надавить, как дужка отскакивала вверх, заходи и бери, что хочешь! Только брать там нечего. Одни грязные вонючие тряпки, которыми бы побрезговал любой старьевщик. Опер поморщился от тяжелого духа в квартирке. Он помнил, что бомж обитал в одной комнате, где стояло нечто среднее между кроватью и диваном, старое облезлое кресло и подобие стола. В стены квартиры были вбиты гвозди, на которых была развешена засаленные тряпки. В комнате было темно. Опер щелкнул выключателем, и на удивление, засветилась в полнакала лампочка, висевшая на длинном проводе. За печкой был проход в другую комнату. Там окно забито фанерой и была настоящая темень.
Опер надел перчатки и бахилы, нацепил налобный фонарь и стал осматривать комнату. Существует три метода осмотра места происшествия, и он бы выбрал один из них, но поскольку уже был здесь, начал искать то, что зацепило его взгляд при первом посещении. Только не помнил, в какой из комнат его взгляд зацепился за что-то яркое и блестящее. Тогда осмотр был произведен поверхностно, самым главным было убедительно найти им же положенный сверток с коноплей, и когда сверток был «обнаружен», осмотр на этом закончился. Тогда он побрезговал переворачивать грязные вещи в комнатах. Сначала зашел в темную комнату. Поводил световым лучом по стенам, рухляди, сваленной по углам комнаты и по полу. Затем вышел в первую комнату и проделал ту же операцию. Нет, ничего не вспоминается. Ох, как не хочется рыться в засаленных и вонючих тряпках. Вспоминай, вспоминай! Опер вернулся в темную комнату, поводил фонариком и вернулся обратно, в первую комнату. Он стал тщательно водить лучом света по половицам. Есть! На полу что-то неожиданно сверкнуло голубым отблеском. Он наклонился и увидел в щели между досок пола бусину. У бомжа, давно ставшего импотентом, в комнатах не могло быть ничего, связанного с женскими вещами. Опер попытался выковырять бусину из щели, но она прочно застряла. Черт с ней, главное, нашел зацепку. Теперь, как гончая, взявшая след, опер от бусины, эксцентрически, стал кружить по комнате, с каждым разом расширяя круг поиска. Теперь его перестали смущать запахи. Он аккуратно перетряхивал одну вещь за другой и искал, искал и искал. Что конкретно сам не мог объяснить. Он, как собака, взявшая верхним чутьем след, искал нечто другое, помимо бусины. Просто так бусина не могла здесь очутиться. Не могла! В темной комнате он ничего не нашел, но в первой, когда приподнял грязный и зассаный матрас, нашлось еще несколько бусин, забившихся в щели между досками пола. Однако бусины были слишком ненадежным следом, надо продолжать поиски. Он еще перетряхнул все вещи, и в темной комнате нашел женскую косынку и женский лифчик. Бретельки лифчика были оборваны и измазаны в чем-то буром, похожим на кровь. Опер аккуратно положил обнаруженные вещи на место, а сверху мусор, под которым они лежали. Не зря сюда приехал. Удача неожиданно улыбнулась ему. Чутье оперативника просто выло, ищи, пес, ищи, хорошо ищи. В награду получишь сахарную косточку.
За последние годы на каждом совещании всем оперативникам тихо или громко, вежливо или матом, с грозным стуком по столу и обещаниями каждый раз уволить с волчьим билетом, требовали раскрытия большого количества уголовных по убийствам, изнасилованиям и грабежей женщин. С погибших срывали не только золотые украшения, но и дешевую бижутерию. Еще снимали нижнее белье.
Опер нашел косынку и лифчик. Надо продолжать поиски. В комнатах больше ничего не нашел. Он вышел в коридор и продолжил поиски. Там было светлее, но он не стал выключать фонарик. Луч от налобного фонарика уперся в сумки на стене. В прошлый раз никто не притронулся к ним. Равнодушно отметили, что там какие-то старые тряпки. Осторожно, словно боясь спугнуть удачу, опер подкрался к сумкам, дабы они, как зайцы, не испугались и не порскнули в разные стороны, ставя охотника перед неразрешимой дилеммой, в какого зайца первым стрелять и кто из зайцев жирнее и вкуснее. Он нежненько снял их и поставил на пол. Первая сумка ничего интересного не содержала, зато вторая как пещера Алладина: серебро, злато и бриллианты полной чашей, то бишь битком набита женским нижним бельем, порванными колготками, кофточками, какими-то украшениями. Есть!!! Опер от нечаянной удачи заплясал, выделывая коленца, а потом остановился, застыдившись, что его увидят и покрутят пальцем возле виска. Даром, что утро, а он уже готовый вусмерть, пляшет возле сумок. Но с небес постоянно сыпется дождь, холодный, осенний, и единственная улица поселка пустынна.