Свою, но не Гертруды.
Когда в тишине послышался громкий, жадный вдох утопающего, от облегчения девушка едва не выпустила из рук черновики формулы, чуть не стоившей Герберту жизни.
Тише, дорогой. Женщина, убившая её, погладила её возлюбленного по волосам так ласково, как с Евой никогда не обращалась родная мать. Я с тобой.
Тётя?.. Ужас, с которым Герберт должен был выдохнуть это, отлично маскировался под изумление. Как ты тут
Тебе грозила смерть, Уэрти. Я всегда узнаю, если Жнец подступит к тебе слишком близко. Королева повернулась к Эльену: мимолётную нежность в глазах сменил лёд, что Ева в своё время регулярно наблюдала на лице её племянника. Так ты справляешься со своими обязанностями, слуга? Так присматриваешь за моим наследником?
Простите, Ваше Величество.
Я сам, хрипло послышалось со стороны кресла, не велел беспокоить
Тише, Уэрти, тише. Стоило Айрес отвернуться, в голос её моментально вернулись воркующие нотки. Ты опять принимал эту дрянь? Зачем теперь?
Ева не видела лица Герберта, но по движениям золотистой макушки угадала: тот смотрит на опустевший стол. Затем на пол, где не осталось ничего, способного выдать, чем он занимался на самом деле.
Умница, Ева. Хоть что-то ты сделала правильно.
Она сказала, что не любит меня. Я хотел написать ей письмо получалось ужасно, я сжёг все черновики, и
Хорошо, что я не знаю, кто она, сдержанно откликнулась Айрес. Не хотелось бы огорчать тебя известием о её скорых похоронах. Обвив руку племянника вокруг своей шеи, королева помогла ему встать. Пойдём, глупыш. Поставим тебя на ноги.
Ваше Величество, если вам что-нибудь понадобится, я
Воду, настой рейнсуна, вытяжку дютрина и порошок турефни, бросила королева Эльену, бережно ведя спотыкающегося Герберта к выходу. Призвала бы свои из замка, чтобы ты и дальше мог бездействовать, но не уверена, что они преодолеют защитные чары невредимыми.
Дворецкий вперёд них метнулся в коридор, оба представителя королевской семьи побрели следом, и комната опустела.
Ева ещё долго сидела, не смея шелохнуться. Наконец, надеясь, что королева не караулит за порогом, а дубовая панель приглушит шорох движений, тихо-тихо поднялась с колен. Перекинув бумажный ком в одну руку, пальцами нащупывая в непроглядной тьме сухую каменную стену из грубых булыжников, двинулась по тайному ходу. Ступать приходилось с осторожностью, надеясь, что туннель в какой-то момент не переходит в лестницу, о первую же ступеньку которой она расквасит себе нос.
Невольно заслонила глаза рукой, когда впереди вспыхнул свет.
Трогательные семейные отношения, правда? Мэт поднял повыше старинный медный фонарь, услужливо подсветив серые стены и ровный пол, сложенный из гладко обтёсанных каменных плит. Я подумал, что свет тебе не помешает.
Он ненастоящий, глядя на фонарь, слабым голосом проговорила Ева. Он не может ничего освещать.
Зато я могу сотворить в твоей голове иллюзию освещения, м? Демон приглашающе качнул фонарём. За круглым стеклянным окошком переливался и клубился ровный белый свет, дрожа жемчужными отблесками на стенах чертовски убедительными. Не бойся, златовласка, никакого подвоха. Твоя сломанная шея не в моих интересах.
Поколебавшись, Ева всё же двинулась дальше, стараясь не задумываться над тем, насколько достоверна иллюзия освещённого коридора, творимая демоном, и как она коррелирует с коридором настоящим.
Светильник смутно знакомый, отойдя достаточно далеко от входа, с сомнением проговорила она. На всякий случай всё равно вполголоса.
Он работает на душах заблудших детей, доверительно сообщил Мэт, вынудив Еву на миг остановиться.
Только не говори, что ты ещё и «По ту сторону изгороди» видел.
Нет. Зато ты видела.
Прежде чем продолжить путь, Ева хмыкнула, оценив иронию реквизита[4].
Ты же заглянул в голову королевы, верно? спросила она, по ассоциативному ряду вернувшись к тому, что осталось по другую сторону дубовой панели.
А как же, Мэт неторопливо парил спиной вперёд, освещая путь.
Как она узнала?..
На малыше висит её маячок.
Но чары ведь разрушают всё
Айрес как-никак самая могущественная колдунья страны. К тому же этот маячок активируется, только когда владелец при смерти. До того считай, его не существует. Охранные чары его попросту не замечают.
Ева смотрела, как мерцает звёздными искрами иссиня-фиолетовый бархат его сюртука.
Почему тогда она не переместилась прямиком в кабинет?
Всё те же охранные чары, златовласка. Будь это возможно, этим давно воспользовался бы любой маг-убийца. Думаю, колдунья такой силы пробила бы ограничение, но перемещение всё равно вышло бы нестабильным. Слышала, что она говорила про зелья? Тот случай, когда проще своими ножками. Мэт рассеянно улыбнулся. В домашних туфельках бежать по снегу от самых ворот, конечно, то ещё удовольствие, но чего не сделаешь ради любимого племянника.
И она ничего не заподозрила? Не найдёт нас меня, Дерозе, яйцо?
Даже вздумай она обшаривать весь замок с инспекцией тайные ходы, твоя спальня и ваша уютная сокровищница заперты магией. Они открываются только малышу и тем, кто ему подконтролен.
Вот так живёшь и не знаешь, что даже в свою спальню каждый раз проходишь сквозь магическую защиту, подумала Ева отстранённо, следя за приближением лестницы, что показалась впереди. Вернее, не совсем живёшь.
А если она прикажет Герберту их открыть?
Она не злоупотребляет клятвой, ты же помнишь. Не в её интересах настраивать малыша против себя окончательно, по крайней мере.
Подойдя к лестнице, Ева посмотрела на спираль ступенек и узкого колодца, убегающую вниз. Не решившись проверять, насколько реальный тайный ход соответствует картинке, которую Мэт проецирует в её сознание, села подле первой ступени и прислонилась спиной к стене.
Скажи, она тоже считала, что Гертруда чудище из пророчества? спросила она, когда демон без всякого удивления завис посреди густого мрака лестничного пролёта. Поэтому и убила её?
Всё-то тебе расскажи. Мэт скорчил до жути умилительную рожицу. Даже если предположить, что за беглый визит в её голову я узнал так много раскрой я вам помыслы врага, это испортит всё веселье.
И просить тебя подсмотреть что-либо в её мыслях, конечно же, бесполезно.
Конечно. Это жульничество, а я ратую за честную игру. Что это за история, где героям заведомо известны коварные планы злодея?
Ева отложила на пол книгу, бросив сверху бумажный ком.
А ведь тебе вроде как положено быть на нашей стороне.
У меня всегда одна сторона. Своя собственная. Аквамариновое мерцание его глаз разгорелось ярче. И тебе бы сейчас не о Гертруде беспокоиться.
Ева в ответ молча обняла руками колени.
Она знала, что должна волноваться за Герберта. Что общество королевы для него небезопасно, даже если та явилась, чтобы помочь. Но в опустевшей, выгоревшей, выжженной переживаниями душе не осталось места для волнения.
Только для бездумной энергосберегающей пустоты.
Жаль мне тебя, златовласка. Как-то незаметно оказавшись рядом, Мэт отставил фонарь на пол. Тяжело тебе приходится. Ты не заслужила всего, что на тебя свалилось.
Придержи свою жалость при себе, вяло посоветовала Ева, глядя на белый круг несуществующего света.
Не выносишь, когда тебя жалеют?
Терплю, когда мне сострадают. Сострадание может помочь. Жалость унижает.
Считаешь, я не способен на сострадание? Мэт сел рядом, почти скопировав её позу; в голосе его прорезалась неожиданная задумчивость. Да может быть. Может, я и не способен на человеческие чувства. Однако подобие их всё равно испытываю. Ева не смотрела на него, но краем глаза заметила, как демон повернул голову, всматриваясь в её лицо. Знаю, ты мне не веришь. Но я правда хотел бы тебе помочь.
Она лишь фыркнула устало.
Ты помогла малышу и могла бы помочь ещё многим: словами, делами, музыкой. Указывать путь тем, кто заблудился. Светить тем, кому холодно и темно. Но мир безжалостен, и он всегда норовит утопить свет во мраке. Так уж в нём заведено: день сменяет ночь, солнце для вас раз за разом тонет в черноте. А ведь и сейчас, за гранью жизни, ты любишь её эту странную, жестокую, непостижимую штуку. Достойна прожить её, как немногие достойны. Тонкие бледные пальцы коснулись её плеча тёплые, настоящие, до странного ободряющие. И не поверишь, что тоже иллюзия. Разве ты не хотела бы прекратить всё это? Твои страдания, его страдания? Не хотела бы снова действительно жить?
Что-то в звучании его голоса заставило Еву посмотреть на него. Почти невольно.
Глаза напротив мерцали голубыми кристаллами затягивая в колдовскую глубину, растворяя сомнения в блеклом призрачном свете, завораживая безмятежным беспамятством.
Он готов пойти на смерть, лишь бы спасти тебя. Но разве это справедливо чтобы вы платили такую страшную цену за то, что твоё по праву? За то, что отняли у тебя обманом? мягкий, без капли настойчивости или вкрадчивости голос почти пел, чисто и мелодично, как струна скрипки или хрустальный бокал. Твоя судьба должна была сложиться совсем иначе. Тебя лишили права жить так, как было тебе предначертано. Так должен ли платить за это тот, кто любит тебя и кого любишь ты? Должна ли ты платить за это своим отчаянием? Ты должна быть с ним, обнимать его без того, чтобы твои руки несли ему холод, принадлежать ему по-настоящему. Чувствовать вкус пищи и волнение в крови. Чувствовать, как колотится и замирает сердце в минуты блаженства. Дышать полной грудью, смеяться и плакать без оглядки, жить долго, полно, счастливо Разве ты не достойна этого? узкая, бледная, сухая рука деликатно и сочувствующе накрыла её ладонь. Разве вы с ним не достойны счастья?
Что-то внутри неё кричало, требуя заткнуть его, вскочить, бежать. Очень слабым, очень далёким голосом, подавленным фосфоресцирующим сиянием, усталостью и картинками, так ясно стоящими в памяти.
Бледное лицо умирающего Герберта, табакерка на столе, вырванные листы на полу
Ты правда можешь меня оживить?
Собственный голос слабый, робкий, неуверенный она услышала словно со стороны.
Легко. И не попрошу многого. Мэт, улыбаясь, сжал её пальцы. Для меня моя свобода значит всё. Для тебя потребует сущего пустяка.
В этом же нет ничего страшного, думала Ева, глядя на его улыбку, такую приятную в своей мальчишеской невинности. Всего лишь сказать «да». Выслушать, что он предложит. Отказаться, если цена покажется неуместной.
А если уместной, просто продумать договор получше. Обратить внимание на пункты, которые обычно пишут мелким шрифтом
а потом голос разума, тщетно пытавшийся докричаться до неё всё это время, наконец докричался.
Вспомнив, кто сидит рядом, осознав, о чём она думает, Ева моргнула. Отпрянула, выдернув пальцы из-под его руки, стряхнула наваждение отрезвляющим ужасом.
Ну да. Конечно, глядя в больше не манящую потустороннюю синь, сказала Ева. Ясно, зачем ты ко мне явился ябедничать. Может, ещё и лично Герберта к этому подтолкнул?
Почти все истории о сделках с демонами, которые она знала, заканчивались одинаково. Что бы тебе ни предлагали, каким бы умным ты себя ни считал, как бы хитро ни пытался обмануть в итоге всегда выигрывает другая сторона.
Сказки, кончавшиеся иначе, в конце концов оставались просто сказками.
Не понимаю, о чём ты.
Он снова ничуть не огорчился. Даже улыбаться не перестал.
О том, что Герберт и слушать про сделку не станет, и ты прекрасно об этом знаешь. Зато его нынешнее состояние подозрительно удачно позволяет тебе манипулировать мной. Резким жестом вскинув руки, Ева скрестила их на груди. Не надейся, Мэт. Я никогда не заключу с тобой сделку. Никогда.
Демон рассмеялся; в смехе, и не думающем раскатиться эхом под гулкими каменными сводами, скользнули привычные безумные нотки.
Смешные вы, люди. Так часто бросаетесь словом, значения которого не способны понять. Смертным не представить безграничности и вечности того, что за ним стоит никогда. С нетающей улыбкой на бледных губах демон поднялся на ноги, а затем и над полом. Как знаешь.
На сей раз он исчез мгновенно, будто в фильме сменился кадр. Следом, ещё пару секунд подразнив Еву иллюзией света, исчез фонарь.
Оставляя её подле ведущей вниз лестницы в холодной удушающей темноте.
Глава 2
Affettuoso[5]
Вот так, сказала Айрес, когда колдовство по капле переместило уже третий целебный раствор в кровь её племянника, чтобы тот живительной силой растёкся по венам. Встав с края постели (несуразно большой, занимавшей едва ли не треть просторной спальни), поправила одеяло, под которым лежал Герберт. Знаю, сейчас ты чувствуешь себя почти хорошо, но не вздумай этим воспользоваться и пойти заниматься чем-либо.
Прости, тихо произнёс наследник престола. Моя смерть сильно бы тебя подвела.
Глупыш. Твоя смерть не подвела бы меня, а убила. Айрес ласково потрепала его по светлой макушке. У меня есть только ты, Уэрти. Твои родители, твой брат, твой дядя все отступились, отвернулись. Или готовы к этому в любой момент. Остался ты и наша страна. Под пристальным взглядом Герберта королева заправила ему за уши взъерошенные волосы. Значит, твоя зазноба тебя отвергла? Поверить не могу.
У неё возникли другие интересы, после секундного колебания откликнулся тот.
Романтические, надо полагать?
Я же не Мирк, чтобы быть вне конкуренции.
Ты лучше. С улыбкой, играющей на губах отблеском тепла, Айрес склонила голову набок. Кто она?
В комнату, где пахло горящими поленьями и немного сыростью, она принесла горьковатый аромат мирры, сладкий лилейный дурман, металлическую прохладу снега. Можно было подумать, что последний примешался после прогулки по улице, но Герберт ловил эти холодные нотки даже самым жарким летом.
Он не вспомнил бы, когда различил их впервые. Зато мог припомнить сотни раз, когда маленьким он кидался к Айрес, раскинувшей руки для приветственных объятий, и зарывался лицом в тёмную вуаль её волос: от неё всегда веяло духами и зимним спокойствием.
Можешь не беспокоиться. С этим покончено. Ты же знаешь, я не умею прощать.
Я должна знать. Хотя бы постфактум.
Не хочу, чтобы ты смотрела на неё косо. Ты ведь сама говорила
И всё-таки.
Непроницаемыми, остекленевшими глазами Герберт уставился на пламя, лизавшее дрова в камине за тонким станом, облитым чёрным бархатом длинного платья.
Я отдам тебе её письма. На следующем уроке. Они всё расскажут за меня.
Айрес, удовлетворённая компромиссом, кивнула:
В конечном счёте, это к лучшему, Уэрт. Больше никто не сможет отвлечь тебя от того, что действительно важно.
Герберт вновь взглянул на неё.
Никто не назвал бы этот взгляд оценивающим. Даже та, кого он оценивал и за чьим лицом так внимательно следил.
Иногда я сомневаюсь, медленно произнёс он, стоит ли мне делать то, что действительно важно.
Никто не смог бы сказать, что замешательством королева пыталась скрыть досаду. Даже если к ответу и правда четвертью тона, едва заметным диссонансом, терявшимся за полнозвучными аккордами деликатности, удивления, понимания примешался оттенок расчётливости.
Я не могу и не хочу тебя заставлять. Ты же знаешь. Айрес вновь села, и складки её юбки темнотой стекли с белоснежных простыней. Это должен быть твой выбор. Я не имею ни малейшего желания принуждать тебя к тому, что так для тебя опасно. Тонкая ладонь с ухоженными перламутровыми ногтями накрыла пальцы некроманта, подрагивавшие на одеяле. Могу сказать одно: если ты сделаешь это, если тебе удастся а у меня нет ни малейших сомнений, что удастся ты докажешь всем, как они заблуждались. Всем, кто сомневался во мне. Всем, кто осуждал, недооценивал и предавал тебя. Всем, кто отзывался недобрым словом о нашей семье. Другая ладонь коснулась его щеки, всё ещё мертвенно-бледной. Ты не одобряешь иные из моих методов, я знаю. Но в день, когда ты призовёшь Жнеца, в них не останется нужды. Никто не посмеет ни роптать, ни восстать против Его избранников. Мы одержим полную и безоговорочную победу во всех сражениях, что ведём сейчас, и во всех, что нам предстоит вести.