Николь Витраль все меньше нравилась его самодовольная улыбка.
Вы достойно воспитали своих детей. Все так говорят. Хотя вам было нелегко. Я узнал, что четыре года назад ваш старший сын Никола погиб, разбившись на мопеде. Я узнал, что у вас, Пьер, больная спина, а у вас, Николь, проблемы с легкими. Учитывая род вашей деятельности, это неудивительно. Я имею в виду, что вам давно следовало бы подыскать себе другое занятие. Ради вас самих. Ради внука.
Ну вот, добрались и до внука. Николь покрепче обняла Марка, а он снова захныкал.
К чему вы клоните, месье де Карвиль? вдруг спросил Пьер Витраль.
Полагаю, вы уже и сами догадались. Мы с вами не враги. Напротив. В интересах нашей Стрекозки нам следует объединить усилия.
Николь Витраль резко поднялась. Карвиль, увлеченный собственной речью, этого даже не заметил.
К чему лукавить? продолжал он. Я уверен, что вы мечтали дать своим детям и внукам хорошее образование. Мечтали, чтобы они могли ездить на каникулы в другие страны. Мечтали дать им все самое лучшее. То, чего они заслуживают. Дать им в жизни шанс. Но шансы стоят денег. Все на свете имеет свою цену.
Карвиля понесло. Кажется, он уже сам не соображал, что говорит. Витрали потрясенно молчали.
Пьер! Николь! Мне неизвестно, кому из нас Стрекозка приходится внучкой мне или вам. Но я клянусь, что обеспечу ее выше головы. Буду исполнять любые ее желания. Я сделаю ее самой счастливой девочкой в мире. Но это еще не все. Я уже говорил, что отношусь к вашей семье с огромным уважением. И я готов оказать вам финансовую поддержку, помочь вам поднять на ноги вашего внука Марка. Я отдаю себе отчет в том, что вам эта трагедия нанесла еще более сильный удар, чем мне. Вам теперь придется работать, работать долгие годы, чтобы прокормить лишний рот
Николь Витраль подошла к мужу. Ее душила ярость. Леонс де Карвиль чуть помолчал, словно подыскивая нужные слова, и наконец решился:
Пьер! Николь! Откажитесь от своих прав на ребенка. На Лили. Признайте, что девочку зовут Лиза-Роза. Лиза-Роза де Карвиль. А я торжественно обещаю, что буду заботиться о вас и о Марке. Вы сможете видеться с Лили столько, сколько захотите. Ничего не изменится. Вы останетесь ее дедушкой и бабушкой
В глазах Карвиля горела мольба, делая его лицо почти человечным.
Прошу вас, примите мое предложение. Подумайте о ее будущем. О будущем Лили
Николь Витраль уже открыла было рот, чтобы ответить, но Пьер ее опередил. Когда он заговорил, его голос звучал на удивление спокойно:
Месье де Карвиль. Я бы предпочел, чтобы этого разговора не было. Эмили не продается. Марк тоже не продается. Здесь никто не продается. Не все можно купить за деньги, месье де Карвиль. Неужели трагедия с сыном вас этому не научила?
От изумления Леонс де Карвиль утратил остатки спокойствия. Он не привык, чтобы ему читали мораль. На руках у бабушки громко заплакал Марк. Этот плач, наверное, слышала вся улица Пошоль.
Нет, месье Витраль! Не вам учить меня жизни! Неужели вы думаете, что мне было легко пойти на такое унижение, чтобы явиться к вам сюда? Я предлагаю вам шанс, редкостный шанс, а вам даже не хватает ума им воспользоваться! Гордость это, конечно, красиво, но
Уходите!
Карвиль не двинулся с места.
Уходите сейчас же! И чемоданчик свой не забудьте. Сколько у вас там? Во сколько вы оценили Эмили? В сто тысяч франков? Хватит, чтобы купить хорошую машину Или в триста тысяч? Это уже тянет на домик с видом на Северное море двум пенсионерам в самый раз
Здесь пятьсот тысяч франков, месье Витраль. После того, как суд примет решение, эта сумма может быть увеличена.
Убирайтесь вон!
Вы совершаете ошибку. Вы потеряете все. Из-за своей гордыни. Вам не хуже меня известно, что в суде у вас нет никаких шансов. На меня работают десятки адвокатов, каждый из которых на «ты» с экспертами и полицейскими, ведущими расследование. Я лично знаком с половиной Парижского суда высшей инстанции. Это мой мир, а не ваш. Ваши надежды на честную игру тщетны, и вы знаете это так же хорошо, как я, месье Витраль. Вы знали об этом всегда. Спасенную девочку назовут Лизой-Розой, даже если следствие обнаружит неопровержимые доказательства обратного. Выжила Лиза-Роза. Это так, и иначе быть не может. Я пришел к вам с дружескими намерениями, месье Витраль, хотя меня ничто не вынуждало на этот шаг. Если угодно, я пришел, чтобы частично восстановить справедливость в меру своих сил.
Марк заходился плачем на руках у Николь.
Убирайтесь!
Карвиль подхватил кейс и двинулся к двери.
Спасибо, месье Витраль. Теперь моя совесть чиста. И это не стоило мне ни сантима.
Он вышел.
Николь прижала к себе Марка. Она тоже плакала. Она плакала, потому что знала: Карвиль не лгал. Он говорил правду. Витрали давным-давно привыкли к несправедливости судьбы слишком часто им приходилось с ней сталкиваться. Они стойко переносили все испытания. Но Николь понимала, что они обречены на поражение. Пьер Витраль обвел взглядом гостиную. В углу по-прежнему мерцал экран немого телевизора. Пьеру было плохо, хотя боль в спине отпустила. Разные виды боли не плюсуются, подумалось ему, а как бы накладываются одна на другую, хоть в этом ему повезло.
Он в последний раз глянул на экран телевизора, и в глазах его вспыхнула искорка сопротивления. Тихо, словно разговаривая сам с собой, он произнес:
Нет, месье де Карвиль, вы не победите.
С вашего позволения, выскажу свое мнение, сформировавшееся годы спустя, на холодную голову. В то утро Карвиль совершил непоправимую ошибку: он разжег в Витралях ненависть к себе. Не будь этого, он, скорее всего, выиграл бы в суде тихой сапой. Витрали могли бы сколько угодно возмущаться никто бы их не услышал.
«Мерседес» еще только выруливал из квартала Полле, а Пьер Витраль уже искал на тесно заставленной полке шкафа газету.
Что будем делать? спросила его жена.
Бороться. Мы его по стенке размажем.
Как? Ты же слышал, что он сказал. Он прав.
Нет, Николь. Нет. У Эмили еще есть шанс. Он забыл одну деталь. Все, о чем он говорил, касалось прежнего времени. Это было верно до того, как появилась Стрекозка. До того, как Паскаль и Стефани навсегда покинули нас. Но теперь все изменилось. Мы с тобой тоже стали известными, Николь. Люди интересуются нами. О нас пишут в газетах, рассказывают по радио
Он повернулся и ткнул пальцем в угол комнаты:
Про нас говорят по телевизору. Наверное, Карвиль не смотрит телевизор и ничего об этом не знает. Но в наши дни телевидение и газеты имеют не меньший вес, чем деньги.
И что же Что именно ты собираешься делать?
Пьер Витраль показал на номер телефона, напечатанный на газетной странице:
Начну с «Эст репюбликен». Они лучше всех изучили дело. У них есть одна журналистка, она пишет все статьи о крушении самолета. Помнишь?
Статьи! На прошлой неделе про это было пять строк!
Вот именно. Лишний довод в нашу пользу. Можешь поискать ее фамилию?
Николь Витраль усадила Марка на стул перед телевизором. Достала из-под журнального столика папку, в которую аккуратно складывала газетные вырезки со статьями, посвященными авиакатастрофе в Мон-Террибль. Ей хватило буквально пары секунд.
Люсиль Моро!
Отлично. Терять нам все равно нечего. Так что мы еще посмотрим
Пьер Витраль снял трубку и набрал номер редакции.
Это «Эст репюбликен»? Здравствуйте. Меня зовут Пьер Витраль, я дед девочки, выжившей после крушения самолета. Да-да, Стрекозки Мне хотелось бы поговорить с вашей журналисткой Люсиль Моро. У меня появилась важная информация по этому делу
Пьер Витраль не столько услышал, сколько почувствовал, как на том конце провода поднялась суматоха. Не прошло и минуты, как в трубке раздался странно низкий голос чуть запыхавшейся женщины, от которого у него по спине побежали мурашки:
Пьер Витраль? Это Люсиль Моро. Вы говорите, у вас есть новости? Это правда?
У меня только что был Леонс де Карвиль. Он предложил мне пятьсот тысяч франков, чтобы я отказался от претензий на ребенка.
Журналистка молчала не меньше трех секунд, показавшихся Пьеру Витралю вечностью. Наконец хриплый голос заядлой курильщицы разорвал тишину, едва не заставив его подпрыгнуть на месте:
У вас есть свидетели?
Весь квартал.
О господи. Сидите дома. Ни с кем не разговаривайте. Сейчас я все организую. Мы к вам кого-нибудь пришлем.
11
2 октября 1998
10:00
Стрелки на часах замерли на отметке 10:00. Наконец-то!
Марк дочитывал очередной фрагмент дневника, одним глазом косясь в тетрадь, а вторым на часы.
Он захлопнул светло-зеленую обложку, сунул тетрадь в рюкзак и с довольным видом двинулся к стойке. Мариам стояла к нему спиной и мыла стаканы. Марк надавил пальцем на поверхность стойки, словно нажал невидимый звонок.
Дзинь-дзинь! писклявым голосом сказал он. Время!
Мариам повернулась, неторопливо вытерла руки полотенцем, аккуратно сложила его и убрала под стойку.
Пора! настойчиво произнес Марк.
Хорошо, хорошо
Мариам подняла глаза к часам.
Ну и ну! Какая точность. А ты своего не упустишь
Да уж конечно. Ладно, Мариам, не тяни. Ты же слышала, что сказала Лили. У меня семинар начинается
Мариам нахмурилась:
Он меня еще учить будет! Вот твой подарок, держи!
Она открыла ящик, достала крошечный пакетик и протянула Марку. Тот схватил его и развернулся к выходу.
Не хочешь посмотреть, что там такое?
Не сейчас. А если там что-нибудь интимное? Сексуальные трусы, например?
Марк, я не шучу.
С какой стати я должен открывать это перед тобой?
Представь себе, я догадываюсь, что там лежит. И кто, скажи на милость, будет тебя поднимать, когда ты рухнешь без чувств?
Марк недоверчиво смотрел на Мариам.
Ты что, правда знаешь, что в этом пакете?
Конечно. Ну, более или менее. Все всегда поступают примерно одинаково. Когда
За спиной Марка раздалось фырканье. Нетерпеливый посетитель изучал табачную витрину, уставленную пачками «Мальборо».
Когда что?
Мариам вздохнула:
Когда девушка уходит и берет час форы, дурачок. И бросает своего дружка одного у меня в баре.
Марк ничего не ответил. Он вдруг вспомнил про сапфировое кольцо у Лили на пальце. И про туарегский крест, который она не повесила себе на шею. Ему удалось с деланым безразличием пожать плечами.
До завтра, Мариам. То же время, тот же стол. У окна. Столик на двоих.
Собрав в кулак волю и приказав пальцам не дрожать, он сунул пакет в карман и покинул бар.
Беря с покупателя деньги за три пачки сигарет, Мариам одновременно смотрела в спину уходящему Марку. Пожалуй, она наговорила лишнего. Ведь она и сама ни в чем не уверена Марк и Эмили представляли собой странную парочку, не похожую ни на одну другую. Но вот в чем она ни капли не сомневалась, так это в том, что в ближайшие часы решится судьба Марка, и он отправился ей навстречу.
Вскоре его серое пальто исчезло с площади перед университетом, словно растворилось в асфальте. Еще с минуту Мариам смотрела в окно на толпу спешащих по своим делам прохожих.
Марк убежал, уверенный, что знает, что должен делать. Но иногда, думала Мариам, достаточно одной-единственной песчинки, попавшей в отлаженный механизм, чтобы все полетело в тартарары. Достаточно какой-нибудь малости, чтобы вся твоя жизнь перевернулась с ног на голову.
Достаточно самого пустякового события незначительного, как взмах крылышек стрекозы.
Марк быстрым шагом удалялся от бара «Ленин». Ноги несли его по авеню Сталинград, к стадиону «Делон». Плотный поток пешеходов поредел служащие разошлись по своим конторам. Теперь ему все больше попадались пенсионеры и мамаши с колясками. Но метров через пятьдесят улица и вовсе почти опустела. Дрожащими руками Марк разорвал упаковку и небрежно сунул бумагу в карман джинсов. Открыл маленькую картонную коробочку и перевернул.
Лежавший внутри предмет упал ему в ладонь.
Марк пошатнулся.
В течение нескольких секунд ноги отказывались ему повиноваться. Неуклюже, как сломанная марионетка, он сделал пару шагов назад, уперся спиной в холодный металл фонарного столба и заставил себя медленно вдохнуть.
Спокойно, без паники. Не спеши. Возьми себя в руки.
Улица была почти безлюдной, но стоит ему закричать, как сбегутся люди. Нет. Он справится сам.
Против собственной воли он дышал все чаще. Горло сдавило судорогой. Привычные симптомы агорафобии болезни, появившейся у него в двухлетнем возрасте.
Дыши спокойнее, приказал он себе.
Вопреки распространенному заблуждению, агорафобия это вовсе не боязнь открытых пространств или толпы. Это страх оказаться без помощи, когда она понадобится. Страдающий агорафобией в каком-то смысле боится испугаться В полном соответствии с логикой вероятность приступа повышается в изолированном месте в пустыне, в лесу, в горах, посреди океана, а также в гуще толпы, в битком набитом зале театра или на трибуне стадиона. И еще на улице как многолюдной, так и пустынной
Марк привык к проявлению этих симптомов и, если приступ был не слишком сильным, обычно умел его перетерпеть. С годами болезнь давала о себе знать все реже. Он научился с ней жить: мог сидеть в переполненной студенческой аудитории, ездил в метро, ходил на концерты.
Он перевел дух.
Дыхание понемногу восстанавливалось. Спина, вжатая в столб, заныла, но он не спешил отрываться от случайно подвернувшейся опоры.
Марк опустил взгляд на ладонь.
В руке лежала миниатюрная игрушка.
Самолетик.
Модель аэробуса А300. Довольно увесистая, из металла, выкрашена в белый цвет кроме сине-бело-красного хвостового оперения. Такие игрушки сотнями стоят на полках в комнатах у мальчишек. Марк сжал самолетик в кулаке.
Что стоит за этим подарком?
Или это просто шутка?
Проявление черного юмора в дополнение к записям Гран-Дюка?
Чушь какая.
Надо подумать. Может, было что-то еще?
Марк пошарил в кармане джинсов, достал скомканную обертку и разгладил ее. И чуть было вслух не выругал себя. Торопясь добраться до содержимого пакета, он даже не заметил, что внутри лежал листок белой бумаги. Марк мгновенно узнал почерк Лили. Плотнее прижавшись к фонарному столбу, начал читать.
Марк!
Мне надо уехать. Не сердись на меня, я давно дала себе слово, что уеду. Сразу, как только мне исполнится 18 лет. Куда-нибудь далеко в Индию, в Африку, в Анды Или в Турцию. За меня не волнуйся, я хорошо переношу самолеты. Я сильная.
Я обязательно выживу. Еще раз.
Если бы я рассказала тебе раньше, ты бы стал со мной спорить. Но если ты подумаешь, как следует подумаешь, как думала я, то согласишься, что по-другому нельзя. Пока остаются сомнения, мы ничего не можем. Поэтому я должна уехать. Подальше от тебя. Я должна подвести черту. И обрубить сухие ветки
Марк, не пытайся меня разыскивать. Не звони. Мне нужно время. И расстояние.
Мне так кажется.
Когда-нибудь мы оба узнаем, кто мы такие, ты и я. И кто мы друг для друга.
Береги себя.
ЭмилиМарк почувствовал, что снова задыхается. Усилием воли отогнал нахлынувшие мысли.
Надо действовать. Срочно.
Он открыл рюкзак, сунул в него самолетик, записку и бумажную обертку. Вздохнул и достал мобильник. Он не зря подрабатывал в компании «Франс Телеком», аппарат у него был последней модели. Точно такой же он подарил Лили.
Марк промотал строчки телефонной книги, пока не добрался до Лили. Остановился и нажал зеленую кнопку. Экран осветился, раздались длинные гудки.
Такое бывало и раньше: он звонил, а Лили не отвечала. Он знал, что после седьмого гудка включится автоответчик. Когда прозвучал четвертый по счету гудок, он уже все понял.