Пятый, шестой Глаза защипали, словно под веки сыпанули песок, но он боялся моргнуть и увидеть перед собой уродливую морду чудовища.
Седьмой Серая тень метнулась навстречу, растопырив когтистые руки. Последнее, что отразилось в расширенных зрачках Михалыча клочья жёлтой пены на оскаленных клыках. Палец на курке дрогнул. Грохнули выстрелы. Так и не добравшись до очередной жертвы, тварь скрюченной куклой рухнула замертво, орошая кусты янтарными брызгами.
Михалыч всё давил и давил, яростно скрипя зубами. За Пашку, за всех пацанов, нашедших свою смерть в жутких объятиях чужеродной заразы, за своего сына и за себя! Он давил, пока не закончились патроны, а по бледным щекам текли слёзы.
Птенец, ты меня слышишь? На связи Гнездо! Куда вы пропали? Птенец? Гнездо вызывает Птенца! ожила рация, и, выронив бесполезную железяку, Михалыч без сил грохнулся на колени, пряча в ладонях лицо.
Гнездо, я Птенец, как меня слышно? опомнился Мартынов.
Ну наконец-то! облегчённо вздохнули на том конце. Что там у вас?
У нас двухсотые Запрашиваем помощь
Повторите, Птенец, вас не слышно! и, прежде чем Мартынов открыл рот, Михалыч вскочил и ловким движением выхватил у него рацию.
Гнездо, я Птенец. Запрашиваю помощь огня! Нам нужен огонь, сожжем здесь всё к чёртовой матери!
Не понял обескураженно отозвалась рация обиженным голосом.
Что не понятного, боец? Немедленно доложи генералу «Красный код». Запрашиваем зачистку огнём. Выдвигаемся к базе.
На том конце произошла заминка, и уже другой голос басовито ответил:
Капитан Вильнёв, на связи генерал Коршунов. Доложите обстановку!
Тяжело вздохнув, Михалыч печально повесил голову.
Когда он закончил свой сбивчивый рассказ, на том конце воцарилась гнетущая тишина. Ещё с минуту оба молчали, затем генерал недоверчиво хмыкнул:
Принеси мне то, что вы курили, Михалыч. Забористая трава
У нас сорок двухсотых перебил его капитан. Ты думаешь, я буду этим шутить? несмотря на всю абсурдность ситуации, голос Михалыча звучал вполне серьёзно, и генерал поперхнулся своим смешком.
Ну, раз ты настаиваешь, высылаю тебе взвод чистильщиков. Заразу следует уничтожить. Говоришь, этот последний отличается от других?
Михалыч взглянул на уродливый труп и согласно кивнул:
Да, этот другой. Шарообразная лысая башка, миндалевидные чёрные глазищи, бесцветные тонкие губы и клыкастая пасть. Ушей и вовсе нет. Весь какой-то непонятный, тощий и складчатый. Худые длинные руки с когтистыми пальцами, тонкие ноги. Думаю, это и есть наш пилот.
Кстати, что там с Объектом?
А что с ним будет? Лежит, мерцает К нему не подобраться пока. Повсюду эта жёлтая мерзость.
Интересно Очень интересно, прогнусавил задумчивый голос, перемежаясь с лёгким постукиванием, и Михалыч представил воочию, как генерал нервно стучит ручкой по гладкой столешнице. Если верить твоему докладу, капитан, а я, заметь, тебе верю эта инопланетная жидкость как-то странно ведёт себя при контакте с человеческой кожей. Я бы на твоём месте хорошенько осмотрел своих бойцов. Да, выдержав паузу, генерал невозмутимо продолжил: И возьми-ка ты образец не дослушав, капитан вздрогнул, лицо его окаменело.
Степан Товарищ генерал, ты уверен, что хочешь впустить эту заразу в город?
Не волнуйся, Михалыч, поспешно, словно бы только и ждал этот вопрос, успокоил генерал подчинённого. У нас в лабораториях гениальные умы прозябают без новых идей. Пора бы подкинуть им работёнку.
Ну, как знаешь! Твоё дело приказать
Вот-вот, выполняй, капитан, пока чистильщики не подоспели.
Есть выполнять! Конец связи! отчеканил Михалыч и виновато покосился на парней.
Что ж, как бы ему ни хотелось оставить тут весь ужас сегодняшней вылазки, а приказ есть приказ. И, вылив остатки воды из своей фляжки, он брезгливо скривился и поднёс её горлышко к сочащейся ране неведомого существа.
Подкинем работёнку учёным бурчал недовольно он, глядя на то, как тощая фигурка пришельца неумолимо тает, растворяясь в своей же мерцающей крови. Ну, хоть тело они не получат. Безумные гении
Вскинув голову, Михалыч увяз в осуждающем взгляде родных серых глаз.
Но приказ есть приказ!
Месяц спустя
Теперь он смотрел сыну вслед, не зная, что и сказать. Со стыдом понимал, что Максим прав, это целиком и полностью их вина. Не притащи они тогда эту чуждую янтарную жидкость ничего бы сегодня не произошло. Но что толку жалеть, знал бы, где упадёт соломки бы постелил. Ничего, перебесится парень, переживёт. Как и тогда пережил. Хоть и стал он немного угрюмым, всё же держался молодцом.
Тяжело вздохнув, Михалыч одёрнул тёплую куртку и, обречённо понурив голову, поплёлся в генеральскую палатку на доклад. Ну почему все парни как парни, а у него не солдат родился, а кисейная барышня
Взлохматив ежик волос когда-то блестящих, подобно крылу дикого ворона, а сейчас густо присыпанных ранним пеплом он судорожно сглотнул подкативший к горлу колючий ком и мимолётно смахнул с ершистых ресниц скупую мужскую слезу.
Глава 6
А утром ждал новый удар.
Из глубокого сна его вырвал настойчивый звонок в дверь. Матерясь на все лады, в одних трусах, не потрудившись даже одеться, Михалыч распахнул дверь. Максим промчался мимо отца как торнадо: взбешённое, дёрганое, возмущённое.
Вот, вот, смотри! Да как? Как они могут? Это же неправда! Всё ложь! Кругом одна ложь! тыча газетным листком в лицо ещё не совсем проснувшемуся отцу, Максим взбудоражено брызгал слюной.
Михалыч взял протянутую газету и, проморгавшись, внимательно прочитал:
«Ужасная трагедия в Североуральске-19 унесла множество жизней. Редакция газеты "Таёжный Искрень" скорбит вместе с родственниками погибших.
Вчера, примерно в 22.15 на газонефтеперерабатывающем заводе произошло внезапное возгорание, приведшее к взрыву огромной силы. Предположительно, всему виной человеческий фактор. Взрыв унёс жизни работников целой смены, буквально испепелив тела и изувечив до неузнаваемости.
Расследование ещё ведётся. Мы будем держать вас в курсе событий по мере поступления новостей с полей».
Ты понимаешь, отец? Какой взрыв? Мы их просто убили! Перестреляли и заживо сожгли под землёй! Какой ещё завод? Почему везде ложь! Как жить дальше, отец? Я не могу! Не хочу так! Я пойду и скажу, скажу всем, что это не так, не правда! Скажу, что это мы, мы принесли в город заразу, мы сожгли тех людей, и пусть нас осудят, пусть! Это мы, мы, отец и, спрятав в ладонях мокрое от слёз лицо, Максим упал на колени.
Глухое рыдание сына ранило душу родителя, и он, присев рядом, обнял вздрагивающие плечи своего уже большого, но всё ещё несмышлёного ребёнка.
Нельзя, Максимка, нельзя говорить это. Надо молчать. Понимаешь? Иначе ведь нам не жить с тобой! Иначе ведь смерть.
И пусть, пусть лучше смерть, чем так жить! Они тоже хотели, а мы их
И Михалыч вдруг с ужасом осознал: слабая психика сына не выдержала зачистку лаборатории. Не стоило его брать туда. Ох, не стоило! Что же он, старый дурак, натворил? Как теперь быть? Как уберечь своё единственное чадо от трибунала? А ведь он не будет молчать, просто не сможет. И тогда они заставят Они умеют заставить молчать
Понимание пришло резко и так внезапно, что старый вояка вздрогнул.
Максим, тебе надо бежать.
Что? Как? отстранился от широкой груди худенький срочник.
Сейчас оставайся тут, тебе нельзя возвращаться в казарму. Сиди тихо, не шуми. Кто придёт, дверь не открывай, на телефон не отвечай. И свой отключи. Понял?
Понял, шумно всхлипнул парнишка, растирая по щекам слёзы. А ты куда?
Готовить нам с тобой побег в большой мир, усмехнулся Михалыч и озадаченно почесал подбородок, глядя на то, как в глазах сына запылал совсем другой огонёк.
«Господи, пронеслось в голове, какой же он всё ещё ребёнок!»
***
Когда за окном потускнели краски и монохромная пелена опустилась на город, Максим успел уже успокоиться и как следует выспаться. Отца дома ещё не было.
Слоняясь из угла в угол, он мял в руках злосчастный листок и раз за разом прокручивал в голове памятные картины. И каждый раз, как и тогда, желудок его конвульсивно сжимался.
Перед глазами возбужденного юноши так ясно вставали живописные сцены того страшного дня, что он от волнения буквально забывал, как дышать. И только когда лёгкие вспыхивали невыносимым жаром, он судорожно вздрагивал и беззвучно глотал воздух ртом.
«Мучнистые, рыхлые лица сослуживцев, блестящие антрацитом глаза. Серая морщинистая кожа Голодные рты с щебёнкой острых зубов и пена Везде жёлтая, мерцающая искрами чужой жизни, жижа: на траве, на кустах, на одежде солдат Она как живая ползла по штанинам, заползая под брюки, под кожу, под плоть»
Как же больно смотреть на то, как у тебя на глазах с солдатами происходят разительные перемены. Ужасные метаморфозы искажают черты, превращая товарищей в жутких монстров. Как вообще это возможно?
В наше время передовых технологий такой первобытный анахронизм В душе просыпаются древние страхи перед монстрами под кроватью или в шкафу, или в огромной и чёрной пещере. Стоишь перед входом и не знаешь, что тебя ждёт. Смотришь на то, как впереди дышит тьма, а ледяные мурашки колючими стайками скачут по телу. А затем ты всей кожей, всем существом своим чувствуешь взгляд: тяжёлый, внимательный злобный взгляд твари из бездны. Ноги слабеют, становятся ватными, и тебе уже не убежать.
Максим тяжело задышал, с головой погрузившись в омут жутких фантазий. Безвольно упал в кресло и глухо завыл, прижав лоб к коленям и обхватив взмокшими ладонями бритую голову.
Так и застал сына Михалыч. Жалкого, скрюченного и чертовски похожего на покойную мать. Сердце сурового вояки ёкнуло, пропустило удар и вновь упрямо забухало в рёбра.
Михалыч склонился над поникшей фигуркой и лишь слегка коснулся плеча, как парень испуганно вздрогнул.
Ну-ну, сын, не глаши, это я, до чего же он нервный. Вот, он сунул сыну пакет в руки и отступил к окну. Переодевайся, живее. Я всё обдумал. Сейчас пересменка на КПП. Надо успеть. А там, сам понимаешь, Михалыч замялся.
А как же ты, отец? Тебя же посадят! искра разума вспыхнула в покрасневших глазах паренька. Только сейчас до него стал доходить весь ужас последствий его поведения.
Не дури, Максимка, нахмурился Михалыч. Кому нужен старый побитый конь? А вот тебя могут и вовсе того Это же тайна, понимаешь, сын? Государственная тайна. Мы с тобой и подписку давали о неразглашении, что, позабыл? А ты на весь свет Эх, махнул Михалыч рукой, Зачем ты поднял в части шум? Шёл бы сразу ко мне. А теперь тебя ищут. С особистами не пошутишь. Уходить тебе надо, Максимка, и как следует прятаться, даже там, метнул заблестевший солёной влагой взгляд отец поверх кедров и сосен, за ночной горизонт. Потупился виновато солдатик и торопливо стал стаскивать ненавистную форму с тщедушного тела.
***
Улица встретила их ночной свежестью. Лишь едва ощущался привкус химии на губах, оседал на волосках в носу, поскрипывал на зубах сухим пеплом.
Закутавшись в чёрный пуховик и натянув шапочку до самых глаз, Максим зябко ёжился, невольно стискивал челюсти, чтобы не дай бог громко не клацнули. Подоспевший апрель в тайге не спешил радовать своим благодатным теплом. Хотя снег уже растаял, и молодая травка нет-нет, да и тянула к солнышку свои изумрудные пёрышки, всё же по ночам ещё было довольно студёно.
Михалыч в привычном военном бушлате и вовсе не чувствовал холода, его до костей пробирал страх за сына. В своей родной части сейчас он чувствовал себя чужаком, хитрым, преступным лазутчиком.
Быстрыми короткими перебежками они добрались до КПП. Стараясь избежать столкновений с коллегами, Михалыч хмуро следил за периметром.
Так, вроде тишина. Тебя не должны тут искать. На вот, спрячь, и, сунув сыну полиэтиленовый свёрток, поспешно того обнял. Давай, Максимка, не поминай лихом, шёпот родителя сорвался глухим всхлипом, а глаза наполнились влагой.
Ты чего, бать? Не на войну ж провожаешь, попытался разрядить обстановку Максим, но затих, сдавленный в медвежьих объятиях.
Чай не увидимся больше! затараторил Михалыч. На первой тебе хватит. Заляг на дно, пока всё не утихнет. Долго искать не будут, если будешь молчать. Не мути воду, сын. В большом мире тебе не поверят, а если и поверят, то быстро закроют болтливый рот. Иди с Богом, Максимка, и не забывай, кто воспитал тебя. Мамку помни и живи, как учили, по совести. Ну всё, хватит сырость тут разводить, лёгким движением Михалыч коснулся холодной щеки сына, ловя на палец горячую каплю. Вон, гляди, пересменка. Сейчас я их всех отвлеку, а ты ступай потихоньку.
Незаметно подкравшись к приземистому зданию контрольно-пропускного пункта, Максим скинул тяжёлый рюкзак с плеч и прижался спиной к бетонной стене. С ноющей болью в груди в последний раз взглянул в глаза сына Михалыч и, проглотив застывший ком в горле, скупо кивнул. Поймав робкий ответный кивок, он гордо выпрямил спину и уверенно отвернулся от сына.
Он знал, что бросает его, делает именно то, чего пытался всегда избежать. Выпускает своего мальчика единственного родного человечка одного в большой и безжалостный мир. Лишь только мысль, что тем самым он даёт сыну шанс, грела разбитое отцовское сердце. Шанс на жизнь без оков милитаризма, без строгих рамок системы замкнутого, погрязшего в своих склочных интригах закрытого мира. Что ждёт его там? Это зависит теперь лишь от него самого.
Дежурные? командный окрик заставил вальяжно развалившихся в тесной каморке парней испуганно дёрнуться.
Спешно похватав оружие, они выскочили за дверь и, торопливо поправляя сбившиеся бушлаты, вытянулись в струнку.
Дежурный Ковальчук по вашему приказанию прибыл! доложил первый.
И так далее, все по одному, четверо парней отчеканили речитативом. Капитан слушал, кивал, а сам провожал взглядом метнувшуюся в распахнутые двери тень, запечатывая в душе каждый изгиб хрупкой фигурки.
Ещё чуть-чуть, и он навсегда потеряет из виду родной силуэт, но зато Максим будет свободен. Будет жить и, может быть, вспоминать иногда своего старого батю. Плотно сжатых губ коснулась улыбка.
Рыжий Ковальчук беспокойно всмотрелся в лицо командира и без задней мысли проследил его взгляд.
А ну, стоять! Михалыч вздрогнул и вывалился из размышлений в тот самый момент, когда дежурный уже лихорадочно вскидывал автомат.
Нет! из груди вырвался крик и, ни минуты не сомневаясь, отец заслонил грудью исчезающую в тайге спину сына.
Сухая очередь слилась с отчаянным криком, резанула слух, и голова взорвалась резкой болью. Срубленным кедром рухнул Михалыч на землю лицом к настежь распахнутым сквозным дверям КПП, и сквозь алый горячий туман в угасающем мире ему мерещилась благодарная улыбка спасённого сына. Уголок губ капитана судорожно дёрнулся, и наступила тьма.
Глава 7
Беглеца тогда так и не поймали. Да и кому было ловить, когда четверо молодых солдатиков соляными столбами испуганно замерли над недвижимым телом своего командира, вместо того чтобы торопиться за помощью и докладывать старшему по званию о произошедшем ЧП.
Конечно, ребят наказали, но это было потом, а сейчас
Максим, услышав выстрел, резко остановился. В душе его боролись два противоречивых желания: вернуться и помочь отцу или бежать что есть сил в надежде уйти от погони. Победило второе. Отец не какой-то там рядовой и сумеет сам постоять за себя. Тем более выстрелов больше не слышно.