Так оно спокойнее
Люди ведь. Люди демонов недолюбливают.
Мимо с душераздирающим скрипом проползала карета. И из окна выглянула напудренная девица.
Демон! взвизгнула она, указав на меня. И она тут!
Карета прокатилась, а вот люди не то, чтобы кто-то рискнул бросить в меня камень, но взгляды взгляды были совершенно однозначными. Мне даже холодно стало от такой незамутненной ненависти.
Что я им сделала?
Ничего.
Наверное, они просто боятся. Ведь и вправду исчезли принцессы, а еще девушку убили, пусть даже не я, но кто в это поверит? Куда проще обвинить одну присутствующую демоницу, чем какого-то абстрактного чернокнижника.
И что мне делать? поинтересовалась я.
Никто не ответил.
Так мы и стояли. Долго повозки все тянулись и тянулись. И стоять на жаре было тоскливо. Да и зачем, если и Ричард, и рыцари давно уже скрылись где-то там, в дымке горизонта.
Я отступила.
Вздохнула. И развернулась. Надо бы вещи собрать, что ли, если уж уезжаю. А уезжать не хотелось. Категорически. Что-то сомневаюсь, что в городе ко мне иначе отнесутся. Я ведь все-таки демон. И не расскажешь же, что дефективный.
И Замок.
Я чувствовала его печаль. Одиночество. И не удержалась, коснулась камня.
Они вернутся. Он вернется. Веришь?
Тихо скрипнула дверь.
А с другой стороны вот зачем мне уезжать-то? Душницы нет. Твари ну, твари, конечно, дело такое но опять же, даже если эти порталы открывались где-то там и кто-то в них попадал, то случалось это нечасто.
Так?
Плюс я вовсе не так уж беззащитна. И опять же, легионеры.
Правда, оставались кое-какие нюансы
Ты готовить умеешь? поинтересовалась я, обернувшись. И пальцем ткнула в грудь легионера, отчего он отступил. А то ведь я как-то не очень.
Он подумал и осторожно кивнул. А потом руками развел и помахал, довольно-таки экспрессивно.
То есть, высокая кухня не для тебя, поняла я. Но в целом с голоду не помрем. Устраивает.
И стало как-то легче.
Не только мне.
Замок тоже обрадовался. Я его понимаю. Одиночество ведь никому на пользу не шло. Даже замку.
Мы мы чем-нибудь займемся. Чтобы не думать о плохом. Например не знаю, уборкой? Всегда её ненавидела. Но вот если надо отвлечься, то уборка самое оно.
Наверное, это признак душевного нездоровья, разговоры вслух, но тишина давила. И и я просто пошла. По комнатам заглянула в одну, отступила, до того резко в ней пахло духами. Стало быть, жил кто-то кто-то жил.
И замку это нравилось.
Несмотря на духи, которые словно разлили. И на мятое покрывало, сброшенное цветною кучей. На опрокинутую вазу и лужу под нею. Отпечатки на ковре
Они вернутся. Потом. Когда-нибудь я подняла вазу. И покрывало тоже. Встряхнула и сложила. Потом разберусь, куда его.
А ведь слуги из местных, те, которых дэр Гроббе нанимал. Они тоже уйдут?
Нет.
В следующей комнате меня встретила пухлая девица, нервно прижимающая к груди мятый ком простыней.
Г-госпожа? выдавила она.
Я, согласилась я как-то обреченно. А ты кто?
М-м-маришка убираюсь. Вот.
А домой? Со всеми?
Так это сперва убраться. А потом домой.
И много таких тут? Как ты?
Я. И еще Улька, она как-то вот успокоилась. Нихта, ей вовсе идти некуда. У ней мачеха злая. И батька запойный. И
Раз некуда, пусть остается, решила я. А ты?
Так и я мне ж того там и без меня, она махнула рукой. А вам чего?
Ничего. Так смотрю.
После гостей, Маришка понимающе кивнула. Оно-то да. Оно-то надобно. У нас, помнится, к старостихе минулым годом свояки приезжали. Так опосля гребень серебряный пропал. Очень она по нему убивалася.
Это да, за гостями глаз да глаз нужен.
Сочувствую, сказала я. И тут же поинтересовалась. А готовить вы умеете?
Так готовим, Маришка явно удивилась. А чего надо-то?
Ужин. На на одну персону.
И опять тошно стало. Я тут порядки навожу, ужины заказываю. А он там они там что они делают? И откуда это ощущение грядущей беды? И еще очередной ошибки, которую я сделала?
Слезы на глазах опять же.
Но плакать нет, демоны не плачут.
Я развернулась и тихо вышла. Нечего людям мешать. И все равно надо чем-то себя занять. Надо иначе свихнусь. Вот будет радости-то Ричарду. Он возвращается, всех одолевши, а тут невеста сумасшедшая.
Хотя чего еще ждать от демоницы.
Идем? спросила я у молчаливого Легионера. Куда-нибудь только понятия не имею, куда.
Он кивнул. И в этом кивке мне примерещилось сочувствие.
Надо же
Нет, точно с ума схожу. Или уже. Но в стене передо мной появилась дверь. И и это был хороший повод её открыть.
В конце концов, оставляя девушку на хозяйстве, не стоит надеяться, что именно им она и будет заниматься.
ГЛАВА 5
Где случаются сюрпризы
«А когда нужда случается отбыть по делам, надлежит не столько увещевать жену строго, ибо пусть даже внемлет она уговорам, но всякому ведомо, сколь слаб дух женский и сколь падок он на всякие искушения. И потому человек разумный не станет полагаться лишь на слова, предпочтя им действия. Увези жену из града великого, оставь её в поместье малом, окружи верными слугами да приставь сродственницу из тех, что богата годами, но и только. И пускай она со всею страстью блюдет честь родовую»
«Наставления для супруга во счастие семейное», писанные безымянным монахом.
Теттенике открыла глаза.
Она она была.
Где?
И и что с ней случилось-то? Она помнила. Туман. И зеркало. И золотые тропы, что сами легли под ноги. Выбирай любую. Только потянись, и откроется, отворится тайное. Теттенике потянулась, перебирая одну за другой. И что дальше-то?
Что-то произошло.
Она ведь почти поняла. Почти выбрала правильную тропу. Почти и нить лопнула. Громко так. Так громко, что
Она села.
Чихнула.
В носу что-то что-то не то пахло знакомо так. Сеном сухим и влажною, едва-едва скошенною травой. Так пахнет где?
Хлебом.
Навозом.
Конюшня? Голова болела. Просто таки невыносимо.
Эй ты, в бок пнули. Ишь, разлегся
Больно! От боли она зашипела. И от непонимания. Как кто посмел
В сумраке было видно крупное круглое лицо, а вот черты его расплывались перед глазами. Во рту пересохло. Сердце колотилось.
Вставай, вставай! её снова толкнули, опрокидывая на слежавшуюся солому, из которой отчетливо пахло плесенью.
Что произошло?
Что
Теттенике с трудом, но поднялась. Сперва на четвереньки, потом потом просто.
На от, вычисти дали боги помощника, даром, что рожей смуглый, а ленивый в руки сунули скребок. И гляди у меня, хоть соринку на шкуре найду
В нос сунули кулак.
Большой.
Чего ты с ним возишься? раздалось откуда-то сбоку. Дай затрещину, чтоб место знал.
Ага, а он еще нажалуется. Да и то мало ли кто их, желторожих, знает.
И человек отступил. Правда, недалеко.
И хилый он больно. Не дайте боги, помрет ненароком эй, есть хочешь?
Теттенике осторожно кивнула.
Она ничего не понимала. Или это все ведьма! Ведьма что-то сделала, и Теттенике Теттенике была там, по другую сторону зеркала. А теперь оказалась здесь. И и где это «здесь»?
На от, ей протянули флягу и кусок хлеба. А коня все одно вычисти, а то хозяин вернется и заругает.
Коня?
Только теперь Теттенике рискнула обернуться.
Коня
Самого она видела его прежде. И даже ехала верхом, если можно так назвать сидение в паланкине, что закрепили на широкой спине самого огромного, самого страшного коня из всех, кого только пришлось встретить Теттенике.
Его массивная морда нависала над ней.
Тело терялось в темноте, но теперь близость его, опасность, от него исходившая, ощущались кожей. Конь тихонько вздохнул, и горячее дыхание опалило кожу.
Что
Голова качнулась. И наклонилась так, что Теттенике увидела свое отражение в огромном выпуклом зеркале глаза. Это это не она!
Смуглое лицо. Плоское. Грязное. Темные волосы обрезаны коротко и торчат в разные стороны. Мятая рубашка съехала с одного плеча. Оно выглядывает, узкое, уродливое, побитое оспинами.
Она задохнулась одновременно от страха перед конем и от ужаса, осознания того, что с ней произошло. Драссар же, устав стоять, потянулся к Теттенике и осторожно, бережно, коснулся мягкими губами пальцев.
Ишь зверюга, раздалось откуда-то из-за спины. К такому-то и подойти боязно.
Ай, тебе и не надо. Сказано же ж, что желторожий приглядит. Вот пусть нехай и приглядывает. А у тебя чего, иных делов нету?
Теттенике сглотнула.
Этот страх драссары умные.
Брат говорил. А раз умный Теттенике разжала пальцы, и конь осторожно, нежно даже, забрал горбушку хлеба. В животе заурчало. И и кем бы ни был тот, кем стала Теттенике, он не ел довольно давно.
Ничего.
Она потерпит.
Она она, содрогаясь одновременно от страха и странного предвкушения, протянула руку. И драссар ткнулся мордой в раскрытую ладонь. Горячее его дыхание опалило. И нет, страх не исчез.
Но Теттенике сильнее страха.
А еще еще она должна что-то сделать.
Вернуть.
Себя.
И и с ведьмой сладить рассказать кому? Кто поверит мальчишке-конюшему? Пусть не рабу. Пальцы взметнулись к шее, и Теттенике выдохнула. Не рабу. Все-таки не рабу.
Из конюшни она выбралась чуть позже, обнаружив вполне себе удобную дыру, которую тот, кому принадлежало тело, хорошо знал. И потому тело это протиснулось меж двух досок, благо одна из них держалась на ржавом гвозде и поворачивалась легко.
Влево.
Там, снаружи конюшен, а то были совсем не замковые конюшни, пахло странно. Людьми. Люди всегда пахнут одинаково. Лошадьми. И еще чем-то, чему Теттенике не имела названия. Этот запах, такой свежий, такой непонятный, пугал и одновременно манил.
И город сам.
Каменные дома. Она никогда не видела прежде столько домов из камня. Разных. Больших и маленьких, хотя даже самый маленький был куда больше роскошного отцовского шатра.
Деревья.
И цветы в кадках в степи цветы живут недолго, а вот здесь их поливали. И не жалели воды. Это тоже было непонятно. Зачем? Одно дело, табуны поить, но вот цветы
И в кадках.
Перед одной Теттенике остановилась, не в силах отказать себе в удовольствии потрогать мягкие лепестки. Нежные. Нежнее самого изысканного шелка.
Чего творишь, оборванец! тотчас завопила толстая женщина откуда-то из окна. И Теттенике поспешила убраться. Кто знает, может, цветы трогать нельзя.
Все-таки не замок.
И она не дочь кагана, а а не понятно, кто.
Очутившись на пристани, она зажмурилась, до того ярким было солнце, отраженное водами. И сами эти воды представились ей ожившим серебром. Оно переливалось, блестело, сверкало. И редкие лодки казались такими крохотными, игрушечными даже.
Налетел ветер.
Швырнул водой в лицо. И Теттенике, облизав губы, удивилась тому, что вода бывает горькой. Как?
Море это, сказал старик, что сидел на берегу и щурился, тоже ослепленный волнами. Что, не видал никогда?
Никогда, Теттенике не стала приближаться к старику. Море?
Море, море вздохнул тот. А ты чего? Вашего ищешь?
Теттенике кивнула.
И почесалась.
Проклятье! Да у нее клопы! И хорошо, если только они.
Так поздно уже ж, вполне искренне удивился старик. Ушли оне. Еще вчерась.
Ушли?
Куда?
Куда? выдавила Теттенике.
Туда, старик махнул на серебристую гладь. Девок спасать. Как издревле. Девка, она-то вечно в беде
В беде.
Еще в какой беде
Кажуть, что до самого Проклятого города дойдуть. На от, старик протянул кусок лепешки, и Теттенике не стала отказываться. Лепешка была сухой, но показалось, что ничего вкуснее Теттенике и не пробовала. Жалко их помруть все. А молодые мой батько-то еще когда говорил, что нечего туды соваться. И дед а дед дело говорил.
Он пожевал губу.
Он был очень стар. И сквозь седину его проглядывала темная кожа черепа. На лице эта кожа собиралась складками, и в них терялись и морщины, и ясные, словно небо, глаза старика.
Садись он. Погляди старик похлопал по траве. Небось, у вас такого нету?
Нету, согласилась Теттенике.
Уехали.
Брат.
Брат бы брат бы, может, и выслушал бы. Поверил бы? Теттенике знала, что сказать. И и поверил бы. Конечно. Она бы она бы рассказала о том, как он однажды пробрался в шатер. И старуха Шоушан не посмела прогнать сына Владыки Степей. Она хмурилась. Недобро шевелила бровями. Кусала губы. Но притворялась любезною.
А он все равно понял.
И сунул кулак ей поднос.
Вздумаешь обижать сестру, выпорю, сказал он тогда. И пусть голос его был тонок, но Шоушан ничего не сделала.
И об этом Теттенике тоже рассказала бы.
А еще о том, как они убежали смотреть на падающие звезды. И до утра лежали на траве, пытаясь сосчитать все, до единой.
Но что ей делать теперь?
Брат ушел.
И и это на самом деле опасно. Она ведь видела! Только она и видела! Только она и знает а теперь знание мучит.
Ты чего? Плакать? Ты это брось, старик протянул еще ломоть лепешки и кусок белого, щедро приправленного травами, жира. На от, съешь. Тощий больно. Ничего, были бы кости, а мясо нарастет. Я в твои годы тоже не больно-то
Он махнул рукой.
А Теттенике приняла нежданный подарок и села рядом. Больше она старика не боялась. И лошадей тоже. Кажется. Если только самую малость.
Море, теперь она смотрела на него без восторга.
Море островитяне-то толк знают. Изрядные мореходы. Дед еще баил, что его собственный дед тех самых кровей. Не ведаю, только море мы завсегда чуяли. И эти он, что приличными людями казались, тоже море чуют и было б простым, дошли бы. Думать нечего. Нет такого пути, который бы детям воды не открылся.
Оно не простое?
Жир был соленым. И еще сладким. Он растекался по языку, по рту, и Теттенике зажмурилась. Что ей делать?
Что ей делать теперь?
В Замок
А то, еще когда все случилось, туточки вовсе людям места не было. Только твари и были. И Замок от. А после-то люди, они же ж как, было бы куда пролезуть там-то, по-за горами, небось, тоже не сладко. Вот и бежали, кому не было куда пойти. И охотники, и прочие, кто мог. Жили. Выживали. Кто как умел. Дед мой еще сказывал, что в иные времена Легионы крепко границу стерегли. А нонче, почитай, и нету этое границы, да
Море, напомнила Теттенике. Слушать историю о стародавних временах желания у неё не было. Совершенно.
А кто её в Замке ждет? Будь она собою, то то потребовала бы принять. И никто не посмел бы перечить. Не дочери кагана.
Море в море и так-то тварей всяких превеликое множество. Да а уж когда тьма коснулась, так и вовсе сделались они ужасны. Еще мой прадед
В душе шелохнулось раздражение.
У Теттенике тоже прадед имелся героический, но она же не приплетает его к каждому слову.
тот говаривал, что в бухте старой живет зверь-кракенус. Навроде осьминога. Видал осьминога?
Нет, Теттенике покачала головой.
На рынок сходи, поутряни туточки свежих привозют. От такой он, старик развел ладони. Сам-то голова пузырем и восемь щупальцев.
Жуть какая.
А кракенус тоже, только огроменнейший. Может, с дом, а может, и поболе. Лежит он на дне, стало быть, зарывшись в ил. За годы многие зарос он песком, водорослями, каменьями вот. Будто его и нету, голос старика сделался низок и тих. И Теттенике подалась, чтобы лучше слышать. Правда, стоило ли верить услышанному, она пока не решила.
В её видениях подобного существа не встречалось.
Лежит он, стало быть, и лежит, ни жив, ни мертв. Но стоит какому кораблю подойти к бухте, тотчас поднимутся щупальца кракенуса! И обхватят корабль, обовьют. А потом разломят пополам. И сам он поднимется, ужасный до того, что любой человек прямо так и рухнет со страху
Брат ничего не боится.
Ни кракенусов, ни лошадей, разве что женитьбы, и то об этом страхе никто не знает. Теттенике и сама лишь догадывается, но не так, чтобы наверняка.
Никому тогда спасения не будет! продолжил старик, руки поднявши. А меж щупальцев кракенуса обретаются иные твари. Белоглазые акулы с бездонными животами, длинные мурены, покрытые ядовитою слизью, прозрачные медузы, которые любого человека обнимут, запутают и растворят в себе.
Жуть.
И вправду, жуть.
Так что, старик убрал руки. Зазря они морем пошли. Надобно было старой тропой.
А где она? робко поинтересовалась Теттенике.