А как вернулись в Лешницу так тут же гайдук препожаловал, от братьев Недичей. Мол, жди, староста, в ночь будем у тебя. Тут всё и завертелось. Слобо даже рад был, что за всей этой беготней не до чертовщины стало. Гайдуки были отправлены на ночлег по кучам. Кони стояли во дворах, накормленные. Оружие было наточено. К себе староста взял на постой самих братьев Недичей. Девчонок от греха подальше загнал спать, хотя оба брата, Глигорие и Димитрие, были давно женаты. Для них накрыт был стол: мезе, сливовица, чорба, запеченный в углях поросенок, всё как положено. А после на убранном столе развернут был старый платок, в котором принес кузнец новые сабли, выкованные Вуком в привычной уже манере, с узорчатыми клинками. Смотрели на них братья, трогали руками заточку, гнули и только языками цокали: «Добрый, добрый челик!»
Ввечеру другого дня гайдуки покинули село и обходными тропами направились к Лознице. С гайдуками пошли и парни из села, среди прочих старшие сыновья Слобо, Милан и Богдан. Ушел и Павле, ухажер Бранки, с горя, видать. Слобо целый день собирал сыновей и даже думать о том, что кто-то из них может не вернуться, не хотел. Йованка смахивала слезу украдкой, заворачивая им в полотенце лепешки и сыр. Уходили ненадолго, много класть не надо было, но мать всегда мать, вместо двух дней всегда положит на неделю. Перед выходом Слобо еще раз глянул на сыновей, проверил, заточены ли у них ножи, перекрестил.
Ну, с Богом!
Когда они шли со двора, Йованка прислонилась к мужу и уже не могла сдерживать рыданий.
Не плачь, успокаивал ее Слобо, это мужчины, они должны уметь держать оружие в руках.
Страхи и впрямь оказались напрасными. На другой день пришли добрые вести. Лозница торжествует. Под утро в город вошел отряд гайдуков с ополченцами, местные сербы тоже на месте не сидели, похватали свое оружие и на главную площадь. Турецкий хан был сожжен дотла, сопротивлявшихся турок прибили. Всех этих субашей и сейменов с мордами, что в дверь не пройдут, вытащили на площадь и посадили в хлев со свиньями. Ну и визгу было! Были отпущены все сербы-пленники и взята добыча сундук с дукатами, у людей отобранными. Людям их уже не вернешь, пойдут теперь на ружья, порох да пушки. Повсюду был праздник, люди поздравляли друг друга, подносили слатко и ракию в любом дворе, девушки целовали гайдуков прямо на улице, а те ездили по городу и стреляли вверх из ружей.
Милана и Богдана вместе с другими парнями из Лешницы отпустили не пару дней домой, а потом гайдуки с ополчением уходили на Шабац. То-то праздник был в селе! Парни были молодцы, их встречали как героев. Не посрамили честь уроженца этих мест, Милоша Обилича. Вернулись сыновья старосты с новенькими турецкими ятаганами на поясах, и у каждого было по паре дукатов в кармане. В эти дни в селе только и успевали, что резать ягнят да сменять на столе одни блюда другими. Но это были добрые хлопоты. Староста даже за Бранку перестал тревожиться она металась между кухней и сушарой, то погачу с лепешками пекла, то воду таскала, в общем, не до сердечных дел ей было. Ну и славненько.
Но вот ополченцы снова ушли, и на селе стало тихо. Поля были вспаханы и засеяны. Слобо с младшими пилил старые ветки в саду, а во дворе, наконец, зацвела яблоня, а все склоны Цер планины покрылись белым облаком цветов. Мирис их растекался повсюду, как дорогие благовония с Востока, о которых только и мечтали все лепотицы. Стало совсем тепло. Слобо щурился на солнце, как кот, когда во дворе снова показалась неразлучная пара кум Сречко и кузнец Петар. Слобо вздохнул и крикнул Йованке, чтоб несла мезе и чоканчичи.
На сей раз кум принес такие вести. В Лознице всё шло путем. Побили и изгнали всех турок, у торговцев ихних забрали товара немало. Продадут его и всё пойдет на правое дело. В домах турок теперь посадят гарнизон, откроют заедницу[78], школу и больницу. Жаль только, каким-то туркам удалось-таки уйти за Дрину, в Боснию. Это было нехорошо. Доблестное же ополчение во главе с воеводой Яковом Ненадовичем направилось к Шабцу, чем там у них дело закончилось, пока неизвестно было. Но про восстание говорили все, что идет оно успешно, многие города взяты гайдуками либо сами перешли на их сторону, а вождь Караджорджа уже чуть ли не к Белграду подступился, как и обещался.
Выпили по чоканчичу за такое дело. За восстание, за сыновей своих да за успех начинаний добрых.
Что там наш подмастерье, всё трудится? спросил Слобо как бы невзначай.
Куды ж ему деваться, трудится. Вон клинки новые куёт. Про них уже чудеса рассказывают, говорят, таких даже в самом Дамаске нет. Но как, как он их делает, чертяка такой?
А давайте все-таки поглядим, а?
Да ты что, Слобо!
А что? Прямо сегодня ночью пойдем и проверим.
Не боишься ты
Чего бояться-то? Съест он нас что ли? Мы тихонько
А ну как снова Огнезмием обратится? И спалит всё село?
А мы его крестным знамением осеним, его вся нечисть боится.
Довод подействовал. Тем более что желание узнать, откуда Вук этот берет свои чертовы клинки, не только не пропало, но даже усилилось. Договорились днем хорошенько выспаться, вечером встретиться у старосты, оттуда тихонько перейти в кучу кузнеца, а уж там Загадывать было как-то боязно. Как кривая вывезет.
Так и поступили. Слобо выспался, на закате его разбудила Йованка. Встал он, попил отвара липового, и сидел, ждал, капли сливовицы в рот не брал. Пришли кум с кузнецом, как и было уговорено, тоже сели, друг на дружку смотрят. А ночь безветренная выдалась, лунная, на дворе светло, как днем.
Ну что, тронулись?
Тронулись.
Тихо было возле кузни. Старосте показалось даже, что там и нет никого, но тут заметил он, как из приоткрытого окошка виднеется свет. Затаив дыхание, заглянули они в приоткрытую ставню. А там В кузне тоже темновато было, горн не горел, лишь тусклый свет шел от наковальни, где лежала стальная полоса из присланных братьями Недичами. Подле наковальни стоял он, этот чужак, назвавшийся Вуком, а на самом деле то ли змей, то ли черт. Стоял и глядел на полосу. Потом поднял над ней руки свет усилился. Поднял он руки выше и вот, заготовка поднялась за ними и повисла над наковальней. Краем уха слышал Слобо, как кузнец сглатывает слюну.
Огнезмий развел руки и стальная полоса закрутилась, причем с каждым поворотом свет вокруг нее разгорался всё сильнее, пока не стал нестерпимо ярким. Сама же сталь начала претерпевать удивительные перемены: Вук растопырил пальцы и она выгнулась, складываясь в петлю, будто это и не сталь вовсе, а мягкое тесто для бурека; он сжал руки в кулаки и петля опять слилась в ровную полосу, шипя и разбрызгивая жидкий огонь. Будто бы живое солнце парило над наковальней, подчиняясь движению его рук. Завороженные, все трое потеряли дар речи.
И тут кузнец икнул. Громко, как магарац. Стальная полоса остановилась ни миг, Огнезмий повернул голову в сторону окна, зыркнул оказавшимися внезапно красными глазами и Живое солнце в его руках вспыхнуло и взорвалось, как будто это была не кузня, а пороховой склад. Невидимой волной всю троицу вынесло от окна, кубарем покатились они по склону. Раздался знакомый свист, и вот уже над трубой парил он, Огнезмий, рассыпая искры. Расправил крылья, на миг завис над крышей и с треском устремился ввысь.
Слобо только и оставалось, как вспомнить самую простую молитву и повторять, истово крестясь: «Господи, помилуй! Господи, Помилуй!» Кум дрожал так, что у него зуб на зуб не попадал. Кузнец же застыл, будто каменный: не двигался, ничего не говорил и, казалось, даже не дышал.
Он заметил нас? только и смог выговорить кум.
А как же не заметить, злобно ответил Слобо, продолжая креститься. Кто-то икает, как магарац.
Что же что же теперь будет?
Ништа добро[79].
Слобо встал с земли, потирая ушибленные места.
Ладно, что уж теперь. Видел так видел. Пойдем до кучи.
Они побрели вниз по тропинке. И, конечно же, представить себе не могли, что судьба уже поджидала их за ее поворотом. Эта самая судьба пришла к ним в обличии Миомира, мужа Адрияны, той самой подружки Любицы, с которой они не так давно подрались на радость всему селу. Благоверную свою он хорошенько отходил вожжами, и поговаривали, что за дело: шептались, что и она тоже спуталась с Вуком. Но сейчас на нем лица не было.
Слобо! Петар! Беда! заорал тот. Хорошо, что вас встретил. Беда!
Да что стряслось-то?
Турки! Башибузуки! Миомир остановился, чтоб отдышаться. Сюда идут!
Сердце у Слобо опять упало и заколотилось где-то в животе. Столько всего и за один день! Вот! Вот они, эти восстания и победы! Ведь с самого начала даже овце понятно было, что турки так всё это не оставят и придут мстить да свое обратно забирать. Ополчение ушло к Шабцу, а эти волчины тут как тут. Ну и что делать-то теперь? Где эти гайдуки в белоснежных подеях с четырьмя сотнями складок и шитых позументом антериях? Кто теперь защитит их?
Староста поспешил к своей куче, кум и кузнец бежали следом, а Миомир еще и добавлял:
Из Добрича прибежал сын троюродной сестры. В таком виде, что смотреть страшно. Когда турки напали, он в окно выскочил да схоронился в кустах, а когда увидал, что они там творят, то дал деру без оглядки. Если подняться на холм, где старый яблоневый сад, оттуда видно зарево.
Впрочем, зарево было уже видно и отсюда, Слобо просто не замечал его прежде, о другом мысли были. Вона как, значит
Насмерть перепуганный народ стекался к сельскому храму, где люди узнали об ужасной судьбе их соседей и родни из Добрича. Башибузуки пришли к полудню. Встреченных на селе мужиков они убивали, равно как и стариков. Подпалили многие дома, вынесли все, что только могли. Согнали в центр села женщин и детей, и что там началось не передать. Какая из женщин пыталась противиться ту вместе с детьми убивали сразу. Если же про кого узнавали, что из породицы кто-то в гайдуках, то всех сжигали в куче без лишних разговоров. А не нужных никому младенцев так и вовсе насаживали на забор.
Ужаснее этой вести нельзя было представить ничего. Женщины тут же завыли, лица мужчин побелели впрочем, в темноте их было плохо видно. Восстания и победы это хорошо. С другого бока Как староста представил себе, что наутро они все будут мертвы, село сожжено, а дети насажены на забор, то ноги у него сами собой начали подкашиваться. Турки мстили, и мстили жестоко. А те, кто мог защитить, были далеко. «Турок полсотни, они хорошо вооружены и будут тут наутро», это было единственное, что староста понял из сбивчивых рыданий родственника Миомира, добежавшего до них.
Он обнял парня и похлопал его по спине, утешая. Но какое уж тут утешение, если сами они И тут закричали все и сразу. Кто-то просто орал, размахивая руками, кто-то требовал послать гонцов к Лознице и Шабцу, кто-то хватать оружие, кто-то брать все ценное, что можно унести, и бежать прятаться на Цер планине, в развалинах той самой кулы, где, по преданию, жил дух. После таких вестей духов, тем более древних, никто уже не боялся.
Но Слобо был старостой этого села, он отвечал за всех, и сыновья его были в ополчении. И была оттого ему и его породице верная смерть, вперед других. Надо было что-то делать. После краткой перепалки порешили: гонца в Лозницу послать, женщин-детей-стариков побыстрее прятать на Цер-планине, а мужчинам взять все оружие и устроить засаду на тропе за селом. А что они могли еще сделать?
Ну что, все всё поняли?! крикнул Слобо со всех сил, взгромоздившись на телегу, дабы перекричать галдеж односельчан.
Все вроде бы закивали.
Нет, не поняли! вдруг раздался голос откуда-то из-за спин.
Черт! Как дорого Слобо дал бы, чтобы никогда не слышать этот голос. Но хозяин его вот он, пришел открыто, и толпа людей его не заботит. Что этот Вук позабыл тут?
Люди зашумели.
А, вот это кто! воскликнул староста. Только тебя тут и не хватало!
Но Огнезмий пропустил это мимо ушей. Он, как ни в чем не бывало, шел к старосте, а селяне, будто повинуясь какой-то силе, расступались пред ним: мужики с каменными лицами, сжимая кулаки, бабы потупя глаза и украдкой посматривая на него. Вук был таким же, как всегда: прищуренные сонно глаза, золотящиеся в свете факелов волосы, привычная уже ухмылка И вроде не отличишь от обычного человека, а поди ж ты. А еще показалось старосте, что тот чем-то то ли недоволен, то ли раздосадован. Как бы не их походом к кузне.
Ты зачем пришел? спросил староста у Вука.
Вы ничего не успеете сделать из того, что ты сказал сейчас, ответил Огнезмий спокойно.
Зачем ты пришел?! почти закричал Слобо. Обойдемся и без твоих советов.
Вук пожал плечами:
Хотите сами так пожалуйста. Только я помочь вам могу.
Помочь он может! воскликнул Миомир. Ты б лучше
Огнезмий глянул на него, и Миомир осекся.
Я могу помочь вам. И пришел для того.
Староста кашлянул.
Ну
Время истекает. Вам нужна помощь или нет? Башибузуки будут здесь с рассветом.
А откуда мы знаем, может ты с ними заодно? спросил кузнец.
Был бы заодно, ухмыльнулся Вук, так вас бы тут давно уже не было.
Народ зашумел сильнее. Слобо покачал головой, мол, да, не верим а как тебе можно верить-то?
Как мне можно верить? будто прочитал Огнезмий его мысли. Ты говоришь так, будто я вас когда-то обманывал.
Староста крякнул. Не хватало еще, чтобы этот змей еще и мысли их читал. Сам-то он видал уже предостаточно для того, чтобы верить в силу этой нечисти. Непонятно было только одно: зачем Огнезмию делать что-то для них и что он за это возьмет?
Хорошо, Вук, или как там тебя
Вук, просто Вук.
Хорошо, Вук. Что ты можешь для нас сделать?
Я могу сделать так, что никакие турки до села не дойдут.
Ты можешь задержать их?
Они не дойдут до вас, ни сейчас, ни когда-либо.
Сказано это было так, что сложно было не поверить говорившему. Тем более что верить хотелось. И Слобо тоже верил, с этого змея станется.
Но зачем?
Считайте, что они мешают мне работать в кузне.
Слобо засмеялся бы на это, но что-то не до смеху было. Вот ведь защитничек выискался! Как баб портить так про кузню и не вспоминал, а тут вдруг Но про то староста ничего не сказал, а спросил только:
Ну а нам-то что делать? И что в оплату возьмешь?
Что делать? Сидеть по кучам да беречь своих женщин. Коли выполните мое условие, ничего с вас не возьму. По рукам?
Слобо уже ударял однажды по этим рукам, и подвоха отсюда вроде бы не ожидал. Хотя с другого бока Но черт, уже светало! Если б не это никогда.
По рукам!
Слобо хлопнул Огнезмия по руке. Он и забыл, что была она не скользкой и холодной, как шкура змеи, а теплой, скорее даже горячей. Господи, Боже, с кем приходится договариваться, когда турки на подходе!
Если все-таки сомневаетесь, сказал Огнезмий, можете собрать с десяток мужиков покрепче, тех, кто не испугается, и пройти со мной до края села. Но не далее.
Сказал он и пошел прочь.
Так и сделали. Гонца в Лозницу все-таки послали, но когда еще оттуда вести ждать! Всех женок, стариков да детей загнали по кучам да заперли там, чтоб не вылезали. Сторожить своих Слобо оставил сыновей, да и Йованка разумная баба, безобразий не допустит. Мужики прихватили кто нож, кто топор, кто вилы, и попрятались во дворах, а с десяток самых сильных со старостой во главе пошли провожать Огнезмия по дороге до того места, где они условились.
Светало. Верхушки деревьев стали уже видны на фоне сереющего неба. Вук за всю дорогу не проронил ни слова. Они дошли до моста через Ядар, но тут Огнезмий свернул с дороги, и они сошли следом за ним на неприметную тропку, круто сворачивающую вверх, в гору. И там, на склоне, среди высоченных елок, он остановился.