Следуя подробным указаниям, полученным в военкомате, она успешно добралась до поликлиники Генштаба, куда была командирована для прохождения службы. И вот тут уже и старинный московский бульвар, и внушительные здания Генштаба и поликлиники, а особенно обилие высших военных чинов и несметное число медиков в белоснежнейших халатах, снующих по всем направлениям запутанных коридоров и переходов загадочной поликлиники, все восхищало ее и чуть ли не повергало в благоговейный ужас и культурный шок.
А вы знаете, кем будете работать? спросила ее в своем кабинете главная медсестра поликлиники, маленькая, ладненькая Нина Игнатовна.
Вика не знала, так как в военкомате ей почему-то этого не сообщили, туманно сославшись на то, что им это неизвестно и что «не переживайте, все скажут на месте». А Вика, в эйфории от того, что впереди такие невероятные перемены, даже как-то особо и не озаботилась этим вопросом.
Мы набираем девушек-военнослужащих для пополнения младшего медицинского персонала поликлиники, то есть санитарочек. Их обязанность помогать медсестрам в течение всего рабочего дня, а также мыть полы в отделении. Если вы не готовы к такой работе, то сейчас вы еще можете отказаться и уехать, но когда примете воинскую присягу сделать это уже будет невозможно Поезжайте сейчас в общежитие, пообщайтесь с девочками, а завтра решите окончательно.
Вика пережила настоящий стресс. Как она, библиотекарь, будет мыть полы?? В наше время, когда везде царит культ высшего образования, этим ведь могут заниматься только пожилые тетеньки! Но и бесславно возвращаться назад, так и не увидев Москву, тоже было немыслимо Что же делать? Может быть, все же потерпеть как-то эти два года, ведь вряд ли еще когда нибудь в жизни представится подобная возможность
Вике показали поликлинику. Младшие медсестры в изящных белых туфельках, в белоснежных крахмальных халатах и таких же крахмальных колпаках на голове почти ничем не отличались от другого медицинского персонала. Когда Вика уже работала в стоматологическом отделении поликлиники, однажды в коридоре к ней подошел старенький генерал-отставник и, развернув свою медицинскую книжку, уважительно спросил:
Сестричка, объясните, пожалуйста, что это у меня здесь написано?
Я не сестра сказала ему Вика.
Ой, простите, доктор! извиняющимся тоном воскликнул генерал
А на втором году службы начальник отделения, полковник медицинской службы Дмитрий Анатольевич Б., раза два вызывал Вику в свой кабинет и советовал поступать в медучилище, где вечерами учились практически все девушки-санитарки. Но Вика, с детства терявшая сознание при виде крови на собственном пальце, совершенно не видела себя в этой профессии.
Общежитие Министерства обороны тоже оказалось выше всяких ожиданий, хотя и с чрезвычайно строгими правилами, вполне, конечно, оправданными воинской дисциплиной. Это был новенький 16-этажный дом на северо-восточной окраине Москвы, где для женщин-военнослужащих был отведен целый угловой подъезд. Уютные однокомнатные и трехкомнатные квартиры, в которых проживали по две-три девушки в комнате, были полностью укомплектованы всем необходимым от самой разнообразной посуды и настольных ламп до бесплатной стирки постельных принадлежностей, которыми жильцы тоже были обеспечены. В общем, государство и армия постарались компенсировать непрестижную работу максимальным количеством бытовых удобств, а также полным пакетом льгот по общему воинскому контракту.
Одним словом, жизнь, как это бывает в юности, установилась довольно быстро и все пошло своим чередом. В первый же выходной Вика отправилась на поиски Третьяковской галереи. Выйдя из одноименной станции метро, она заметила на углу милиционера, стоящего у своей стеклянной будки-стаканчика и, подойдя, спросила:
Скажите, пожалуйста, как мне пройти в Третьяковскую галерею?
Милиционер посмотрел на нее с высоты своего богатырского роста и сказал:
Вы опоздали, девушка, она уже закрыта.
Как закрыта? удивилась Вика. Ведь сейчас всего лишь середина дня, на обеденный перерыв закрыта, что ли?
На реставрацию закрыта, ответил страж порядка. Приходите, девушка, года через два-три.
Но ни милиционер, ни тем более Вика и представить себе не могли, что вскоре настанут такие времена, когда отменятся всякие планы и поколеблются даже самые основы жизни, и что Третьяковская галерея откроется не через три, и даже не через пять, а почти через пятнадцать лет
Ну а пока Вика с азартом первооткрывателя ринулась познавать Москву. Почти на каждый выходной было запланировано посещение знаменитого театра, или музея, или концерт, или экскурсия в историческое место, а то и просто прогулка по старинным московским улочкам и переулкам. Столица, не скупясь, открывала перед ней свои богатства. Но все же самые главные и самые таинственные свои сокровища Москва приберегла до времени и открыла ей намного-намного позже
* * *
Шел уже второй год службы, как вдруг Вике стало известно, что если перевестись в квартирноэксплуатационное управление, то через несколько лет можно получить московскую прописку и комнату в коммунальной квартире Работа там предлагалась совсем уже не романтичная уборка служебных помещений, но можно было проживать в той же квартире общежития, да и рабочий день был намного короче, что тоже, в общем-то, заносилось в плюс.
Соблазн был велик, и Вика, не без душевного трепета решаясь на очередные перемены в своей судьбе, все же подала рапорт с просьбой о переводе. Сразу же записалась на курсы машинописи, рассчитывая сменить со временем род занятий, а также стала готовиться к экзаменам в институт культуры, чтобы продолжить свое библиотечное образование.
Но тут с Викой случилась любовь. Она явилась в виде положительнейшего молодого человека весьма приятной интеллигентной внешности, с красным дипломом окончившего престижный столичный вуз и совершенно не имевшего никаких вредных привычек. Он отнесся к Вике с самым нежным и дружеским расположением, сразу же ввел ее в круг ближайших друзей и стал говорить родные слова. У них оказалось много общих увлечений жизнь наполнилась событиями до краев Вика решила, что это судьба, и доверила ему все свое самое ценное, девичье всю себя, со всеми, так долго хранимыми, ожиданиями, мечтаниями и надеждами.
Прошел год, второй, третий, их отношения становились все нежнее и дружественнее, однако Вику стала тяготить эта ровность, за которой все никак не просматривалось ничего более определенного. На ее робкие намеки молодой человек отвечал, что нужно еще немножко подождать, что он вот-вот окончательно «встанет на ноги», сможет снять квартиру, и тогда они сразу же поженятся. А сейчас он ведь живет в одной квартире с мамой и женатым братом и сам вынужден спать в проходной комнате
Гордость не позволяла Вике спросить, почему же, по крайней мере, он до сих пор не хочет познакомить ее со своей мамой и даже не дает номер домашнего телефона, ограничиваясь только служебным. Она страшилась как-нибудь нечаянно получить подтверждение своей догадки, что он просто не хочет зря травмировать маму девушкой из общежития
Прошло еще немного времени, и пробил тот недобрый час, когда что-то вдруг резко и окончательно погасло в ее душе и даже пепел развеяло ветром, а сверху еще и дождичком полило. Молодой человек всполошился, стал «звонить во все колокола», привлекая всех ее подруг к процессу примирения. Однако на всякий случай «честно» предупреждал, что жениться сейчас он все же не сможет, нет пока для этого необходимой «базы», а вот со временем, «конечно же, несомненно никто другой мне не нужен!».
Но Вике не хотелось больше ничего. Вернее, не так ей хотелось остаться одной и чтобы никто-никто ее больше не тревожил. А для этого ей очень нужен был свой собственный «угол». Ведь если ничего не получилось даже с таким, во всех отношениях приятным молодым человеком, то надо, наверное, оставить все надежды на семейный очаг и всерьез озаботиться банальной крышей над головой, своей личной, за которую никто и никогда не смог бы ее попрекнуть. Но с получением «угла» дело тоже не шло. Сначала пришли известия, что комнаты уже давать не будут, так как в Москве настало время массового расселения коммуналок, а чтобы получить отдельную квартиру, нужно отработать еще на несколько лет больше. А через несколько лет настали те самые мрачные 90-е годы
Большинство людей, которые хорошо их помнят, почти не воспринимают слово «мрачные» как метафору почти у каждого в воспоминаниях остался какой-то постоянный беспросветный мрак и вечная непогода. Солнце словно навсегда скрылось в тяжелых низких тучах, бесконечно шли холодные унылые дожди. Москва вдруг стала серой и неряшливой, с грязными улицами люди бросали мусор прямо себе под ноги, во многом еще и потому, что во избежание терактов городские власти убрали из общественных мест почти все урны. На каждом углу, как ядовитые грибы, выросли ларьки с табаком и алкоголем, продававшимися любому желающему, абсолютно невзирая на возраст. Подходы к метро перегородили уродливые базары, где торговали всем вперемешку.
Армия оказалась в опале, кто-то явно подогревал в обществе ненависть к военным. Офицеры опасались показываться на улицах со знаками отличия они приходили на службу в гражданской одежде, переодевались в своих кабинетах в форму, а уходя домой, опять надевали обычную одежду. Бывали случаи, когда в общественном транспорте человека избивали просто за то, что на нем были погоны. По телевизору показывали, как по договору о разоружении, и в присутствии довольных иностранных наблюдателей, режут на части новейшие ракетные комплексы, не имевшие мировых аналогов. Рядом стояли офицеры и плакали от бессилия
В общежитии пошатнулась дисциплина, и дежурная воспитательница уже не приходила каждый вечер перед сном узнать, все ли на месте. А однажды по всему общежитию пронеслась ужасающая новость, что одну из девушек нашли убитой в номере гостиницы «Москва» Приезжал следователь расспрашивать о личности убитой, вызывали и Вику, но она не смогла сообщить следствию ничего полезного, так как совсем не была знакома с несчастной
Стали задерживать выплату денежного довольствия и однажды не выплачивали его целых шесть месяцев. Каким-то чудом неизменно выдавался лишь ежемесячный продуктовый «сухпаек» несколько пакетов с крупами, несколько банок тушенки и рыбных консервов, чай, сахар. Но в условиях полного безденежья этого хватало в лучшем случае на неделю-полторы.
Каждый выживал как мог, а это было очень непростой задачей, ведь закон запрещал военнослужащим подрабатывать на стороне. «Вы, конечно, можете уволиться по собственному желанию в связи с неординарной ситуацией это разрешается сделать до окончания контракта, говорило начальство, но подработки будут расценены, как прямое нарушение воинской дисциплины с соответствующими последствиями» Соответствующие последствия значило увольнение по статье.
Некоторые офицеры, с негласного разрешения командиров, все же подрабатывали, чаще всего ночными охранниками в каких-нибудь дорогих клубах и магазинах, ведь надо же было как-то кормить семьи.
Был случай, когда молодой офицер приехал в Москву из дальнего гарнизона и застрелился на Красной площади, потому что пришел в отчаяние от полной невозможности прокормить жену и детей
По-настоящему голодные времена пришли и в общежитие. У кого были родственники в Подмосковье и ближних областях, время от времени привозили оттуда провизию и тем кормились, а остальные вынуждены были изыскивать разные хитроумные способы к элементарному выживанию. Вику выручали навыки рукоделия, которые до этого воспринимались ею большей частью как приятное хобби. Теперь же она не только шила и вязала себе практически всю одежду, что давало огромную экономию в средствах, но иногда делала это и для других, получая за это довольно существенное по тем временам вознаграждение. Обычно какая-нибудь из девушек приходила к ней с отрезом ткани и говорила:
Вот у меня здесь завалялось два метра габардина сшей мне юбку, а остальное возьми себе!
Или:
Слушай, тут у одной девушки с 14-го этажа есть настоящее шерстяное двухцветное одеяло. Она предлагает распустить его и связать три свитера. Давай я распущу это одеяло на пряжу, ты свяжешь, и у нас получится по бесплатному свитеру каждой из нас!
Однажды кто-то обнаружил на железнодорожной станции «Долгопрудный», неподалеку от Лианозова, вещевой рыночек-барахолку, где с рук продавались самые немыслимые и неожиданные вещи, часто тем не менее находящие своего покупателя. Женщины-военнослужащие, произведя осмотр личных шкафов и тумбочек и отобрав то, что не являлось в данный момент жизненно необходимым, но имело еще некоторый товарный вид, как то: броши, бусы и другое, тому подобное; почти новый флакон духов «один раз только попользовалась!»; инкрустированную соломкой шкатулку подарок брата на день рождения; синюю с золотом чайную пару «ну, у меня еще две таких, мне достаточно»; и т. д. и т. п., отправлялись субботним утром электричкой в Долгопрудный и там прямо на земле, на газетах раскладывали на пристанционной барахолке свой нехитрый скарб. Кому-то удавалось продать даже «необязательное» пальто или меховую шапку, но в основном считалось нешуточным везением, если можно было вечером возвратиться домой с трешкой в кармане! Одна из таких счастливиц однажды озабоченно совещалась со своими подружками:
А как вы думаете, смогу я протянуть на эти три рубля до Нового года?
Долго потом насельницы общежития называли ее в шутку «Оля три рубля», так как до Нового года оставалась еще добрая половина месяца. Добыть же на эту трешку пропитание составляло не меньшую, а то еще и большую трудность. Словно по мановению руки какого-то злого волшебника, вдруг опустели полки всех магазинов и промышленных, и продовольственных. Куда в один момент все это делось, для большинства народонаселения страны так и осталось загадкой. Но магазины открывались в положенное время видимо, по инерции, и продавцы, сложив на груди руки и укоризненно глядя на непонятливых покупателей, молча стояли над пустыми витринами, которые под стеклом непременно были зачем-то устелены серой оберточной бумагой.
Покупатели настойчиво и методично обходили пустые магазины а вдруг именно сегодня что-нибудь «выбросят» на прилавок?
Однажды Вика оказалась в магазине в тот удачный момент, когда только что «выбросили» яйца, и добыла целых три десятка, что было просто немыслимым везением, так как больше десятка «в одни руки» уже давно не давали. Дома она положила их в морозилку и долго потом экономно доставала по одному яйцу, расколовшемуся от заморозки, устраивая себе маленький праздник в виде яичницы-глазуньи с одним «глазом».
В другой счастливый вечер, когда ни разу не отключили электричество и даже батареи под окнами были вполне теплыми, к Вике зашла сослуживица Наталья. Вика в это время уже жила в своей однокомнатной квартире одна. Ее соседку Тамару, статную, чернобровую и белокожую хохлушку, санитарку из поликлиники, одна из врачей присмотрела себе в качестве невестки. Свадьба вскоре состоялась, и белокурый майор увез Тому к месту службы. А вторая соседка, медсестра Маша, несколько последних лет проживала у своей тети на Большой Дмитровке, но место в общежитии за ней числилось, и поэтому к Вике пока никого не подселяли.