Они видят сны.
С горящими глазами тени, их души, бродят вслепую, они не видят меня. Я невидим! Они проходят сквозь стены, они исчезают и появляются снова в тёмной комнате, окружённой карнизами лунного света, они проходят мимо и сквозь меня, я невидим.
Только бы не произвести шум, нужно двигаться тише.
Я сижу на полу и, стараясь не производить шума, разбираю паркет.
Под полом темно, я откладываю последнюю дощечку теперь люк достаточно для меня широк, я медлю ещё секунду и, наконец, набравшись духу, быстро перебрасываю в отверстие ноги и оттолкнувшись руками, прыгаю вниз.
Дух перехватило до чего же быстро я падаю!
Я падаю, я невидим!
Теперь можно расслабиться. Я расслабляюсь. Можно закрыть глаза.
Я закрываю глаза.
Я падаю.
Далеко внизу появляется светящаяся точка, но я не вижу её, потому что мои глаза закрыты.
Я открываю глаза и смотрю вниз. Между тем, точка приближается и превратилась уже в кружок размером с самую маленькую монетку, какую только чеканят в этой стране.
Теперь я могу уже разобрать, что это это освещённая арена!
Нет! Это танцзал, заполненный, как площадь города в разгар карнавала, праздничной толпой в скандальных нарядах так ярко
Надо мной раскрывается парашют, и падение внезапно обрывается. Надо мной распахнулось небо.
Значит, внизу земля.
Меня сносит ветром в сторону побережья, где пелена тумана скрывает сигнальные огни сторожевых башен, как на болоте костры отступающей армии.
Невидимая стрелка солнечных часов отмеряет время моего падения, которое столь внезапно превратилось в прыжок с парашютом.
Теперь совсем скоро.
Если я упаду на болото, я, видимо, пожалею, что не надел сапоги, а если упаду в море, мне будет уже всё равно Я не успеваю зажмуриться.
Я падаю в подол её юбки и, пронзённый внезапной болью, вскрикиваю и умираю.
Сколько раз нужно умереть, чтобы наконец поверить, что ты мёртв!
........................................................................................................
Глупый, зачем ты здесь спрятался! Тебя же найдут.
Я смотрю на её руки. Она вдевает нитку в игольное ушко, смотрит на меня.
Я чувствую, что улыбаюсь.
У неё нет глаз, их выклевали птицы. Я целую край её юбки, она протягивает ко мне руку и гладит меня по волосам.
Я поднимаю с земли ружьё и слышу голос, говорящий мне о птицах.
Вон они. Видишь эти чёрные точки?
Далеко в небе чёрные точки птиц, в которых я буду стрелять.
Я целюсь в них. Они становятся ближе.
Они выклёвывают лежащим на болоте трупам глаза. Целься хорошенько.
Я передёргиваюсь от отвращения и стреляю.
Стреляю.
Я стреляю по ним, и они падают.
На моих пальцах кровь с прилипшими к ней пёрышками.
Я смотрю, как ветер колышет их.
Она поднимается и идёт ко мне. Чёрная тень на бледном карнизе лунного света с горящими угольями глазниц.
Горный хрусталь камешки на её ладонях.
Маркитантка отступающей на болотах армии, убитая по ошибке пулей, метившей в одну из этих красных птиц, замерзающих у чахлых ночных костров, солдаты обречённой армии, зачем она здесь?
........................................................................................................
Я задыхаюсь, барахтаясь в подоле её юбки.
........................................................................................................
Ткань расползается, и я проваливаюсь глубже.
Скользкий холод шёлка её нижнее бельё.
Я падаю глубже размеры форм увеличиваются, я падаю вглубь
Она будет другой. Она будет совсем другой!
Вязкое дно тепла крови..... это буду уже не я.... не..... я!
........................................................................................................
Роди меня!.... Нет! Нет! Нет!!! Нет!!!..
Как темно вокруг..... огоньки углей..... арены костров всё дальше глазницы статуй их полководцев....... птицы.... Стреляй!
Небо вокруг чёрных гор.
. . .
Ещё один дом, новое солнце для новой луны. Остались минуты ты пришёл раньше времени, каких-нибудь несколько минут. Ещё никого нет, в комнатах пусто.
Белесый свет на панелях стен. Тишина.
Вокруг пусто. Никого нет.
Утро для нового солнца, они не пришли ещё, ты один, ещё без имени.
Ты можешь остаться здесь и подождать.
Замереть вот так, без движенийКак ползёт по газону стрелка часов, которой ещё нет.
Теперь совсем скоро.
Чья это кровь?
. . .
Человеку, нашедшему самородок, дозволено не быть золотоискателем, ведь цена золота на мировых торгах от этого не зависит. Спорят те, кто ищут вот для них важно, кто из них настоящий золотоискатель, а кто просто турист, иначе для чего они так усердно выясняют это между собой, а тем, кто нашёл, не нужны споры. Названия имеют значение лишь для тех, кто живёт в придуманном мире.
А золото вот оно.
И это настоящее.
А потому мне не нужно быть литератором, чтобы сказать о том, что я переживаю в эти дни они мои, независимо от того, как я буду произносить своё имя по телефону.
И нет разницы, как зовут эту женщину, что лежит сейчас на диване и спит Она спит, и мы должны говорить тихо, чтобы не разбудить её. Она спит.
Я не литератор, и могу, не следуя условностям и традиции, говорить о том, что переживаю. И те, другие, что ходят за стенами или спят под тиканье своих будильников, не видят этого. Кто же из них скажет, что я не прав?
Во всём мире, кто?
Это называется писать письма. Каждый, если он умеет писать, может писать письма. Это не называется литературой. Да какая мне разница, как это называется!
Значит, я пишу письма.
Так сказал он тот, кто сидит сейчас в моём кресле спиной к окну с открытыми шторами в комнате, где на диване спит женщина и будет спать ещё ровно четыре с половиной часа эти таблетки действуют с педантичностью убийцы-маньяка ровно восемь часов сна без сновидений.
А вот мои таблетки действуют иначе никогда нельзя предсказать, как они подействуют на этот раз, что-то вроде ЛСД, как это описывают в литературе и те, кто испытал это на себе. Когда я попробовал их в первый раз, это произвело эффект шока. Я словно бы умер или потерял память вследствие мощного потрясения.
Я, и правда, не помню, как оказался в этой комнате с этой женщиной, а расспрашивать теперь как-то неловко.
К тому же, она сама мне всё рассказала, но как это было с ней.
А вот как это было со мной?
Что я видел в те часы, минуты, когда всё это происходило? Я никогда не знакомлюсь на улице Это было что-то другое
Да и так ли это всё важно?
Куда интереснее вот это обычный с виду пузырёк, без этикетки, без какой-либо информации на крышке, наполовину наполненный маленькими белыми таблетками. Что это? Не снотворное. Может быть, какой-то наркотик?
Я всё ещё наивно полагаю, что если я вспомню, как ко мне попал этот пузырёк, я вспомню и всё остальное. Например, что это за таблетки в нём.
А впрочем, и это неважно.
Так стоит ли нагонять на себя важность и говорить, что я, мол, такой-сякой, умнее себя самого И произносить какие-нибудь названия. Что, вообще, важно?
Я мог бы сформулировать мысль, отвечает мне человек, который сидит в моём кресле, и это соответствовало бы какой-нибудь теории из уже существующих. И всегда нашлись бы оппоненты, которые стали бы утверждать обратное тому, что сказал я. Но вот представьте себе такую картину: вы оказались в месте, где живут близорукие они не видят дальше, ну скажем, пяти метров. То есть совсем ничего. Вы смотрите перед собой и видите, что дороги, по которой идёте вы, и по которой идёт каждый из них, причём, каждый из них по своей, впадают одна в другую, как ручьи впадают в одну реку, одни раньше, другие позже А они этого не видят. Ведь это далеко впереди через десять, двадцать, сто метров. И они спорят с вами, какая из дорог правильная, а какая ложная. Вы пытаетесь объяснить им, что этот спор лишён всякого смысла. Но ведь и они по-своему правы, когда смеются над тем, что вы говорите им ведь они видят, что вы стоите здесь, а они там. Вы там, а они здесь. Это вам всё равно, как сказать, но попробуйте объяснить это им. Экий вы, однако, глазастый, да? Но уж так получилось. Так что же важно? То, что вы говорите сейчас? Или то, что вы скажете через сто метров? Или сам ваш путь? Вы не скажете ничего нового в этом мире, всё уже сказано. Ничего нового! Вы не придумаете ничего кроме, разве что, своей жизни, которую и придумывать не нужно, она происходит, она есть. Так что же важно? Разве не сам ваш путь, путь от одной банальности к другой, соединяющий их уникальным образом, и в этом уникальность вашей жизни или, пользуясь более удачной терминологией, оригинальность вашей жизни, вот это-то соединение мест, которые и открыты-то не вами, и не вами названы, посредством вашего пути и есть дорога. В этом мире нет больше неоткрытых стран, есть только неоткрытые дороги
Так-то. Нет в мире неоткрытых стран, есть только неоткрытые дороги.
А потому, мой друг, не старайтесь сказать что-то новое просто идите по своему пути и пройдите его до конца, если он только есть на земле или на небесах
Хотя, с другой стороны, никто не может запретить вам посылать открытки с видами местности, где вы живёте в отеле, в небольшой комнате с диваном, на котором спит, приняв накануне вечером снотворное, женщина, никто не может запретить вам писать письма.
Если вам есть, кому их адресовать
Он умолкает, и я долго смотрю в окно, на небо, уже предрассветное, слушая шум электричек
Наверное, он прав.
Он знает, что говорит.
А я и могу-то всего только что писать письма. И хорошо, легко от того, что это не нужно называть литературой
И снова вопрос: кто был этот человек, и куда он исчез?
Письмо 1
Я сижу за кухонным столом, предварительно убрав с него всё, что на нём было, как-то чашки, чайничек, сахарницу и блюдце, и пишу это письмо. За окном вид на гаражи и железную дорогу. Сейчас утро.
Милый друг, мы живём под игом доктрины равенства, увы, это всё ещё так, а потому, прежде чем сказать что-нибудь разумное, следует двадцать раз извиниться за то, что ты не дурак. И, не дай бог, кого-нибудь обидеть! Это всё равно, как если бы какой-нибудь из библейских пророков стал на каждом шагу рассыпаться в извинениях за то, что он пророк. Вы, разумеется, и сами всё это понимаете, и даже больше, чем я, ведь вы умнее, лучше, и вас так много Ну, и всё такое.
Да что он о себе возомнил!
Вот так и живём.
А впрочем, всё в этом мире зависит от места и времени.
Ночью в этой части города был дождь.
Я выглядываю в окно ряды гаражей, деревья, вдалеке высотные дома, шоссе с ползающими по нему точками автомобилей, внизу за деревьями железная дорога, и никаких следов дождя! А ведь был дождь.
Что-то странное происходит.
Вообрази. Я принимаю таблетку, и только. Ничто вокруг не изменяется, это как если бы я, к примеру, умер всё остаётся на своих местах. Вроде бы, ничто не изменилось. Но вот, начинают происходить какие-то события я сжигаю квартиру, открываю формулу турбулентности, выигрываю миллион в лото и так далее наконец, наступает утро. Я пытаюсь вспомнить, что я делал этой ночью и не могу. То, что я вспоминаю, никак не могло происходить в действительности. Ну как, скажи на милость, я мог сжечь эту квартиру, когда вот она в целости и сохранности! Даже ни одного окна не выбито, ни единой трещины на унитазе, ни единого пятна на обоях, которого бы не было вчера Поразительно!
Но что-то я всё-таки делал этой ночью.
Я не спал.
Я не сплю уже которую ночь.
Я спрашиваю себя, откуда взялись эти пустые бутылки на полу, почему отключен телефон, и кто эта женщина на диване.
И не могу вспомнить.
В романтических новеллах обычно обыгрывается одна и та же ситуация герой попадает неким мистическим образом в сказочный мир, совершает там какие-то поступки, а после, вернувшись в мир привычных явлений, с удивлением обнаруживает, что действия, совершённые им там, не остались здесь без последствий, вполне реальных. Достаточно, если для примера я приведу новеллу Готье "Ножка мумии" и "Щелкунчика" Гофмана?
И заметь прямые последствия.
То есть, он не спал, всё это ему не привиделось, это происходило на самом деле.
А теперь другая ситуация герою кажется, что он совершает такие-то и такие-то поступки, после чего он как бы просыпается и пытается вспомнить, что же он делал на самом деле в эти ночные часы, когда он как бы спал. И последствия его действий могут оказаться самыми неожиданными, как приятными, так и неприятными.
Получается, что он действовал как лунатик?
И при этом не выходил из комнаты, это легко проверить.
Но мир изменился, как если бы, скажем, он отправился в прошлое (по Брэдбери или Азимову) и, совершив там какое-нибудь незначительное действие, ну, например, раздавив бабочку, совершенно преобразил тем самым реальность настоящего и, вернувшись, с изумлением стал осматриваться по сторонам. Хорошо, если есть, куда вернуться.
А всё дело в этих таблетках.
Не спрашивай меня, что это за препарат, я и сам не знаю. Помню только, что шёл по дороге, была ночь, темно. Помню фары машины, ударившие мне в глаза нестерпимо ярким светом. Потом я куда-то бежал или не бежал помню красного паука размером с бульдозер. И вот я сижу на полу, а ухо у меня в креме.
Я и в глаза не видел никакого торта!
Ты спрашиваешь, не страшно ли мне отправляться вот так, в неведомое, не зная, чем это кончится?
Ты знаешь, нет, почти не страшно; вот возвращаться да, страшновато.
Но к этому привыкаешь как к мысли о том, что когда-нибудь умрёшь. Просто перестаёшь об этом думать.
Это как наркотик. А может, это и есть наркотик, не знаю. Это будет видно, когда таблетки закончатся.
Ха-ха.
Я смотрю на часы пора. Сейчас я закончу писать, спрячу бумагу и ручку, верну столу прежний вид и, на цыпочках прокравшись в комнату, тихонько разденусь, лягу в свою постель и притворюсь спящим. Через несколько минут она проснётся и отправится на кухню завтракать.