Лариса Филиппова
Пока зацветали яблони
Моим Деду, Мариям и всем сотрудникам
Советской милиции, которые мне помогли,
научили работать и, главное жить по совести.
Всё бывает, как бывает, а не так, как хочешь, чтобы было. Поэтому надо уметь радоваться тому, что есть,
а не печалиться о том, чего нет.
В. Токарева
По стёклам монотонно стучал дождь, непрекращающийся уже несколько часов. Всё за окном было грязным и промокшим: старая детская площадка с разваливающимися столом и скамейками, когдато жёлтой насыпью песка вместо песочницы, беспомощно осевшей от этого дождя; то там, то тут лежащие кучки опавшей осенью листвы на неприкрытой земле; серые мрачные столбы с уличными фонарями и провисающими от воды проводами. Даже спешащие под непрекращающимися струями прохожие выглядели как-то серо. Казалось, что огромные капли плачущего неба падали, сталкивались друг с другом в воздухе, разлетаясь на тысячу мелких осколков, от чего сырость проникала в квартиру через стёкла, а точнее через рассохшиеся рамы. Хотя, возможно, что и проникала, так как рамы на окнах были совсем старые и даже плохо прокрашенные, а точнее с облупившейся краской. А зачем краситьто, ведь давно пора их поменять на пластиковые стеклопакеты, как это сделали многие другие. Щели были проклеены специальными узкими, непонятно из чего сделанными полосками, предназначавшимися для утепления таких вот пространств. Прямо перед подъездом в яме разлилась бездонная лужа, по которой беспорядочно расходились дождевые круги, а машины, проезжая через неё, застревая колёсами и, выбираясь, поднимали брызги, падающие тяжёлыми грязными волнами на их же и без того несвежие капоты. Сколько раз пытались выровнять асфальт, но всё безрезультатно яма была непоколебима. В такие дни казалось, что дождь никогда не кончится, так будет всегда, а жизнь, как говорится, прошла мимо, словно случайный прохожий в потрёпанном старом полинялом плаще, полы которого раздувает порывистый холодный ветер. И никто о нём никогда не вспомнит, словно и не было его, даже лица в памяти ни у кого не останется. В общем, погода стояла под стать настроению и, как у незабвенного Антона Павловича, располагала к угнетающим мыслям и унылому пьянству.
На унылое пьянство, пожалуй, не потянуть, поскольку после пятидесяти граммов этого самого пьянства Лариска начинала клевать носом, а не приставать, как положено к мужикам, а вот с настроением в настоящее время было сложнее, в связи с чем угнетающие мысли прямо вот так и могли возникнуть, прочно обосноваться и надолго засесть в голове. А вот этого не очень-то и хотелось.
В квартире хоть и сухо, но всё равно неуютно. В коридоре на углу напротив входной двери висели в клочья разорванные обои работа Макса породистого, но без претензий, кота, которого величаво именовали Максимилианом Петровичем. Как и все мужики, он чувствовал себя хозяином жизни и благополучно сопел, уткнувшись в собственный, несомненно, благородный бок на старом, стёртом до дыр, когдато белом, когда-то пуховом, а, возможно, когдато и парадном, платке. Платок достался в дар, но никто этим даром не воспользовался. Сколько лет прошло, а он всё-таки служит, хотя бы Максу, облюбовавшему его в качестве коврика, который лежал на софе такой же старой и продавленной до состояния ликвидации. Из её подушек покривившимися рядами, как строй новобранцев, даже через покрывало просматривались завитки пружин. Ещё бы, софу покупали, когда Лариска была в седьмом классе. Это было в другой жизни советской: с пионерскими лагерями и галстуками, обещаниями под салютом Ленина, горнами и барабанами, зовущими в вечный поход за справедливостью и светлым безоблачным счастьем. В общем, когда близилась эра светлых годов, которая так уж получилось не наступила, да что там, для многих так и не приблизилась, просто что-то пошло не так, никто же в этом не виноват.
А может, приблизились эти светлые года хотя бы в чём-то? Ведь тогда, как понимаешь теперь, не было ничего, ну, то есть абсолютно. Радовались мандаринам и шоколадным конфетам, которые «достали», да, именно «достали» к Новому году. Странный глагол в таком контексте. А теперь мандарины круглый год, а уж конфет, как в сказке, видимо невидимо. Правда вкус у них отличается от того, детского, так как шоколад давно был явно не такой, как раньше. Попадался, конечно, но в виде исключения из общих правил. Да и что там мандарины! Цифровые фотоаппараты, мобильники, компьютеры и прочие достижения человечества, включая иномарки, микроволновки и прочие приспособления с непонятными названиями, типа блендер. Останавливает, а точнее не пускает, в этот мир безоблачного благополучия, только цена. Видел бы это всё Дед. Впрочем, ему бы хватило и пульта к телевизору, на котором было далеко не два канала, к которым он привык, да и самого цветного телевизора, хотя и не с плоским и большим экраном, как у большинства, а с огромным отвисающим сзади, как неуклюжая огромная черепаха пустыни, кинескопом. При мысли обо всём этом всегда становилось грустно, что Дед до этих чудес не дожил, ничего о них не узнает и не увидит хотя бы этого телевизора, просто не пощёлкает пультом. А может быть они там, в другом мире, знают обо всём? Есть ли он этот мир? Жаль, что придуманные изобретения доступны не всем. Раньше, в той жизни, всё было понятно. Однообразно, как у всех. Возможно, плохо, как говорят теперь, но зато понятно. Учился на четвёрки пятёрки прямая дорога в институт. После института распределение на работу, разумеется, по специальности. Ты ведь и поступал в институт, чтобы стать тем, кем хотел стать. Сейчас всё по-другому
Один Макс не задумывался об этом, имея не только благородную породу, но и имя, которое, придумывали все вместе, назвав в честь известного поэта и художника. Какая порода такое и имя. Кота, конечно же, не покупали, а просто приютили, пожалев, когда тому было уже около трёх лет. Возраст для кота всётаки солидный. Его подобрали в районе, где жили родители Оли девочки, которая работала с Лариской и делила с ней один кабинет. Но кошка в то время у них уже была, и ужиться на одной территории с ней, которую звали, собственно так же Лариска, Макс, конечно бы не смог. Кошка была своенравная и котов откровенно не любила, а попросту ненавидела. Лариска, которой никогда не разрешали иметь дома животных, однозначно решила, что кот имеет право на жизнь. Такой породистый он продержался на скотном дворе с марта до середины октября, да ещё как! Он хотел выжить, он боролся за свою жизнь. Об этом свидетельствовал сломанный клык, да разорванный в клочья собаками бок, который бережно обработала зелёнкой мама Оли, предварительно сносив кота на осмотр к ветеринару. Кот надоел жене хозяина, ни много ни мало прокурора района, в связи с чем, та поставила ультиматум. Разумеется, выбор пал не в пользу Макса. А ведь котто был прав, да ладно об этом, как говорится это совсем другая история. Его привезли Лариске прямо на работу, и он полдня провёл в кабинете, благодарно жуя батон, который скармливала ему Оля. Лариска всё это время осматривала опий в различных вариантах, то есть в пакетах и плёнках совсем ещё сырой, в следовых остатках на банках, кружках, шприцах. Запах опия был стойкий, от него разболелась голова больше, чем обычно, как и от нытья прикованных к ней двух девиц понятых, вынужденных отсиживать с ней не один час, присутствуя, так сказать при этом самом осмотре. Девицы передавали друг другу кота, который одурманенный от путешествия в машине, булки и, разумеется, запаха свежей массы наркотиков, расслабился и уснул, покорившись судьбе, до конца не понимая, чем же для него всё это закончится. Кота, кстати, в прежней жизни звали Мурзик, как выяснилось позже. Ну, какой же он Мурзик при такой-то родословной? Самой той бумажки, свидетельствующей о благородном происхождении, у Лариски, разумеется, не было, так как на скотный двор с документами не выпроваживают. Но, как известно, бьют по роже, а не по паспорту. Поэтому кота переименовали так, как ему и было написано на роду благородно.
Лариска побрела на кухню с чашкой недопитого кофе уже третьей за утро. «Имею право, зато не курю» таков девиз. Тем более, после суток. Закончились последние дежурные сутки. Сколько же их было, самых разных, выматывающих до тошноты, в прямом смысле слова, когда целый день, а потом и ночь, не выходишь из дежурной машины и едешь с одного происшествия на другое, да ещё иногда с режущим слух звуком «мигалки». А по рации всё передаёт и передаёт дежурный, что там ещё случилось приключилось в районе. Потом пишешь осмотры, перетряхивая в чужих квартирах или домах вещи и внимательно осматривая те места, где могли бы остаться следы пальцев, ладоней, обуви или, как правило, хозяйственных хлопковых пупырчатых перчаток. Дальше с этим работает эксперт. Затем начинаются допросы, составление других необходимых в дежурные сутки документов, упаковка вещдоков, хорошо, если те имеются и не в крови, которая капает, а, бывает, что и стекает да других всяких разных выделений, так называемого биологического материала. Тогда следует процесс банальной просушки на батарее. Перед тобой мелькают самые разные лица. Когото приходится задерживать, как говорится, до выяснения обстоятельств, ну это если хватало тех самых доказательств, чтобы потом к ней не было претензий со стороны начальника либо собратьев по оружию, которого она, разумеется, никогда не носила, да собственно таковое долго даже закреплено за ней не было. Первое время она просто звонила Быкову заместителю следственного отделения либо самому начальнику и спрашивала, отпускать или задерживать, ну чтобы чего не вышло. Ни разу ничего такого и не вышло. Звонки эти случались крайне редко, просто на первых порах не хватало опыта. Как же хотелось тогда снять и зашвырнуть подальше неудобный, сковывающий движения, китель, но ведь всё равно по окончании тех самых суток вешала его аккуратно в шкаф. Это ещё в райотделе, когда писали всё простой шариковой ручкой за тридцать пять копеек. Если и удавалось немного поспать, то это на сдвинутых в два ряда стульях, на которые укладывали общий дежурный матрас, а сверху застилали своей простынёй и укрывались своим одеялом. Подушка тоже была своя либо одна на кабинет. В этом случае присутствовала личная наволочка. После дежурства зачастую остаёшься, потому что сроки по делам и надо идти в следственный изолятор, а попросту СИЗО, ну, а если ещё проще, то в тюрьму.
Но по дороге домой, глядя через пыльные стёкла гремящего на всю округу трамвая на улицы района, где работала, Лариска продолжала упрямо считать, что всё не напрасно, перебирая в голове, сколько обворовано квартир и домов; сколько совершено разных нападений и собрано после них палок или ножей; сколько человек пострадало в так называемой бытовухе, а самое главное, что хоть комуто удалось помочь.
Однажды ночью она часа два простояла в глухом, так называемом, Калининском дворе, около трупа, с воткнутым в его грудь ножом. Как и положено, Лариска была на дежурстве в форме, прижимала к себе мягкую дерматиновую папку на молнии с документами, бланками, да чистыми листами, дожидаясь приезда следователя прокуратуры, ну и, разумеется, без оружия. Такие папки были тогда у всех. Лариска купила себе тёмномалинового цвета, ей она показалась солиднее других, да и удобнее, исходя из количества отделений. Вот куда она потом делась? Возможно, так и осталась в райотделе. Опер и участковый, составлявшие вместе с ней их бравую опергруппу, рассосались по дворам в поисках очевидцев, а может и виновника сего торжества. Лариска даже не боялась самого трупа, который совсем недавно ещё был, в общем, существовал, одновременно думая о том, что в книжках пишут, что преступник всегда возвращается на место совершения преступления. Но почему-то страшно не было. А уж детективы она почитать любила, но в основном, зарубежные. Так сказать, классику. Лариска старалась не смотреть на труп в чёрной куртке из кожзама, на торчавшую из груди пластиковую бирюзового цвета рукоятку самодельного ножа, как знать, может и сделанного на том заводе Калинина, в чьих дворах он прилёг, да неестественным образом откинул вверх руку, а пялилась на фонарный столб, в свете которого замысловатой паутиной моросил мелкий сентябрьский дождик. Окна двухэтажных, со стенами, одетыми в жёлтую штукатурку домов, давно не горели, лишь кое-где включали и через минуту две выключали по разной надобности свет. Следователи прокуратуры дежурили дома, в связи с чем за дежурным нужно было съездить, вытащить из постели, поставить на ноги, разбудить и доставить к месту в целости и сохранности, как дорогую хрустальную вазу.
Дождь тем временем усиливался, китель продолжал беспомощно намокать, а волосы предательски закручиваться в разные стороны. Всё не так, как в тех дурацких детективах и таких же фильмах. Там, как раз щёлкнул пальцами, и всё тебе с голубой каёмочкой, ну и из кабинета можно не выходить, а собственно зачем? Просто надо подумать за чашечкой чая (кофе тогда был в дефиците), да и раскрыть что там нужно. Следственные действия? А какие? А зачем? А это чё? Подумал, сразу допросил виновного, образ которого чудесным образом возник где-то там то ли на горизонте, то ли за его пределами, а его прям сразу же и нашли этот образ, да и доставили, просто, как писалось там, «вычислили преступника». Счетоводы. Ну а после написания явки с повинной, собственно без сего документа, дел ведь не существовало там у них, направить какието там бумажки в суд или прокурору, но это уже зависит от полёта фантазии автора. Вот тебе и занавесБраво! Поклон в пол по-русски. Аплодисменты. Хотя также показывали и как все носятся по улицам с табельным оружием, да в оперативной кобуре, ну что под одеждой, которое на постоянное ношение разрешалось прямо скажем, далеко не всем, по рапорту и только на определённое время. А кто об этом знает? Зато какой эффект! Носятся, не снимая, как лошадь в сбруе. Может, и спят с ним. Мало ли что, службаОпасна и трудна.
Тем более, как же всё было далеко от всех кодексов, по которым её учили, и которые она будет продолжать изучать всегда сама, пока будет работать. Сколько их скопится за время её службы! Почему она их не выбрасывала, ведь можно было просто открыть комп и посмотреть, как там было в том или ином году по статьям и санкциям? Но, видимо, это пережитки прошлой, той самой советской жизни, когда в руках нужно было держать книгу, просто физически ощущать её листы. Господи, кто их консультирует-то всех? Но консультирует, ведь фамилии в титрах к фильмам регулярно мелькали, да ещё с каким званиями! Смотреть на всё это было когда смешно, когда грустно, в общем, по настроению. Особенно впечатляли словосочетания «следователь уголовного розыска» или «следователь по уголовным делам». Интересно, а консультанты и авторы творений понимали, что такого в природе не существует? А всё равно, воспоминания остались светлые, несмотря на все тяготы и лишения, так сказать. Кстати, преступление с тем трупом с ножом раскрыли в ту же ночь убийства, что называется «по горячим следам», то есть, как в тех самых детективах и аналогичных фильмах. Даже премию дали, в том числе и ей. За что? Разве за то, что охраняла. Ну, начальству виднее, тем более премия лишней никогда не была. Не было тогда ни поголовных «крыш», ни такого необузданного рвения и бойни за кресла и звёзды. Конечно, случались отдельные элементы, но ведь отдельные, выпавшие из общей обоймы. Просто все работали и верили, что борются с преступностью, как часто любили говорить: «Не считаясь с личным временем, идя на приказ». А ведь так и было, и работа, что поразительно, нравилась. Да, собственно, именно на такой работе невозможно было работать по-другому. Тогда Лариска искренне так считала. Хотя много лет спустя, видела, что оказывается, можно, можно и по-другому. В Управлении дежурства были не такие, легче, конечно, ведь делатьто самой ничего не приходилось, только консультировать¸ а если необходимо просто словесно встряхнуть какогонибудь работающего два понедельника растерявшегося горе следователя. А уголовные дела везде одинаковые, хотя нет, в Управлении, как правило, ей доставались гораздо сложнее и, на первый взгляд, неподъёмные хотя бы по своему объёму. В райотделе таких не расследовали. Но, тем не менее, последнее её дело в райотделе состояло из двадцати пяти эпизодов на десять обвиняемых, так сказать в разных их сочетаниях. Это было прямо перед декретным отпуском. Сейчас такие сразу забирают в Управление областное или городское, но тогда штаты были не те, а городского Управления так и вообще не существовало.