Все это хорошо, неожиданно миролюбиво продолжил князь. Светлая голова у тебя, мил-человек, сразу видать. Может, заодно и подскажешь, где потребную для твоих дорожных «подушек» уйму щебенки взять? Морем из России, через два океана возить?
Помилуйте, ваше сиятельство! едва не опешил Ландсберг. Нешто своего камня на Сахалине нет? Я, извините, пока с борта «Нижнего Новгорода» берегами любовался, отметил выходы на поверхность значительных каменных массивов. Камнедробилка нужна, только и всего
Камнедробилка! крякнул князь. А знаешь ли ты, господин инженер, что Главное тюремное ведомство, чьему управлению доверен наш благословенный остров, финансирует только строительство новых тюрем да острогов? Одна переписка по вопросу приобретения сего механизма год, если не два займет! Да и то без гарантии благоприятного решения А доставка дробилки из Европейской России еще год!
Япония гораздо ближе, не отступал Ландсберг. Там можно купить.
На что? На что покупать-то? Ты меня не слышишь, что ли? Сметой не предусмотрено!
У японцев на юге Сахалина, я слышал, под сотню рыбных промыслов. Предложить им на время с десяток новых вот вам и дробилка! Не пароход, чай, механизм-то простенький!
Это с губернатором нашим решать надо! полез в затылок Шаховской. А с его высокопревосходительством иной раз труднее договориться, нежели с Петербургом Ладно, попробую Показать бы его высокопревосходительству хоть кусок порядочной дороги с твой «подушкой» глядишь, легче говорить было бы.
И это решаемо, пожал плечами Ландсберг. Рабочих рук на острове предостаточно, на первое время можно послать ватаги по берегу камни нужного размера пособирать и корзинами наносить. Крупняк покамест можно молотами, вручную дробить. А я бы пока, с позволения вашего сиятельства, начал бы пни корчевать динамитом, да полотно дороги готовить. Глядишь, недели через две и показали бы его высокопревосходительству образцово-показательный участок правильной дороги. С полверсты, для начала.
Дела, дело говорит ведь человек! Шаховской забегал по кабинету. А с пристанью что?
Судя по колебаниям помоста, доски настелены на каменную гряду, отсыпанную вручную? Ландсберг повернулся к своему предшественнику на инженерной должности Чепланову.
Тот молча кивнул.
С пристанью вопрос сложнее, ваше сиятельство! нахмурился Ландсберг. Тут насыпью не обойтись. Если позволите небольшую, так сказать, просветительскую лекцию, то без ряжей и свай тут не обойтись. Ряж это вертикальная или наклонная клетка, изготовленная из брусьев или бревен. Она имеет прямоугольную или квадратную форму и заполняется грунтом или камнем. В пристанских сооружениях, где сильно влияние приливов и отливов о штормах и разговора нет ряжи ставят обычно на свайное основание. Их водонепроницаемость обеспечивается плотной рубкой лицевых стен и шпунтовыми линиями в основании. Нижний конец сваи заостряют, и на него надевают стальной наконечник-башмак, предохраняющий заостренный конец сваи от разрушения во время его погружения в грунт. На верхний конец сваи надевают стальное кольцо бугель, предохраняющий древесину от раскалывания во время ударов молота.
И кто ж молотить по твоей свае станет? Илья Муромец? захохотал Чепланов.
Зачем Муромец, ежели люди давно придумали паровую «бабу» системы Лакура либо системы инженера Арциша? невозмутимо парировал Ландсберг. Этот механизм представляют собою тяжелый полый цилиндр, который ходит по штоку, снабженному на одном конце поршнем, а на другом керном. Пар гибким трубопроводом подводится от отдельно стоящего котла к парораспределительному механизму, расположенному в голове «бабы». Для производства попеременного впуска-выпуска пара на головке «бабы» установлено качающееся коромысло, приводящее в действие клапаны. Пар, входя в верхнюю часть цилиндра, давит как на поршень, так и на головку цилиндра, благодаря чему цилиндр начинает скользить по штоку вверх. Это движение продолжается до тех пор, пока рабочий не откроет выпускной клапан. При этом пар выйдет из верхней части, и «баба», скользнув по штоку вниз, ударит о голову сваи
В наступившей тишине первым опомнился Шаховской:
А «бабу» твою тоже прикажешь у япошек покупать? с долей ехидства поинтересовался он.
И вовсе не обязательно, покачал головой Ландсберг. Таковой механизм, насколько я знаю, имеется в Де-Кастри, по ту сторону пролива. Нешто соседи нас не выручат?
* * *
Несмотря на внутреннее сопротивление и ехидные реплики вольных инженеров, его сиятельство весьма быстро понял, что предложения чудом попавшего к нему инженера с саперным образованием дельные. И что практический эффект будут иметь больший, нежели с барабанным боем и литаврами построенный тоннель.
Свернув совещание, в конце которого он строго-настрого предупредил вольных чиновников об уважительном отношении к каторжному инженеру и необходимости без оговорок выполнять все его распоряжения, князь взялся за бумаги. Помимо пояснительной записки и прошения на имя губернатора, надо было сочинить не менее десятка прочих распоряжений, требований, прошений.
Ландсберг, не желая оставаться один на один с чиновниками, которых он только что «уел» своими практическими знаниями, поспешил ретироваться из конторы. Благо предлог был: укрепление сводов тоннеля требовало постоянного присмотра.
С Михайлой, оставшимся в конторе, Ландсберг встретился только вечером. Карпов явился сумрачным, долго и без особой нужды обивал от грязи обувку на крыльце. И лишь за чаем рассказал о причинах своего плохого настроя.
Слишком яро, Христофорыч, ты за строительные дела взялся. Инженеры и мастера цельный день твоим «прожектам» косточки перемывали. У писарей ушки на макушке они же все из каторжных. Так что ноне, мыслю я, станут докладывать о твоих задумках каторге. Первым делом о корчёвке пней! Да ишшо и от себя прибавляют страстей. Так что озлится на тебя каторга с первого дня.
Чего ж злиться? Чай, понимают, что не к теще на блины сюда приехали, упрямо покачал головой Карл. Наделали делов исправляй грех свой кайлом!
Так-то оно так, кумпаньон. О конторе сейчас речи нет ихнее злобствование ожидать стоило. А вот арестанты Одно дело, когда их на тяжкие работы начальство ставит. И совсем иное когда свой брат, каторжник, «горбатиться» заставляет.
Не пошло и недели, как сотни каторжников, следуя задумке Ландсберга, покинули тюремные остроги и были поставлены на работы по сооружению «образцово-показательного» участка дороги в Воеводскую падь. На корчевку и засыпку ям были поставлены и не имеющие постоянной работы ссыльпоселенцы. Разумеется, от арестантов и не пытались скрыть, кто именно нашел им тяжкую, несмотря на всю механизацию, работу. Это не прибавило Ландсбергу популярности в каторжной массе. Как и предсказывал Михайла, его проклинала вся каторга. И Шаховской счел необходимой предосторожностью приставить к Ландсбергу вооруженную охрану.
На четвертый день начала расчистки просек вернувшийся из конторы на квартиру Михайла долго кряхтел, шмыгал носом, и, наконец, объявил:
Ты тока не подумай ничего такого, Христофорыч, а только я от тебя съеду.
Каторга требует? понимающе улыбнулся Карл, хотя ему было вовсе не до смеха.
Требывает не требывает, а только я полезней для тебя буду, ежели в тюрьму переселюсь. Не ндравится кой-кому наше «кумпаньонство». Горлопаны да глоты впрямую людишкам говорят, что вдвоем мы тут перед начальством на задних лапках ходим, чужим горбом лишнюю пайку зарабатываем.
Значит, бросаешь меня?
Да не за себя боюсь я, Христофорыч! Мне-то каторга ничего не сделает, потому как бродяга я. Неприкасаемый для обид Вторая ходка, как-никак! Но против тебя людишки оченно злые! Козни, мыслю, строют против тебя. Ну а ежели я рядом с ними буду, то упрежу тебя, ежели что серьезное удумают. Понял, кумпаньон?
Понял, Михайла. Только как тебе самому на шконку переселяться после того, как неделю со мной под одной крышей жил? Не опасно ли? Не примут за шпиона?
Бродягу-то? Христос с тобой, Христофорыч! Да и не в тюрьму я на жительство переселюсь, а на фатеру: жалованье, чай, платит начальство?
Не платит, а записывает заработок каждого в особую тетрадку, на его лицевой счет. Для меня исключение князюшка обещал сделать, а вот насчет тебя не знаю Хотя о чем это я? спохватился Карл. Если его сиятельство воспротивится выдаче тебе жалованья на руки, я всегда подкинуть смогу, Михайла! Мне ведь и деньги тратить-то, кроме столования, некуда. И не спорь, компаньон. Какие же мы с тобой друзья-приятели, коли помогать друг другу не станем. А разрешение жить на вольной квартире я тебе легко выхлопочу: ты чертежник, на дом работу брать должен. А в казарме у тебя мигом украдут и карандаши, и бумагу.
На том и порешили. Ландсберг провожал «кумпаньона» со смешанным чувством тоски и облегчения. Он опять оставался один на один с каторгой и тюремным начальством. Облегчение же наступило оттого, что теперь можно было не беспокоиться на счет судьбы Михайлы: Карл в последние дни всерьез опасался, что озлобленные его кипучей деятельностью арестанты однажды накинутся на «выскочку». В таком разе мог пострадать и Михайла, предложивший «кумпаньонство» еще во время плавания на «Нижнем Новгороде».
Ретроспектива-2
Имя Пазульского с почтением и страхом повторяли во всех централах Российской империи. Этот человек стал легендой преступного мира еще при жизни.
Его много раз судили, но ни в одном следственном либо судебном документе не было достоверных сведений о его сословном происхождении, месте рождения, его родителях и родственниках. Невероятно, но казалось, что этот человек взялся ниоткуда сразу двадцатилетним и «в агромадном авторитете» главарем дерзкой шайки, совершавшей серии налетов на богатые поместья и дома Малороссии. Никому и ничего Пазульский не рассказывал о своем детстве и отрочестве, однако многое в его поведении, манерах речи и привычках говорило о том, что он родился и воспитывался отнюдь не в крытой соломой бедной хате. Таинственность рождала легенды о его дворянском, а то и великокняжеском происхождении. Так это или нет не знал никто. Порой в тюрьмах проскакивали слушки о неразумных арестантах, которые осмелились задать Пазульскому прямые вопросы о его происхождении. Результаты были разными. Иной раз Пазульский, будучи в хорошем настроении, просто отшучивался. Чаще всего отечественный «монтекристо» отмалчивался. Особо назойливые любопытные порой скоропостижно умирали Однако всей правды не знал никто.
Громкая уголовная слава пришла к Пазульскому во время его второй отсидки в Херсонском централе. Короли преступного мира, иваны, в то время еще не считали его равным себе и держали, несмотря на все его подвиги во главе шайки, от себя на расстоянии. Да и Пазульский, казалось, вовсе не стремился занять высшую воровскую ступень он жил так, как считал правильным сам.
Старшим надзирателем в Херсонском централе служил тогда некто Назаров личность также в уголовных кругах довольно известная. Недюжинная физическая сила Назарова всегда была дополнена револьвером и тяжелым кастетом, которые он пускал в ход не задумываясь. И пользовался охраной закона: только за попытку напасть на представителя тюремной власти в те годы полагался суд специального трибунала и петля. К тому же Назаров всегда был настороже, а рядом с ним постоянно находились верные и бдительные помощники.
Назаров был очень тщеславным человеком, обожал демонстрировать силу и свое превосходство, никогда ничего не забывал даже через много лет, в отличие от многих своих сослуживцев относился к иванам так же, как и к мелкой уголовной сошке. Порой доходило до немыслимого: при всяком удобном случае он норовил нарочно унизить главарей уголовного мира и тех, кого тюрьма уважала. Иваны терпели, матерились и разводили руками: ну что тут поделаешь? Сила, она и солому ломит. И петля верная тому, кто попытается отучить Назарова
Однажды судьба свела Назарова и Пазульского в прогулочном дворе централа: старшему надзирателю показалось, что молодой, но весьма авторитетный в тюрьме бандит недостаточно быстро снял при встрече с ним шапку. Не тратя лишних слов, Назаров жестом подозвал караульных и кивнул на наглеца: поучите-ка
Пазульского сбили с ног и «учили» ружейными прикладами до тех пор, пока тот не потерял сознание. Потом солдат принес ведро воду и окатил Пазульского. Тот открыл глаза, увидел усмехающееся лицо старшего надзирателя, кое-как поднялся, выплюнул несколько выбитых зубов. Спросил достаточно вежливо, видимо, искренне не понимая причины наказания:
За что меня этак-то, ваш-бродь?
А просто так! хохотнул Назаров. Настроение у меня нынче такое. Веселое! Да и шапку ты, ублюдок, в следующий раз проворней сымай для верности, как говорится!
Во-первых, я не ублюдок, ваш-бродь. Папенька с маменькой в законном браке меня родили. И шапку я снял по уставу за десять шагов, коли не больше.
А хотя бы и так! еще больше развеселился Назаров. Мне-то что? Не забывай, щенок, кто тут хозяин и весь разговор. Ну, пшел отсель, а то еще велю добавить!
Пазульский оглянулся: на них смотрел весь тюремный двор.
Что ж, ваш-бродь, урок я твой запомню, Пазульский выплюнул под ноги Назарову еще один зуб. Только и ты запомни, ваш-бродь, что убить мне тебя придется.
Ой, испугал, сопляк! насмехался Назаров. И как же ты меня убьешь?
Горло перережу. Вот так! и Пазульский провел по своему горлу пальцем от уха до уха.
Сие есть публичная угроза смертью чину тюремной администрации, кивнул Назаров. И подлежит рассмотрению суду специального трибунала. Ну, а пока дам-ка я тебе сейчас, морда, месяц карцера. И каждый день тебя там навещать стану. Чтоб не скучал, значится. В «холодную» его!
Еще месяц после «холодной» Пазульский отлеживался на нарах, скрипел зубами от боли и молчал. А когда начал потихоньку вставать, к нему подошел один из авторитетных иванов, напомнил про воровской «кодекс»:
Ты, паря, молод ишшо, но знать должон. Иваны тя к себе приблизили, а ты языком размахался. Ну, перед Назаровым тогда! Да ты помнишь ли? Громила всмотрелся в опухшее лицо Пазульского. Может, ты не в себе был опосля прикладов-то? Тогда ничо, ничо, паря! Тогда люди поймут, и словом нечаянным тя попрекать не станут. Наверное
Ты про что, уважаемый? ровно поинтересовался Пазульский. Никак про то, что я Назарова убить пообещал? Все помню, уважаемый. И слово мое крепкое. Сказал сделаю!
Тебе жить! пожав плечами, сплюнул громила. Тока и про законы нашенские не забывай. Не сделаешь, как сказано тебя иваны на сходняке самого на ножи могут поставить. Чтоб люди, стало быть, знали цену слова варнацкого Дурак ты, паря! Зачем тебе все это? Тут петля, там нож сказал бы не помню, мол и дело в шляпе.
Пазульский промолчал. А на следующий день Херсонский централ был изумлен его дерзким, почти невозможным побегом. Удаль и фарт Пазульского иваны одобряли, а относительно его будущего сомневались: и так, и так не жилец, Пазульский-то Поймают ведь все равно, рано или поздно. А тюрьма ничего не забывает.
Гулял на свободе Пазульский, действительно, недолго. И через пару месяцев снова был пойман, судим и отправлен обратно в Херсонский централ. Уже потом ушлые уголовники догадались, что Пазульский дал себя поймать. И на судебном следствии, и во время самого процесса даже взял на себя «лишку» в обмен на негласное соглашение: суд должен был послать его отбывать наказание именно в Херсон