Исследовательские интересы Шмурло в пражский период были сосредоточены в основном вокруг истории дипломатических и политических контактов между Россией и Святым Престолом[66]. В то же время все больше было заметно желание ученого понять идеологическую основу этих отношений. Своими исследованиями Шмурло дал понять, что, несмотря на все противоречия между Москвой и Римом, с середины XVII в. началось их постепенное дипломатическое сближение, движущей силой которого стала нависшая над всей Европой турецкая угроза. В это время сама Россия активизировала контакты с итальянскими государствами, в первую очередь с Венецией, желая найти в их лице союзников. Свидетельством тому служили регулярные русские посольства. Уже в наши дни эти сюжеты активно изучаются в отечественной и в зарубежной историографии[67].
Обложка пражского издания книги Е. Ф. Шмурло
Из материалов Е. Ф. Шмурло в процессе работы над книгой (1910-е гг.). Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5965. Оп. 1. Д. 96. Л. 1
В конце XVII в. отношение России к католической церкви начало постепенно меняться. В годы правления Софьи Россия все больше и больше включалась в орбиту европейской политической жизни. Естественно, что сохранять прежнее крайне враждебное отношение к Риму в этих условиях было невыгодно. Важным эпизодом во взаимоотношениях Москвы и Рима стало посольство Б. П. Шереметева в Италию и на Мальту в конце XVII в. Сама эта поездка казалась уже хорошо изученной в исторической науке, тем более что сохранились путевые заметки самого дипломата. Но Е. Ф. Шмурло значительно расширил круг познаний о ней на основе найденных им документов в архивах Венеции, Рима, Неаполя, Мальты, Флоренции и Парижа. Путешествие Шереметева он впервые рассмотрел на фоне политической обстановки в России в конце XVII в., в рамках всего внешнеполитического курса, сопоставив его с другим уникальным явлением в истории отечественной дипломатии Великим посольством 16971698 гг.
Хорошо известно, что первоначальной целью посольства было создание всехристианской антитурецкой коалиции. Естественно, что ее вдохновителем в Европе мог быть только папа. Это вынуждало Москву идти на контакты с Римом. Еще до революции Евгений Францевич сделал вывод, что изменение отношения к Святому Престолу началось уже в царствование Алексея Михайловича, когда в Рим в 1672 г. из Москвы было послано посольство Павла Менезия[68]. Необходимость налаживания контактов с центром католического мира осознавал и Петр. Поездка Б. П. Шереметева, по мнению историка, как раз и была призвана содействовать укреплению двухсторонних связей. Он подробно описал само путешествие, торжественные приемы Шереметева в Кракове, Вене, Венеции, Риме, сопутствовавший церемониал с приветственными речами, обменом подарками. Особое внимание Шмурло привлекло пребывание русского путешественника в Риме, где он был удостоен аудиенции папы Иннокентия XII. На основании официальных протоколов папской канцелярии историк с точностью восстановил церемонию приема (коленопреклонение перед папой, целование его туфли, вручение привезенных грамот и т. д.). Пребывание в Риме столь высокого гостя далекой православной страны с новой силой поставило вопрос об унии. Б. П. Шереметев настолько умело вел переговоры, что сумел добиться высокого доверия и авторитета, выполнить часть поставленных задач, обходя при этом стороной вопрос о смене веры. Благодаря своей изворотливости, уже на Мальте Шереметев, «оставаясь схизматиком, был возведен в рыцари духовного католического ордена, получив горделивое право утверждать, что его заслуги перед христианским миром были настолько велики, что не признать их не могли даже противники по вере»[69]. Е. Ф. Шмурло полагал, что успехи от поездки превзошли все ожидания. Б. П. Шереметев фактически выполнил миссию Великого посольства, которое в Италию так и не попало.
Работая в Праге, Е. Ф. Шмурло на основе архивных материалов, разысканных им в итальянских архивах, написал ценную работу о дипломатических контактах России с папским престолом в Петровскую эпоху[70]. С результатами своего исследования он выступил в 1929 г. в Белграде на IV съезде Русских академических организаций за границей. Е. Ф. Шмурло был и остается одним из немногих отечественных историков, обратившихся к этой теме, важность которой вряд ли можно оспорить.
Обратим внимание, что продолжение исследовательской работы по петровской тематике в годы эмиграции стало во многом возможным за счет ранее накопленной источниковой базы выписок и копий материалов из отечественных архивов, часть из которых Шмурло вывозил за рубеж еще до революции 1917 г. для продолжения текущих исследований. Так, Евгений Францевич тщательно исследовал фонды Главного архива Министерства иностранных дел в Москве, собрания рукописного отдела Публичной библиотеки в Петербурге и т. д. Со второй половины 1890-х гг. Е. Ф. Шмурло работал с материалами «Кабинета Петра Великого» в Государственном архиве в Петербурге. Он всегда приветствовал публикации новых российских источников, проливающих свет на неизвестные страницы петровского царствования, часто сопровождая их вдумчивыми рецензиями, носившими характер источниковедческих разборов[71]. Е. Ф. Шмурло многократно указывал на необходимость дальнейшего углубления архивных разысканий и публикаторской деятельности[72].
Он всегда выступал как талантливый источниковед. Достаточно привести в пример один из эпизодов еще дореволюционной карьеры. Речь идет о трактовке так называемого «заговора» А. С. Матвеева, стремившегося посадить на трон после смерти Алексея Михайловича Петра, а не Федора. Русские источники обходят эти события совершенным молчанием, о них известно только на основании четырех иностранных свидетельств. В правдоподобности этой версии усомнился еще Г. Ф. Миллер, но именно Шмурло детально проработал ее на основе глубокого источниковедческого анализа. В послании епископа Залуского испанскому нунцию Марескотти, донесении польскому нунцию Мартелли (Narratio rerum), анонимном рассказе о стрелецком бунте в мае 1682 г. (Diariusz zabо́ystwa tyrańskiego senatorо́w moskiewskich w stolicy roku 1682 y o obraniu dwо́ch carо́w Ioanna y Piotra)[73] и «Описании путешествия польского посольства в Москву в 1678 году», составленном Таннером, содержался рассказ о сговоре А. С. Матвеева и Натальи Кирилловны с целью посадить на престол Петра. Сопоставив сведения этих источников и найдя их явное несоответствие друг другу, Е. Ф. Шмурло пришел к выводу, что версия о готовившемся дворцовом перевороте после смерти Алексея Михайловича носит не исторический, а анекдотический характер. Он установил, что все четыре источника более позднего происхождения, нежели описываемые в них события, более того, они были основаны не на конкретном историческом материале, а на народной молве: «Сведения черпались в значительной степени из ходячих слухов, непроверенных и, вероятно, иной раз Бог знает на чем основанных»[74]. Историк сравнил иноземные свидетельства с материалами из русских источников более раннего времени и современных воцарению Федора и нигде не нашел сведений о «заговоре» А. С. Матвеева в пользу Петра. В подтверждение своей гипотезы Е. Ф. Шмурло привел также описание голландского посольства К. ван Кленка[75]. Голландская миссия находилась в Москве в 1667 г. в момент смерти Алексея Михайловича. Под влиянием непосредственных впечатлений один из голландских дипломатов подробно описал те события, очевидцем которых он стал. В его свидетельствах нет даже намека на возможность дворцовых интриг со стороны А. С. Матвеева. Е. Ф. Шмурло убедительно доказал, что никакой попытки посадить на престол Петра в 1676 г. не было. Выводы Евгения Францевича многократно подтверждались; позднейшие исследователи отмечали, что иностранные свидетельства о «заговоре» А. С. Матвеева появились гораздо позднее описанных в них событий, были основаны на заранее недостоверной информации и т. д.[76]
В годы жизни на чужбине Евгений Францевич неоднократно выступал как популяризатор знаний о Петре и его эпохе. Показательно его участие в памятных мероприятиях, приуроченных к 200-летию со дня смерти императора. 8 февраля 1925 г. Е. Ф. Шмурло прочел публичную лекцию «Петр Великий и его наследие» в Общественном доме в Праге. В ней ученый говорил: «Уже двести лет стоит Петр Великий, во весь гигантский свой рост, перед судом истории, двести лет ждет себе приговор, а суд истории, даже теперь, через двести лет, оказывается не на высоте положения и все еще не в силах, как следует, разобраться в великом деянии великого императора, так велика и разностороння была работа Петра I, такой глубокий след оставила она по себе! Так взволнованно и неспокойно ощущаем мы и по сию еще пору полет и величавый размах его творческого гения!»[77] Эти слова хорошо отражали эмоциональный и интеллектуальный настрой собравшейся в зале публики и российской эмиграции в целом. На фоне сложившегося среди русских изгнанников культа великих людей и героизации прошлого Петр занял одно из ведущих мест. Примечательно, что в эмиграции многие прежние критики царя переосмыслили свое отношение к нему. Пожалуй, самым ярким примером служит П. Н. Милюков, некогда выступавший последовательным критиком Петра и его реформ. Тем не менее память об императора в эмигрантских кругах была множественной и наполненной различными интерпретациями[78]. В конце 1920-х гг. Е. Ф. Шмурло опубликовал серию небольших научно-популярных статей, посвященных отдельным сюжетам истории военно-морского флота России в начале XVIII в. и роли царя-реформатора в ней[79].
Евгений Францевич вплоть до самой смерти в апреле 1934 г., невзирая на болезни и возраст, продолжал заниматься исследовательской работой. Несмотря на то, что в последние годы жизни он оказался вдали и от России, и от любимой Италии, он смог продолжить прежние работы и завершить многие начинания. Пражский период стал логическим завершением его ученой карьеры. В эмигрантской среде работы Е. Ф. Шмурло пользовались заслуженным уважением. Отдельные свои труды он публиковал на итальянском, немецком, английском и французском языках, что расширяло их читательскую аудиторию.
Широкий круг разнообразных источников говорит об исследовательском мастерстве историка, привыкшего не принимать ничего на веру, не пересказывать факты, а глубоко анализировать и сопоставлять различные свидетельства. В трудах Е. Ф. Шмурло о Петровской эпохе наглядно проявилось влияние петербургской источниковедческой школы. Сам он всегда подчеркивал, что обязан К. Н. Бестужеву-Рюмину «сознанием необходимости критической оценки каждого документа и тщательного его изучения, что одно только дает возможность понять и психологию автора документа, воззрения эпохи»[80].
Интерес Евгения Францевича к Петру и его эпохе объясняется свойственным ему пониманием исторического процесса. Он видел задачи историка в раскрытии научной истины, добывании «чистого знания». Но на этом пути исследователю приходится постоянно сталкиваться с факторами совершенно особого рода, к коим относятся «ум, воля, желание и побуждения этического характера». Следовательно, по мнению историка, «индивидуальность человеческой воли, человеческого понимания вносят бесконечные вариации, бесчисленные оттенки в жизнь общества»[81]. Именно поэтому Е. Ф. Шмурло глубоко продумал проблему личности в истории, именно поэтому образ царя-реформатора занял столь большое место в его исследованиях.
Петровское время рассматривалось Шмурло как особый этап отечественной истории: «Мы как будто все еще стоим под обаянием этой эпохи Дух Петра точно еще веет среди нас, и сам царь не успел стать вполне историческою личностью»[82]. Следовательно, Петровская эпоха воспринималась историком вне отрыва от современности. Он осознавал, что именно в ней лежит ключ к прочтению всего последующего развития России.
Будучи воспитанником генетической школы К. Н. Бестужева-Рюмина, Е. Ф. Шмурло был сторонником органического развития исторического процесса, признавал закономерность событий и явлений. Образ Петра никогда не возвышался у него над всей эпохой; признавая гениальность царя-реформатора, историк вовсе не был склонен рассматривать его появление на троне, его реформаторский курс как нечто необычное, случайное. Личность для него отражает эпоху и сама оказывает на нее влияние. Он полагал, что великие люди совершают в истории не переворот, не насилие, но всегда идут навстречу желаниям своего общества. Поэтому Петровская эпоха представлялась ему закономерным итогом предшествующего развития России.
Петр явился выразителем идей своего бурного времени, выработанных всем ходом развития народной жизни. Массы выражали идеи, а личность воплощала их в жизнь. Е. Ф. Шмурло многократно обращал внимание на духовное родство Петра с тем обществом, в котором он жил и действовал, не пытаясь противопоставить царя и народ.
Один из ключевых принципов исторического метода Евгения Францевича Шмурло большое внимание к истории идей. Всякая эпоха для него определялась именно сквозь призму идеологических представлений. В его трудах практически нет места экономическим факторам. Историк считал их вторичными по сравнению с проявлениями народного духа[83]. В центре исторического повествования Шмурло стоит человек. Историк никогда не обвиняет и не оправдывает исторических персонажей, он пытается объяснить лишь их поступки, «психологические мотивы, руководившие ими»[84]. Поэтому и Петр для него не только самодержец, но в первую очередь яркая и незаурядная личность. Не случайно, что непосредственно реформы Петра освещены автором неглубоко. Вероятно, он и не ставил перед собой такой задачи. И только на страницах учебника по истории России, написанного для эмигрантской молодежи в 1922 г., он специально остановился на преобразованиях царя. Но здесь автор ограничился учебными задачами и познавательными способностями учащихся, поэтому картина преобразований получилась у него схематичной, хотя и хорошо отражающей истинное положение вещей.
Е. Ф. Шмурло всегда подчеркивал неисчерпаемость петровской тематики. Он был горячим поклонником царя-реформатора и никогда не разделял его беспощадной критики П. Н. Милюковым. Вместе с тем историк не закрывал глаза на недостатки самодержца, не стремился затушевать их. Для него неприемлема петровская жестокость, но вместе с тем ему чужда позиция тех современников и потомков Петра, которые «далеко не все умели за этой ненужной жестокостью разглядеть горячую любовь царя к России и простить ему его зло за тот гигантский, самоотверженный труд, какой он вложил в свое дело, руководствуясь желанием, одной мыслью благом и пользой своей страны»[85].
Примечательно, что параллельно с Е. Ф. Шмурло над петровской тематикой работал М. М. Богословский. Оба историка вели исследования независимо друг от друга. Капитальный труд Богословского «Петр I. Материалы для биографии»[86]писался в 1920-е гг., но остался незаконченным и был опубликован только в 1940-е гг. В это же время Шмурло, находясь в эмиграции, предпринял попытку обобщить огромный, накопленный за многие годы материал в специальном труде о Петре и его времени, который, как указывалось выше, так и не был напечатан. М. М. Богословский многократно ссылался на труды своего коллеги. К сожалению, пока неизвестно, располагал ли живший на чужбине Шмурло какими-либо сведениями о той работе, которую вел Богословский в СССР. Несмотря на некоторые отличия в подходах двух историков, в методах их научных изысканий, на различие их исследовательских задач, в основном они пришли к идентичным выводам.