Девки принесли обед, горячий грог, Ария поела, попила, окончательно согрелась, забралась на постель и крепко уснула и проспала весь остаток дня и полночи.
Проснулась от приступа острой колющей боли под рёбрами, со стоном приподнялась, коснулась там, где болело. Горячо стало под ладонью, будто жгло изнутри. Отлежала, должно быть.
Она встала, прошлёпала к окну, откинула тяжёлую портьеру. Луна светила на небе, почти круглая, дня или двух до полнолуния недоставало. Будто живое жёлтое око смотрело сейчас на молодую царицу. Должно, так же матушка её, Лея, заточенная в высокую башню, с надеждой и трепетом глядела на эту большую небесную золотую монету.
Ария глубоко вздохнула и почувствовала, что боль под рёбрами ушла, отхлынула, не мешала больше.
Отец мой! шёпотом взмолилась девушка. Дай мне сил свершить начертанное!
Если не будешь стоять на холодном полу босиком, и не свалишься с простудой, так и свершишь, услышала она тихий ответ.
Она даже вскрикнула от неожиданности, не сразу сообразив, что не Луна ей отвечает. Голос шёл с другой стороны комнаты. Царь спал там, на той мраморной скамье, где и в прошлую ночь ложился, покуда к ней не пришёл.
Чтоб тебя, Феанор! досадливо махнула рукой Ария. Больше места не нашёл во всём дворце?
Это наша опочивальня, напомнил он, жрецы по всему дворцу шастают, я и пошёл сюда, чтобы они не тревожились.
Жрецов, сталбыть, пожалел! вздохнула она.
Нас с тобой пожалел! фыркнул царь. Они, знаешь, какие нудные? Потом жизни не дадут с постами своими да молитвами! На острове с незапамятных времён особенно почитают культ Весты, если ты не знала ещё.
Ария вернулась к своей постели, взяла подушку, подошла к Феанору.
На, протянула ему.
Она почти не видела его лицо в темноте, но была уверена царь улыбался. Всегда улыбался, когда смотрел на неё. Что такого смешного видел в её лице Феанор?
Одеяло дать тебе? спросила она.
Не нужно, моя дорогая, мурлыкнул он в ответ, я моряк, я привык к холоду, и спать там, где ночь застанет.
Вот и спи! отрезала Ария. И не вздумай взять меня спящей, понял?
Куда взять? уточнил Феанор.
Взять! она внезапно смутилась и не нашлась, что ответить.
Куда взять-то? рассмеялся царь. Спи, дура, я никуда не еду!
Глава пятая
Ария значит, «избранная»
Арию разбудила не то муха, не то жучишка какой-то, прополз по щеке, пощекотал. Она сморщилась, почесала щёку, согнала непрошеного гостя. Но сон не досмотрела, опять, на другую щёку села назойливая букашка, поползла вниз. Ария дёрнула головой, хлопнула себя по щеке. А муха уж и нос взялась щекотать.
Откуда мухи-то? Рано им ещё! Белые мухи ещё летают в воздухе, снег вон вчерась падал, мокрый, неторопливый.
Муха слетела с носа и уселась на губы. Ах, ты, поганка! Ария хлопнула по губам, всё так же не открывая глаз, и уже понимая, муха не отстанет, и поспать не даст. Но муха вдруг тихо засмеялась, таким знакомым за два дня смехом.
Феано-о-ор! через силу открывая глаза, недовольно протянула Ария.
Утра доброго тебе, царица! он сидел на краю её постели и держал в руке ветку вербы с распустившимися пушистыми серёжками.
Ария схватила эту ветку, взглянула на неё и всё поняла.
Сейчас? глаза её широко распахнулись, и голос подсел от волнения. Она вскочила с постели.
Нет-нет, успокоил её Феанор, мягким движением кладя ладони ей на плечи и усаживая обратно на кровать, завтра.
Глаза его, с мелкими морщинками в уголках, от привычки прижмуриваться под бьющим в лицо морским ветром, уже не смеялись, смотрели на неё серьёзно и встревожено.
Скажи, что я должна делать, царь? спросила Ария.
Сначала поцелуй меня на удачу! он ни мига не мешкал с ответом.
И она уже потянулась навстречу, но опомнилась, ругнулась, толкнула его в грудь.
Нашёл время для дуростей своих!
Феанор весело засмеялся, но Ария видела тревогу прячет царь за напускным весельем. И увидев, как она смотрит на него, он замолчал, оборвал смех.
Иди умойся, оденься, поешь, велел, и выходи на задний двор. Я мастера пришлю, он меня ещё обучал воинскому делу. Поработает с тобой.
А ты? спросила Ария. Может, сразимся?
Нет, он решительно покачал головой, я не могу. Не проси.
Почему, Феанор? не поняла обиженная его отказом девушка. Мне это нужно! Завтра битва!
Ты не понимаешь, что ли, ничего совсем? в его голосе слышалась отчётливая злость. Совсем дура, да? Я не могу с тобой ристаться, Ария! Не могу тебя ударить! Феанор встал с постели и пошёл к двери. Собирайся и выходи! велел на пороге. Я хорошего тебе мастера пришлю! И сам буду там же, смогу дать дельный совет! Давай, не теряй времени!
Ария послушалась. То, что Феанор переживал о грядущей битве, облегчало её задачу, вселяло уверенность. Ей хотелось думать, что не о том он радеет, чтобы сразила она Дагона, а о том, чтобы сама в битве той голову не сложила. Надо же, два всего дня прошло, ни любви не было между ними, и дружбы не вышло, а напротив, почти ясная вражда, а вот тепло ей было, что царь тревожится за неё.
Она посмотрела на рубин в кольце, которое носила, не снимая. То самое кольцо, что стащила с руки Феанора тогда, в начале зимы, как символ их помолвки. Ария никому и даже себе не в силах была объяснить, почему так дорог ей этот перстень. И сейчас, посмотрев на спокойным светом блиставший красный камень, ощутила уверенность в своих силах, и улыбнулась. Подышала на рубин, протёрла его краем рубашки, подняла руку, поймав в грани камня солнечный луч.
Сила приносит свободу! сказала Ария и пошла одеваться. Оставался всего один день до решающей битвы и да помогут ей боги! её блистательной победы.
День в тренировочных боях пролетел незаметно. Ария слушала военачальника да удары отрабатывала, а город погружался в траур.
Слишком сильным был страх перед Дагоном и обычай отдавать каждую весну дюжину лучших сыновей и дочерей острова, чтобы поверить в чудо избавления. Не верили островитяне пророчествам и уже оплакивали юную царицу. Разве выстоит она, разве способна сокрушить чудовище? Всё пройдёт, как каждую весну, только на одну душу больше примет в свою ненасытную глотку Дагон.
И вот уж приспущены флаги на башнях, не треплет ветер шёлковые полотнища с золотыми кистями. Чёрным крепом закрыты окна домов, чёрные ленты спускаются с башенных зубцов, в чёрные одежды облачаются горожане, и сдержанный плач плывёт над городом, утекая за каменные стены и растворяясь в зловещем шуме тяжело набегающих на берег волн.
Феанор ничего не сказал Арии о городе, одетом в траур. Весть о том, что люди не верят в её победу, подкосила бы её, лишила сил. Царице за весь день некогда было выйти за дворцовую стену, и спать она, уставшая в учебных битвах, пошла рано. Феанор, супротив обыкновения, не последовал за нею, и где провёл ночь, того она не ведала. Утром, ещё до рассвета пришёл, но ещё раньше Арию разбудил военачальник и помог одеться.
Она стояла посреди залитой серым сумраком комнаты, в тонкой лёгкой кольчуге поверх шерстяной рубахи, и кожаных штанах. В ножнах на поясе висел меч, и рука Арии привычно лежала на эфесе, готовая в любой миг обнажить грозное оружие.
Волосы, как в дни девичества, она заплела в две косы, и кожаный ремешок опоясывал голову, чтобы не падали вперёд косы, не мешали в битве.
Феанор подошёл к ней, окинул её внимательным взглядом, проверил крепость перевязи, удовлетворённо кивнул. Он тоже был в доспехах, алым платком покрыл голову, повязал его со лба назад. Царь даже не пытался скрыть своего волнения.
Я не стану желать тебе победы, я лишь хочу, чтобы ты не проиграла, сказал он.
А разве это не одно и то же? В чём разница? чёрные глаза Арии внимательно смотрели на него.
Она, в отличие от царя, не волновалась совсем. Была спокойна и готова к битве. Разве чуть мешали ей жжение и зуд под рёбрами, опять скребло там.
Есть разница, ответил Феанор. Крепко обнял её, до боли стиснул, и Ария почувствовала, что его просто трясёт, и испугалась. Не битвы грядущей, а того, как сильно тревожится о ней царь.
Феанор отстранил её от себя, торопливо обцеловал её лицо и опять крепко, до боли сжал в объятиях.
Полно, государь, будет! Ария высвободилась, подняла руку, коснулась его щеки, погладила. Как ты сказал вчера утром? Поцелуй на удачу? коснулась осторожно губами его губ, и, ощутив удивление его и оторопь, поцеловала смело, жарко и крепко. На удачу! сказала, отстраняясь. Я готова, государь! Идём!
Ох, девка! Феанор дотронулся кончиком пальца до своих губ, будто желая убедиться, что она наяву поцеловала его. Идём! Удачи тебе и попутного ветра!
До побережья доехали быстро. Многолюдно было на пристани, как каждый год. Горожане собрались принести жертву Дагону, оплакать невинные души, и в который уже раз воззвать к милости Посейдона. Но глух был к мольбам отчаявшихся сердец Бог Морей и Океанов.
На восходе солнца привели предназначенных в жертву мучеников, в белых длинных рубахах, в венках из золотых листьев на голове. Нынешняя ночь удалась тёплой, последний снег стаял, подул южный ветер. Уже пробивалась из-под земли первая молодая травка, и днём солнце светило совсем по-летнему.
Они шли колонной в три ряда. Впереди юноши, за ними следовали девушки. Солдаты шагали по обе стороны, и не пробиться было через стену больших тяжёлых щитов.
Обречённые держались стойко, не рыдали, молча шли. На глазах всего города, которому их смерть подарит ещё один спокойный год. Они смирились со своей судьбой. Есть то, что стоит выше всего над всеми страстями человеческими это Закон и Долг.
И горожане, узрев это скорбное и величественное шествие, застыли, как каждый год бывало, и опустились на колени, склонили головы, прощаясь и благодаря.
Ива! страшный материнский крик вырвался из толпы, разорвав тишину. Ивушка! старуха, увидев идущую на заклание меньшую дочь свою, выбежала навстречу, преградила процессии путь.
Матушка! такой же отчаянный, полный смертной тоски, девичий голос рванулся ей навстречу.
Ряды распались. Солдат поймал светловолосую девушку, вернул обратно в строй, и шёл теперь рядом, крепко держа её за плечо. Она затравленно озиралась, ища мать, слёзы текли по её бледному лицу. Другой солдат оттеснил старуху, не грубо, не оттолкнул, просто отвёл бережно, крепко держал обезумевшую от горя женщину. Она билась в его руках, повторяла имя дочери, рыдала, потрясая кулаками, молила Кроноса забрать её, но оставить дочь, посылала проклятия Посейдону. Платок упал с её головы, седые волосы растрепались, безумен был взгляд выцветших глаз на худом морщинистом лице. На руках солдата остались кровоточащие царапины от её ногтей. Стоявшие в первых рядах горожане плакали.
Государь! увидев замыкающих процессию царя с царицею, старуха рванулась из рук солдата. Доколе, государь? Скольких ещё наших детей пожрёт Дагон? Скольких ещё?
Нисколько! отрезала Ария.
Её негромкий голос был столь суров и холоден, звучал так уверенно, что стих плач горожан. И старуха не кричала больше, и солдат не держал её, отпустил. Она шагнула к юной государыне, взяла её руку и поднесла к своим губам, целуя, как целуют святыню.
Останови его! прошептала старуха. Государыня! прокричала она, и горные скалы эхом отразили боль, наполнившую её сердце. Срази Дагона!
Сотри слёзы с лица своего, женщина, лицо Арии было бесстрастно, она лишь слегка побледнела, сегодня никто не умрёт. Только Дагон.
Жрецы в синих тогах, с низко надвинутыми на лица капюшонами, шагали следом за избранными в жертву. В руках их пылали зажжёные ветки вербы. Верховный жрец, идущий впереди, нёс на золотом блюде кривой кинжал.
Зачем нож? шёпотом спросила Ария Феанора.
Когда Дагон забирает свою дань нехотя протянул он в ответ, захватывает щупальцами и утаскивает под воду, то не всегда обрываются цепи и кольца, куда закованы приносимые в жертву случается ведь они слабее обрываются их руки Тогда жрецы милосердно закалывают их кинжалами в сердце Чтобы облегчить их боль.
Ария зябко передёрнула плечами.
Заунывное пение поплыло над скалами, поднялось далеко ввысь, жрецы приковывали юношей и девушек к жертвеннику, воспевая молитвы.
Стойте! Ария рванулась было к ним, но Феанор удержал её.
Пусть делают то, что должно, его руки мягко лежали на её плечах, и сквозь тонкую кольчугу он чувствовал горячий порыв её тела, бесстрашие, силу, желание сразиться с несправедливостью.
Здесь сегодня никто не умрёт! громко сказала Ария. Вы слышите меня, жрецы? Ничья кровь не прольётся на жертвенник! Умрёт только Дагон! она отстранила руки царя и прошла к каменному постаменту.
Огляделась. Море было спокойно. Но увидев сине-зелёную воду, в глубинах которой таилось голодное чудовище, нетерпеливо ожидая пиршества, Ария почувствовала, как слабая боль под рёбрами стала набирать силу. При каждом вздохе, будто сухим песком заполняло лёгкие, пекло в груди.
Феанор увидел её бледность, крепко сжал её руку.
Уйди, царь! бросила она. Сойди с жертвенника, не твоё это дело. Хочешь зреть сражение, встань там, поодаль.
Феанор ничего не ответил. Ария изменилась. Будто что-то управляло ею, вело её. Взгляд её был отрешённым, нездешним, губы плотно сжаты. Она слушала что-то внутри себя и смотрела на круглую белую луну, не успевшую убрать свой лик с небосклона.
Феанор ещё раз оглядел её, словно в последний раз, словно желая запомнить, и испугался дум своих, и прогнал их прочь. Пророчества никогда не лгут! Она последнее лунное дитя сразит Дагона и освободит остров от страшной дани.
Он отошёл, как она приказала, встал дальше.
Жрецы закончили петь молитвы, закрепили цепь в кольце на руке последней мученицы. Верховный поднёс к губам длинный узорчатый рог и трижды протрубил в него. Эхом отлетел от скалы призыв, и далеко в море поднялась волна и пошла на берег.
Ария выдернула меч из ножен и шагнула вперёд. Феанор тоже шагнул к самой кромке скалы. Царица смотрела в стремительно идущую к скале волну, но ничего не видела в ней. Боль рвала грудную клетку, отнимала силы, путала разум.
Отец мой! чувствуя, что слабеет, отчаянно взмолилась Ария в белый холодный лик луны, готовый уйти за горизонт. Дай мне силы! Благослови руку мою!
Волна дошла до скалы, поднялась ещё выше и разбилась об неё, обрушив поток холодной воды на застывших в смертном страхе мучеников. Громко вскрикнула одна из девушек, забилась в рыданиях другая. Огромная серая туша медленно поднялась из воды, и Ария увидела Дагона.
Он был ужасен. Маленькая голова и впрямь была подобна голове человека, бугрилась шишками и наростами, будто ветка коралла. Белые, вываренные рыбьи глаза застыли на подобии лица, моргнули прозрачные тонкие веки. Распахнулась акулья пасть, полная длинных мелких острых зубов, и Дагон издал короткий рык, столь громкий, что в нём потонули крики ужаса находящихся на берегу людей.
Боль под рёбрами стала ещё острее, но Ария не позволила ей забрать своё сознание, не мешкала, помнила, что внезапность её союзница, и когда морская тварь развернула два клубка щупалец и бросила их вперёд, царица прыгнула на чудовище и вонзила в его грудь меч.
Феанор не видел, далеко ли вошло лезвие клинка. Быть может, рана была и неглубока совсем, но то, что меч пронзил грудь чудовища, а не отлетел от неё, разбившись осколками, это он успел увидеть, и крикнул: "Да, Ария!", ликуя её первой удаче.
Страшный рёв исторгла пасть зверя, по всему острову прогремел он, отразившись эхом от скал, вспугнув сидящих на волне чаек. С отчаянными криками поднялись птицы в небо, полетели прочь, подальше от этого ужаса.