Линия фронта в Париже установилась по рубежу Сена Марна с отдельными германскими плацдармами на левом берегу и французскими очагами обороны на правом. Больше трех недель шла ожесточенная битва за Париж. Противники сражались за каждую улицу, каждый дом и даже каждую квартиру или отдельную комнату. Но главным очагом сопротивления стали подвалы, откуда парижские национальные гвардейцы и солдаты регулярных частей вели меткий огонь по наступающим бошам. В ожесточении сражения германские огнеметные команды выжигали их вместе с укрывшимся от войны мирным населением. Да и никому неизвестно, было ли в Париже в эти дни хоть какое-то мирное население ведь с немецкими оккупантами воевали даже десяти-двенадцатилетние дети, чьих сил едва хватало, чтобы двумя руками удержать револьвер или выстрелить из положенной на бруствер окопа винтовки.
Вне зависимости от возраста печальна была судьба тех француженок, которые остались за линией фронта в оккупированной части Парижа. Большая часть из них подверглась самому жестокому и разнузданному насилию словно с цепи сорвавшихся германских солдат. Тех из них, что выжили, пережив групповое изнасилование, позднее собрали в стихийные германские полевые бордели. Каждый батальонный и даже ротный командир считал необходимым держать на цепи несколько француженок разной кондиции. Для себя и своих офицеров, для солдат, и как предмет для обмена с подразделениями, не имевшими столь полезного актива.
Ожесточение сражения нарастало с каждым часом. С обеих сторон к Парижу подходили свежие войска лишь для того, чтобы через несколько часов погибнуть в кровавой мясорубке городского Вердена, по сравнению с которой померкла недавняя битва за Амьен.
Маршалу Фошу категорически не хватало сгоревших там резервов. Так что теперь в бой приходилось бросать колониальный сброд вроде спешно сформированной и отправленной во Францию сайгонской пехотной дивизии или формирований из жителей африканских колоний, в которых должности офицеров-французов начинались с командиров батальонов и выше, а ниже на ротных и взводных должностях находились сенегальцы, мавританцы, габонцы, конголезцы и гвинейцы. Над мирным французским населением такие «защитники» издевались ничуть не меньше баварских гренадер, и французские военно-полевые суды не успевали штамповать смертные приговоры, тут же заменяя их отправкой в штрафные части, которые использовались для самоубийственных атак на германские пулеметы.
По сравнению с африканцами алжирские и тунисские колониальные части выглядели идеальными воинскими формированиями с поля боя не бежали, а в рукопашной, коли такая случалась, резались с немцами насмерть, до последней капли крови, не уступая ни шага. В силу этого германские солдаты научились в полной мере уважать боевой клич «Аллах акбар!», противопоставляя диким арабам прекрасную выучку, стойкость и высокую огневую мощь.
Имея некоторое преимущество в численности и качестве личного состава, германское командование постоянными атаками продолжало расширять в Париже занятую территорию. Но стоили эти действия так дорого, что даже самые хладнокровные немецкие генералы хватались за голову. Разрушенный, дымящий развалинами город, ежедневно избиваемый огнем тяжелой артиллерии и налетами авиации, оказался слишком большим куском, застряв в глотке германской армии ни туда, ни сюда.
Свежие части сгорали в Парижской мясорубке за несколько дней, и при этом у германского командования не было своего Сенегала, Сайгона или Камеруна, чтобы гнать на фронт полки колониального пушечного мяса. Вместо этого генерал от инфантерии Эрих фон Фалькенхайн бросил в самое пекло Парижского сражения интернированный по просьбе советского правительства Польский легион Пилсудского, «усиленный» освобожденными из германских тюрем уголовниками, а также западно-украинский сичевой националистический сброд, подперев все это воинство с тыла германскими пулеметами.
Пока же сражающиеся в Париже немецкие войска еще поддерживала мысль, что еще один решительный натиск, еще одно, последнее усилие и они выбьют лягушатников из их столицы. После чего, установив черно-бело красный кайзеровский флаг на вершине покосившейся Эйфелевой башни, они отпразднуют великую победу над извечным врагом германского рейха. Пока же ожесточение схваток только нарастало, и германская артиллерия регулярно обстреливала Эйфелеву башню шрапнельными снарядами, чтобы выбить с верхних площадок засевших там французских артиллерийских корректировщиков и разрушить антенны, с помощью которых командование парижского гарнизона поддерживало связь с Бордо (куда бежало правительство Франции) и ставкой маршала Фоша.
Этому чрезмерно затянувшемуся и стоившему огромных жертв Парижскому сражению и было посвящено собранное кайзером Вильгельмом совещание в ставке, где присутствовали как главнокомандующий генерал от инфантерии Эрих фон Фалькенхайн, так и командующие ударных группировок, осуществлявших Амьенскую и Парижскую операции.
Господа, озабоченно произнес кайзер, если рассуждать формально, то наше летнее наступление увенчалось полным успехом. На самом же деле у нас получился еще один Верден. Париж глотает наших солдат как кровожадный бог войны, наше продвижение минимальное, и реки немецкой крови льются напрасно.
Ваше величество, по-бычьи наклонив голову, сказал генерал фон Фалькенхайн, противник бросил против наших гренадер огромное количество разного колониального сброда. В настоящий момент на той стороне линии фронта на каждого француза приходятся три, а то и четыре негра, араба, сиамца или кохинхинца. Этот сброд, конечно, не идет ни в какое сравнение с нашими солдатами, но он отвлекает и утомляет наших солдат, а также заставляет их растрачивать боезапас. Было бы неплохо надавить на флотское командование, заставив его усилить операции в западном Средиземноморье и в Бискайском заливе, чтобы в Марсель или в Бордо перестали приходить пароходы, набитые чернокожими и узкоглазыми. Их проще утопить в море, чем потом выжигать огнеметами в развалинах Парижа.
Хорошо, кивнул кайзер, я обязательно поговорю на эту тему с гросс-адмиралом Тирпицем, и он что-нибудь придумает. Действительно, Франция должна находиться в не менее плотной блокаде, чем Британия. А вы, господа генералы, подумайте, что еще можно сделать для того, чтобы ослабить напряжение на ключевом для нас парижском направлении.
Из-за стола поднялся генерал-фельдмаршал принц Леопольд Баварский и, огладив бороду, произнес:
Так как с начала парижской операции противник на нашем направлении не проявляет никакой активности, то мы, если нашей группе армий дадут хотя бы несколько свежих дивизий или пополнят имеющиеся части до полного штата, сможем нанести еще один решающий удар в общем направлении на Руан-Гавр, чтобы окончательно отрезать англичан от французов и создать угрозу глубокого охвата парижской группировки противника.
Отлично! воскликнул кайзер. Вы, фон Белов, продолжайте давить на Париж изо всех сил, чтобы лягушатники не могли снять у вас ни единого солдата. А вы, принц, тем временем нанесете свой удар под Амьеном, который и в самом деле должен быть последним в этой затянувшейся войне. На подготовку я даю вам ровно месяц. А пока можете быть свободными вашему кайзеру нужно немного полежать и хорошенько обо всем подумать.
30 июля 1918 года. Петроград. Таврический дворец
Глава ИТАР Тамбовцев Александр Васильевич
Нет, все-таки пребывание в прошлом имеет даже некоторую прелесть. Ведь только здесь можно встретиться с людьми, с которыми ты никогда не встретишься в нашем настоящем. Потому что люди эти давно умерли, и судить о них можно лишь по воспоминаниям современников и их творчеству.
Сегодня я встретился с одним таким человеком. А случилось это вот как где-то в середине рабочего дня ко мне позвонил Сталин и предложил заглянуть к нему. На мое осторожное отнекивание и ссылки на нехватку времени он таинственно произнес:
Александр Васильевич, зайдите, не пожалеете. Поверьте, если бы я вас не пригласил встретиться с человеком, который сейчас сидит в моем кабинете, вы бы мне никогда этого не простили.
Умеет, однако, товарищ Сталин заинтриговать собеседников Чего-чего, а этого у него не отнимешь. Я вздохнул, обреченно посмотрел на кипу неотработанных документов и отправился к председателю Совнаркома.
В кабинете Сталина я увидел одетого по последней европейской моде иностранца. Скорее всего, это был англичанин внешне он чем-то смахивал на актера Виталия Соломина в роли доктора Ватсона. Лицо его показалось мне знакомым. Нет, я точно помнил, что раньше с ним не встречался, но где-то я его уже видел. Плотная крепкая фигура, умное свежее лицо, с румянцем на щеках. Аккуратно подстриженные умы и зоркие, чуть прищуренные глаза
Батюшки! Да это же Герберт Джордж Уэллс собственной персоной! Каким ветром его занесло к нам в Петроград? Я знал, что впервые он побывал в России еще в январе 1914 года. Тогда он посетил Санкт-Петербург и Москву. А вот в следующий раз в нашем прошлом он должен был посетить Страну Советов только в сентябре 1920 года. В Москве Уэллс встретится с Лениным, которого позже назовет в своей книге «Кремлевским мечтателем» и доброжелательно отзовется о том социалистическом эксперименте, что происходил в Советской России. Потом должен был быть еще один его приезд в СССР, в 1934 году, когда Уэллс встречался со Сталиным Но в этой реальности их встреча произошла на шестнадцать лет раньше.
В кабинете Предсовнаркома находилась Ирочка Андреева, которая переводила беседу своего мужа с британским писателем-фантастом. Она приветливо помахала мне рукой и пригласила присесть рядом.
Вот, Александр Васильевич, познакомьтесь, Сталин лукаво подмигнул мне. Нас посетил всемирно известный литератор мистер Уэллс. Надеюсь, вы считали его произведения?
Потом Ирочка представила меня. Мне переводчик был не нужен английский я знал достаточно хорошо, но показывать свое знакомство с языком Шекспира не стал так мне было легче обдумывать ответы на вопросы Уэллса, которые он наверняка мне задаст. Интересно, Сосо успел сообщить ему о моем и Иринином иновременном происхождении?
Сталин и Герберт Уэллс продолжили свою беседу. Как я понял, британец излагал председателю Совнаркома свои «фабианские» взгляды на развитие общества. Фантаст он и в политике фантаст. Уэллс уповал на построение коммунистического будущего эволюционным путем, когда для давления на правительства европейских государств будут использоваться уже существующие политические институты партии, парламенты, общественные организации.
Заметьте, мировая революция не подразумевает атаку на какое-нибудь существующее правительство, конституцию, политическую организацию, вдохновенно вещал Уэллс, пусть каждый, мужчина и женщина, кто поймет неизбежность революционных изменений, приступит сейчас же к формированию пропагандистских кружков. Британский маршал авиации может заставить людей обсуждать права человека. Японский крестьянин может добиться точно того же
«Ох уж эти сказки, ох, уж эти сказочники подумал я. Будет маршал авиации заморачиваться правами человека. Да он просто прикажет разнести всех этих защитников прав человека бомбами с самолетов! Видели мы, как британская, американская и прочая авиации боролась за права человека в Сербии и Ираке»
Тем временем Уэллс продолжал вещать, как записной оратор в Гайд-парке, а Ирочка едва успевала переводить.
В час, когда Революция окончательно свершится, заявил он, тройной целью ее будет всемирное разоружение, утверждение свободы и достоинства каждой человеческой личности, освобождение Земного шара от частной и государственной экспроприации, с тем, чтобы все земли мира использовались только для общечеловеческого блага. Спорить больше не о чем. Революция должна выполнить свои задачи, пользуясь техникой, созданной в предыдущие годы, и современными способами массового распространения идей. Чтобы добиться решения этой основной задачи, революция создаст везде, где только можно, образовательные кружки и ячейки. Основным содержанием пропаганды будут права человека, вырастающие на базисе трех главных целей ее. Эти права опираются на основные требования, предъявляемые Человеком от своего имени и от имени Человечества. Без них на Земле никогда не водворится мир, не наступит век свободы, единства и изобилия. О каждом правительстве, о каждом, кто стремится стать лидером, о каждом государстве, о любой организации должны будут впредь судить только на основании того, подчиняют ли они свою деятельность задачам Революции: она определит их работу и станет их единственной целью. Этот важнейший труд по пробуждению Нового Мира надо вести на всех языках Земли. Коммунисты уже сто лет назад проделали во всемирном масштабе такую работу, хотя у них было несравненно меньше возможностей. Сегодня мы должны заново выполнять ее, используя все доступные средства. Отбросим в сторону громкие имена и самих вождей; основой и существом пропаганды отныне да станут права человека, сформулированные во всей их нагой простоте и ясности Вот такой исходный образец для этого предлагаю я, торжественно произнес Уэллс и замер, вздернув вверх подбородок, словно ожидая одобрительных аплодисментов. Но они почему-то не прозвучали.
Вы хороший человек, мистер Уэллс, сказал Сталин. И мы благодарны вам за то, что вы заботитесь о правах человека и о мире на земле. Мы готовы подписаться под каждым вашим словом. Но, если честно, это все мечта, причем, на данный момент недостижимая. Реальность же требует от нас бороться не только за провозглашенные вами общечеловеческие ценности, но и за само существование нашего государства. В октябре прошлого года мы взяли власть в свои руки, и до сих пор занимаемся только тем, что отбиваем с оружием в руках наскоки на нас капиталистических государств. Не поддаются они на нашу пропаганду прав человека, ибо понимают лишь силу. Будь мы слабее, они бы прошлись бы по нашей земле огнем и мечом. В своей книге «Люди как боги» вы описываете грядущее коммунистическое будущее. Только в реальности построить его будет непросто. Человечеству придется пройти через войны такие, как та, которая продолжается вот уже четвертый год, и все не может закончиться. А ведь возможно, что люди овладеют энергией атома, и одна из последующих войн будет вестись с применением «атомной бомбы», которую вы так ярко описали в 1914 году в своем романе «Освобожденный мир». Вы даже представить себе не можете, что это будет за война! Как сказал один умный человек, «после той войны человечество еще долго сможет воевать только палками и камнями».
Мистер Сталин! воскликнул Уэллс. Я поражен тем, что такой человек, как вы, который к тому же, как я слышал, долгое время находился в ссылке в глухой тайге, смог перечитать мои книги! Вы говорите о будущем так, словно знаете, что произойдет на Земле через двадцать, тридцать лет или сто лет.