После стрижки травы работал он на строительстве, поначалу с тем же результатом, но потом к нему всё же нашли подход: поручили вёдра с раствором таскать. Работу эту он делал как на автопилоте, как заведённый с утра до самого вечера. Хотя, если его разговорить, то вроде бы совершенно адекватный человек.
Все еще у нас образуется! -пытался я подбодрить приятеля, хотя сам мало верил или вернее, совсем уже не верил в свои слова. Просто я не знал как подбодрить его.
Образуется, вдруг отреагировал Серега, Лет через двадцать-двадцать пять Когда мы все вымрем на этих работах.
При этом он смотрел мне прямо в глаза своим проницательным взглядом. Я навсегда запомнил этот взгляд его темно-карих глаз.
А тогда, мне стало не по себе. Мы ведь уже все прекрасно понимали, что другого для нас не будет, хоть рыпались и рисовали для себя радужные перспективы или придумывали малодушные оправдания, мол, не нам, так нашим детям будет лучше.
А Серега сказал вслух то, что многие из нас понимали, но еще боялись себе в этом признаться.
Чего ты домой не возвращаешься? Как-то, в другой раз, спросил я Серёгу.
Домой? горько усмехнулся Серёга. Вот и дочка всё время плачет: «Хочу домой». А дома-то и нет
Но как же У тебя же там отец при высоких должностях, друзья, связи какие-то остались.
Он посмотрел на меня и ничего не сказал. Но я его хорошо понял. Разумеется, если он вернётся, то примут его там как родного «как», но не более того. Если уехал из дому, то обратно можно вернуться только погостить, хотя кому как Но Серега именно из тех, кому возвращаться некуда. Докурив, мы разошлись. Это был наш последний разговор.
Недели через две Серёга упал с высокого этажа строящегося здания, где работал, и разбился насмерть. Арабы, работавшие с ним, говорили, что ему вдруг стало плохо с сердцем.
Тёмная история: он ведь хорошим спортсменом был в прошлом и никогда не жаловался на сердце.
Вдова его спустя несколько лет сошлась с кем-то из местных хозяйчиком нескольких магазинов в городе. Поначалу она работала у него на кассе, ну а потом, как часто бывает. Они до сих пор живут и работают вместе.
Дочь Серёги давно выросла, закончила колледж и работает воспитательницей в детском саду. Она вышла замуж за кого-то из уроженцев страны, парня хваткого и очень амбициозного. Её муж работает в банке, хорошо продвигается по службе и имеет неплохую зарплату. У них трое детей. Супруги и дети говорят между собой только на иврите. По этой причине и бабушка, вдова Серёги, вынуждена разговаривать со своими внуками тоже только на иврите. У неё смешной акцент, но внуки её понимают.
Веселый и Невесёлый
Они столкнулись нос к носу в больничном коридоре: оба на костылях, но один жизнерадостный, веселый и шел на своих костылях так, как-будто собирался взлететь и они были последним досадным препятствием, мешающим ему это сделать.
Другой наоборот, был необычайно мрачен, лицо серое и как-будто опухшее, глаза красные от боли и бессонных ночей. Шел он превозмогая боль, тяжело опираясь на свои костыли.
Веселый увидев Невеселого, обрадовался встрече- счастье переполняло его и ему нужно было постоянно с кем-то делиться своей радостью, дабы не захлебнуться в ней.
Невеселый же наоборот, говорить был совершенно нерасположен и только бросил недовольный взгляд на Веселого.
Но Веселому похоже было все равно и он бесцеремонно остановил Невеселого:
Привет! -радостно крикнул Веселый. Он был выше Невеселого. Возвышаясь над Невеселым, Веселый с довольным видом ждал удивления со стороны собеседника в виде возгласа ии хотя бы удивленного выражения глаз. Но Невеселый смотрел на Веселого не скрывая неприязни и нетерпения.
Что тебе от меня нужно?! -как-будто говорил взгляд Невеселого.
Ты меня не узнаешь? -самодовольно спросил Веселый.
Узнаю. И что? -зло поинтересовался Невеселый.
Еще немного и это мне не понадобится! -радостно сообщил Веселый указывая на костыли.
Я рад за тебя, -бросил Невеселый.
Но Веселый, не обращая внимания на настроение Невеселого, продолжал: -Ты помнишь как мы сюда летели? Как меня на носилках из самолета вынесли?
А теперь я хожу на своих ногах, пусть и с костылями! А скоро я буду бегать и прыгать-так говорят врачи и я им верю! Эта Земля и правда Святая! Меня здесь на ноги поставили! Скоро я смогу работать, правда по чуть-чуть, но с моим пособием по инвалидности, мне хватит.
Какая страна, какие люди! Не успели мы прилететь, нам тут же социальное жилье предоставили. Квартиру там у себя, мы пока продавать не будем- сдаем в аренду. тоже какие-никакие деньги. Ты же знаешь, нашему брату-олиму деньги нужны.
Мы счастливы, совершенно счастливы в этой стране чудес!
Дети каждый день говорят мне- папа, ты эту землю должен по пять раз в день стоя на коленях целовать. И я готов это делать!
При этих словах он с вызовом посмотрел на собеседника и даже костыль выставил чуть вперед, будто выражая тем самым свою готовность защищать Святую Землю.
Ну и целуй себе, хоть сто раз на день, хоть двести! От меня тебе чего надо?! -Не выдержал Невеселый.
Ты чего такой злой? -опешил Веселый.
Чего?! -Невеселый рассердился не на шутку. У него даже вены вздулись на шее и на лбу. А вот чего!!! и он приподнял свой костыль.
На ноги тебя, говоришь, подняли?! А я своих ног здесь лишился, работая на стройке! Теперь вообще работать не могу!
Квартиру сдаете на Украине? А я ипотеку плачу и у меня тоже дети есть! Из чего я теперь ипотеку платить буду?! Моя жена в супере на кассе сидит по две смены, чтобы мы на улице не оказались!
Страна чудес?! Вот уж точно! Мы приехали сюда молодыми, здоровыми, полными сил и желания работать. А теперь-мы оба инвалиды. За что?! заорал Невеселый так, что сбежалось все отделение.
Тебя вылечат пролепетал Веселый, -здесь такая медицина
Тебя может и вылечат, а меня-нет. Профессор так мне и сказал: первая операция- от силы шестьдесят процентов успеха. Вторая-сорок. Третья- всего двадцать. Операция сложная- после любой из них я могу вообще никогда с больничной койки не подняться. А повторные операции неизбежны.
Жене повезло больше-у нее перелома нет, только диски выпали, сразу три, когда она мебель перетаскивала на уборке вилл в богатом районе. А может, когда стариков на себе в богодельне таскала. Поэтому теперь в супере на кассе сидит.
Врачи ее успокоили: с вашим заболеванием можно хоть до ста двадцати лет жить и работать тоже.
Вот так и живем теперь -немного успокоился Невеселый.
Неужели ничего нельзя сделать- ведь медицина здесь всесильна, изобразил на своем лице сожаление Веселый.
Врачи рекомендуют ходить в бассейн, побольше плавать, презрительно усмехнулся Невеселый.
А что ж вы так, у тебя же жена вроде юридическую Академию в Союзе заканчивала.
Да и у меня не семь классов образование, -усмехнулся Невеселый.-Говорят, дипломы у нас не те. Да нам самим первое время было не до того, чтобы переучиваться и экзамены сдавать. Детей поднимать нужно было.
Если бы не они, не знаю, где бы мы сейчас были.
Они у тебя в армии?
Закончили они у меня с армией, -зло сказал Невеселый, поначалу днем служили, а вечером с базы отпрашивались, чтобы в ресторане работать.
Начальство сначала отпускало их, а потом на принцип пошло: армия, мол, государство, превыше всего.
Ну а дети у меня тоже не робкого десятка. Невеселый гордо расправил плечи: Ты, что-ли за меня и моих родителей долги платить будешь?! -наехал сын на своего командира.
Пока они с братом в армии служили, нас тут адвокаты и судебные приставы со всех сторон обложили
Святая Земля, говоришь? Дети наши под камнями арабов ходят, а нам свет за неуплату в доме отключают. Вот тебе и вся святость.
Бросили они армию, сейчас работают оба
Веселый уже и сам не знал, как бы закончить этот неприятный для него разговор и мысленно искал повод.
Но Невеселый выговорившись и сам закончил свой монолог довольно грубо: -А за тебя я рад, сказал он оглядев Веселого с ног до головы.-Извини, некогда мне.
Веселый протянул ему было руку, но Невеселый, то ли не заметив, то ли сделав вид, что не замечает протянутой ему руки, пошел дальше по коридору, тяжело опираясь на костыли.
Любопытные, собравшиеся на крики в коридоре, проводив Невеселого недоверчивыми взглядами, стали расходиться.
Враги
С тех пор, как Илья получил от Светы последнее письмо, прошло уже дней десять, а он всё держал его то в кармане рубашки, то в сумке, то в руках, но так до сих пор и не ответил.
Вот и сейчас он ехал в автобусе на работу и всю дорогу держал в руках её письмо, но не читал, а пребывал в оцепенении, глубоко погружённый в свои мысли.
Сказать в письме хотелось о многом. Можно, конечно, написать о жаре, о тяжёлой работе, об одиночестве, о депрессии Или наоборот, бодро написать о том, что всё хорошо, что нужно только потерпеть и всё образуется. Но и то, и другое будет ложью, скрывающей главное: всё оказалось совсем не так, как он думал перед отъездом, и вернуться за ней он не может не потому, что разлюбил, а просто потому, что его никогда отсюда не выпустят. Раньше людей держали в неволе посредством решёток, охраны, колючей проволоки, а теперь вот долговое рабство, и даже если у тебя на руках паспорт, то с ним тебя никуда не выпустят; не выпустят, да ещё будут считать неблагодарным.
Она вон там мается на свою нищенскую зарплату, голодная ходит на работу, а ты оказался в стране, где собаки едят лучше, чем оставшиеся у тебя на родине близкие тебе люди, так недавно сказал ему сосед-старожил, имевший очень престижную и хорошо оплачиваемую работу.
Илья сдержался, потому что сосед этот не так давно перенёс инфаркт, уже не первый, но перестал здороваться, не только с ним, но и вообще с соседями. Их сытые рожи начали раздражать его.
При нынешнем раскладе собрать деньги было почти невозможно львиная доля зарплаты уходила на оплату квартиры, еду и счета. Работал Илья много, но зарплаты всё равно не хватало, а других доходов не было. Теперь он с горечью вспоминал о том, как мечтал заработать денег, чтобы выкупить для них квартиру у своего упыря-родственничка, прихватизировавшего оставшиеся от стариков две комнаты в коммуналке.
Этому кровососу, всю жизнь промышлявшему левым товаром, было бы самое место здесь среди таких же, как он, как его нынешний хозяин и та семейка, у которой он арендует квартиру, как все эти частные бюро по трудоустройству и маклерские конторы, наживающиеся на Илье и на таких, как он. Но родственничек сюда не хотел никакими судьбами.
Что ж, я последний дурак, что ли?! возмущался он, если его спрашивали о том, не собирается ли он к своим единоверцам. Мне и здесь неплохо.
Иногда Илья начинал думать, что вот такие, как его родственничек, специально для того и испоганили их со Светой жизнь и миллионов таких, как они, чтобы теперь он, Илья, работал на них не поднимая головы и платил за съёмную квартиру каким-нибудь упырям. Можно, конечно, на всё плюнуть и вернуться Ни с чем у него ведь ничего нет.
Пока он здесь умирал на солнце, цены на жильё там подскочили раза в два, а то и в три. Он упрямо пытался всё время что-то отложить, но разве спасут его эти несчастные пять или даже десять тысяч?..
За всё нужно платить. За всё, кроме воздуха, пока. И никого не интересует, где ты возьмёшь деньги. В жизни нужно уметь устраиваться: выгодно купить и вовремя продать, найти работу по-чёрному, чтобы пособие не потерять, и деньги заработать и отложить, или, ещё лучше, воровать, или быть предприимчивым и открыть свою маклерскую контору. А такие, как он, умеют только работать, и поэтому, они лохи, обворованные рабы у предприимчивых, умеющих воровать и обманывать, купить за шекель и продать в четыре раза дороже.
Как ей объяснить, что он попал в рабство, став жертвой бессовестных прохиндеев?..
Письма здесь писались тяжело. То ли небо давило, то ли жизнь была совсем другая. Илья никак не мог найти подходящих слов Он представил, как она одна возвращается по пустынным тёмным улочкам после работы, совершенно одна. На обед покупает себе несколько пирожков или что-нибудь с творогом. Она ждёт его Илья чуть не заплакал, но, собрав всю волю в кулак, сдержался.
Не дождетесь! со злостью подумал он.
Отчаяние превращалось в ненависть. Нужно было приехать сюда, в эту отсталую, провинциальную страну, чванливую, злобную и убогую, чтобы понять, кто твой враг.
За что вы украли у нас страну, будущее? За что разрушили нашу жизнь, за что так ненавидите нас?!
Кому они мешали, кому мешало их счастье?! Разве они так много занимали места в этой жизни? Разве так много от неё хотели?
Они всего-то и хотели жить, работать и быть счастливыми. Но им, этим ненасытным упырям, показалось, что это слишком много. И они отняли у них со Светой даже это.
Ему никогда не заработать на собственный угол для них, никогда не освободиться из рабства у этих упырей, которые по любому поводу презрительно бросают: «А что, там тебе было бы лучше?»
Тебя ведь никто не заставлял сюда ехать, с гадливой улыбочкой говорили ему бальзаковского возраста жирные бабы с густо приправленными косметикой рожами, почувствовавшие себя начальницами, и никто здесь не держит. Езжай обратно.
Его бы здесь и не было, если бы он мог жить у себя дома.
Как они радовались, когда поступали в университет, какие планы были, мечты, как они старались, как были счастливы, гуляя по залитым солнцем улицам после экзаменов или целуясь вечером в парке под шум осеннего ветра и листопада. Кому всё это мешало?!
Они ведь никому не делали зла, просто любили друг друга и хотели жить. Всего несколько месяцев назад было окончание университета, а сегодня уже совсем другая жизнь, убогая, чужая, с вечной войной, которую выдают здесь за романтику и почти неприкрытым рабством.
Чем же вам наша любовь помешала, уроды? скрипел зубами Илья, сжимая кулаки.
Я бы вам всё простил: свою боль, унижение, эту тюрьму среди пустыни, где некуда идти. Но её я вам не прощу! думал он.
Он скрипел зубами и пока молчал. Потому что если им сказать в лицо всё, что он думает, они наверняка поднимут визг, но от этого ничего не изменится. Какой толк объяснять им, что это ведь не он у них украл, а они у него?!
Им не понять, зачем ему нужна эта гойка.
Мало мы от них натерпелись, а теперь ты собираешься её сюда привезти?! возмущался его сосед. Найди себе хорошую еврейскую девочку, которая будет тебя понимать.
Он ничего никому не стал объяснять. Просто перестал разговаривать и даже здороваться с такими, как этот Михай.
Тоже и на работе, где были одни арабы из Газы. Они тоже ненавидели его, и он никак не мог понять, за что. Такие же несчастные как он. Вряд ли большинству из них светит в жизни что-то другое, кроме тяжёлой работы, пока они могут работать.
Может, боятся, что он отнимет у них кусок? Или это просто инстинктивная ненависть к чужакам?
Дистанцию с арабами держать было непросто. Они не оставляли попыток задеть его. Больше всего их интересовал вопрос, с кем он живёт, есть ли у него жена или хотя бы подруга.
Особенно «доставал» его молодой крепкий араб с раскосыми глазами. Завидев Илью, он каждый раз орал ему: «РУсия!» (Россия) Илья старался сохранить спокойствие, но злость, как пыль, стремительно накапливалась в нём, и в любой день могла вспыхнуть.
Если его о чём-нибудь спрашивали, он отвечал односложно или просто молчал. Арабы постарше, внешне доброжелательные, старались задеть его, каждый раз начиная одну и ту же тему о женщинах. Те, что помоложе, молчали и злобно ухмылялись.