Нет, все в порядке. Но дальше тропинка будет крутой. Вверх по этому холму, а затем вниз по другой стороне, что еще труднее, потом вокруг следующего холма и вверх. Справишься?
Конечно. В любом случае, мы уже почти на вершине.
А как насчет тебя, Олден?
Я думал, мы просто вышли посмотреть на цветы.
Тетя Оливия сказала:
Роберт приглашает меня сюда, только если хочет показать что-то особенное. Он приходит в эти холмы один, бродит по округе и развлекается тем, что находит какую-нибудь диковинку, а потом прилагает усилия, чтобы заставить меня ею полюбоваться. В последний раз так вышло с черепом динозавра.
Ленивца, уточнил профессор Пикок. Мэнвилл из университета уже опознал его. Это был гигантский ленивец.
Во всяком случае, я думала, что это будет нечто жуткое, но увидела всего лишь большой кусок кости и зуб ты жулик, Роберт.
Всего лишь энтузиаст, парировал профессор.
Я спросил его, что здесь делал ленивец.
Ел листья, был краткий ответ. Это было их главное занятие.
Подъем шел достаточно круто, профессор Пикок немного запыхался, как и мы с тетей, а вот Сунь-Сунь и Мин-Сно пыхтели постоянно была ли тропа прямой или резко уходила вверх, но, казалось, воздуха им всегда хватало.
Я заявил, что ленивец мог добыть листья где угодно, и тетя Оливия велела мне помалкивать, а ведь мое возражение было справедливым, никакому животному не пришло бы в голову тащиться в эту отдаленную и труднодоступную местность только за листьями. Не зная, как выглядел этот самый «ленивец», тем более гигантский, пусть название и звучало одновременно неуклюже и волнующе, я вообразил огромную корову, а потом Бэйба, синего быка Поля Баньяна[25], о котором где-то читал, да и самого великана с топором в руке великана, который почти сразу же стал моим громадным подобием, шагающим по холмам с вершины на вершину, и я подумал о том, как весело было бы валить лес прямиком в ущелья и узкие долины, освобождая место для новых зарослей.
Стану взрослым, сказал я, возьму топор, приду сюда и срублю кучу деревьев.
Уж поверь мне, Олден, заметил профессор Пикок, когда вырастешь, тебе будет куда приятнее иметь дело с красивой женщиной, чем с топором.
Роберт!
Тетя Оливия, если Мин-Сно или Сунь-Сунь умрут, мы можем похоронить их здесь?
Ден, что за глупости. Они не умрут.
Ну, они же когда-то будут совсем старенькие.
На самом деле я бы с радостью убил их на месте ради удовольствия от похорон. У Сунь-Суня, который обнюхивал сурочью нору, нос уже испачкался в грязи.
Почему ты хочешь, чтобы их похоронили здесь?
Потому что кто-нибудь однажды найдет их головы и удивится.
Профессор Пикок сказал:
Он прав, Ви. Только взгляни на их черепа никто не подумает, что это собаки.
Тетя Оливия возразила:
Ден, что за ерунда, никто их не найдет.
Через много лет, со смехом уточнил профессор.
Через много лет все будут знать, что это за существа: большие пекинесы.
Ви, ты меня неправильно поняла. Я на стороне Олдена, и речь про много тысяч лет.
Тогда не будет никого, парировала тетя Оливия.
Она поднималась по склону, и профессор Пикок остановился, чтобы помочь ей. Мы почти достигли вершины.
Ты не знаешь, возразил он.
Догадаться нетрудно. Тебе знакома история видов. Поначалу каждый из них новое, непонятное животное, обитающее на клочке земли и даже там редкое. Затем в силу тех или иных причин условия становятся благоприятными, и эти существа начинают безудержно, неукротимо, неудержимо размножаться и становятся самым часто встречаемым видом. Если речь о травоядном, вроде человека, численность будет расти, пока равнины не почернеют.
Ви, люди не травоядные, заметил профессор.
Роберт, хлеб в твоей корзине приготовлен из размолотых семян, а индейка откормлена на зерне. Китайцы, составляющие четверть или более населения земного шара, питаются почти исключительно семенами болотной травы.
Мгновение спустя мы оказались на вершине; пока профессор и я присели отдохнуть, тетя Оливия повернулась лицом к ветру, сняла широкополую шляпу и вытащила из волос заколки с гагатовыми головками. Ее шевелюра была очень длинной и черной, как крыло скворца. Профессор Пикок достал из кожаного футляра на поясе бинокль.
Олден, ты знаешь, как им пользоваться? спросил он. Просто поворачивай эту штучку, пока то, на что ты смотришь, не приобретет четкость. Я хочу тебе кое-что показать. Взгляни-ка вон туда.
Дракон, провозгласила тетя Оливия. Когти дракона, заточённого в потоке допотопной лавы. Когда Роберт расколет скалу, он восстанет, живой и свободный; но не волнуйся, Ден, они с Сунь-Сунем родственники.
Пещера, подсказал профессор. Видишь темное пятно на склоне утеса?
Я все еще продолжал его искать, когда тетя забрала бинокль.
Дай посмотреть, Ден.
Всего в пятнадцати-двадцати футах от вершины. Думаю, к ней добирались по тропе на другой стороне холма, но та часть обвалилась. Посмотри налево.
Тетя кивнула.
Роберт, я видела Альтамиру[26], когда была в Испании. Я говорила тебе об этом, не так ли Да, точно говорила. Название означает «смотреть с высоты», кажется, и в пещеру нужно спускаться.
Не рассчитываю, что мы обнаружим еще одну Альтамиру в четырех милях от Кассионсвилла, сказал профессор, но я подумал, что это может быть интересно. Я собираюсь спуститься с вершины, обвязавшись веревкой.
Тетя задумчиво посмотрела на него.
Мы сошли по дальнему склону, на который только что поднялись, и пересекли небольшой каменистый ручей, окаймленный деревьями с замшелыми стволами, чьи ветви, протянувшись над шумной водой, приглушали звуки на расстоянии нескольких футов казалось, что кто-то играет на свирели, а его слушатель то смеется, то плачет.
Мы впятером обогнули холм, пройдя по склону через низкие, густые заросли и колючие кусты ежевики; затем по траве, уже подсыхающей от первой летней жары, поднялись на вершину. Этот холм был выше предыдущего, хотя подъем с выбранной стороны дался нам легче, и я помню, как посмотрел оттуда на место, откуда мы увидели пещеру, и изумился тому, насколько простым казался путь к нему. Я спросил профессора, где находится Кассионсвилл, и он указал на видимый вдалеке участок дороги и дым, который, по его словам, шел от печей для обжига кирпича; оттуда, где мы стояли, не было видно ни одного строения. Пока мы с тетей продолжали любоваться видом, профессор завязал большой узел который, как он объяснил позже, когда я спросил, назывался «обезьяний кулак» на одном конце своей веревки и втиснул его между двумя прочно сидящими камнями. Затем, со скользящей петлей на талии, спустился с края утеса, отталкиваясь ногами от каменной стены, как будто шел по земле.
Что ж, сказала тетя, наблюдая за ним с края, и носки ее сапожек (это я хорошо помню) повисли на дюйм или больше над пропастью, он ушел, Ден. Может, перережем веревку?
Я не был уверен, что она шутит, и покачал головой.
Ви, о чем вы там болтаете? Голос профессора по-прежнему звучал громко, но почему-то издалека.
Пытаюсь убедить Дена прикончить тебя. У него прекрасный скаутский нож я видела.
А он согласен?
Говорит, что нет.
Славный малый.
Ну, в самом деле, Роберт, почему бы и нет? Там ты висишь, как огромный уродливый паук, и все, что ему нужно сделать, это перерезать веревку. Так он изменил бы всю свою жизнь, все равно что обратился бы в какую-нибудь религию ты же читал Достоевского? И если он этого не сделает, то до конца своих дней будет задаваться вопросом, не поступил ли так отчасти из-за страха.
Если ты все-таки перережешь веревку, Олден, потом толкни Оливию следом, ладно? Свидетелей-то нет.
Правильно, сказала тетя, а остальным можно объявить, что мы заключили договор о самоубийстве.
Испугавшись, я снова покачал головой.
Здесь есть пещера, Ви! крикнул профессор Пикок.
Ты что-нибудь видишь?
Он не ответил, и я, решив быть по крайней мере таким же смелым, как тетя, подошел к краю и посмотрел вниз; веревка обмякла и пошевелилась, когда я коснулся ее ногой. Стараясь казаться совершенно взрослым, я спросил:
Он упал?
Нет, дурачок, он в пещере и придется ждать здесь целую вечность, прежде чем он поднимется и расскажет нам, что обнаружил.
Она понизила голос, и я последовал ее примеру.
Тетя Оливия, ты же на самом деле не хотела, чтобы я перерезал веревку, правда?
Не думаю, что меня действительно сильно волновало, сделаешь ты это или нет, Ден, но я бы остановила тебя, если бы ты попытался. А что, были сомнения?
Если бы я был старше, то сказал бы, что были, и я бы по обыкновению пожилых людей не соврал. Я чувствовал, что перерезание веревки всего лишь шутка; а еще чувствовал, что за шуткой таилось вполне серьезное напряжение, и был недостаточно зрелым, чтобы присоединиться к одному негласному уговору: по нему подобные секретные, досадные мысли игнорируются как мертвые деревья в саду, оплетенные вьюнком или розами, которые посадил рядом мудрый садовник. Я продолжал ждать, растерянный и молчаливый, пока голова профессора не появилась над краем обрыва, а потом он вскарабкался и встал рядом с нами.
Ви, там раньше кто-то жил, сказал он. Есть следы костра и даже царапины на камнях. Но это, конечно, не Альтамира.
Тетя подошла к краю она отступила от него, пока мы ждали, и посмотрела вниз.
Думаю, у меня получится, сказала она.
Ви, не сходи с ума!
В конце концов профессор Пикок соорудил для тети Оливии стропу и спустил с края. Я спросил его, не тяжелая ли она.
Ты про Ви? ответил он. Господи, нет. Птичьи косточки и нижние юбки. Ее одежда, вероятно, весит больше, чем она сама.
Тогда я спросил, как предстоит спускаться мне (предполагая, что раз уж тетя это сделала, мне тоже можно); профессор растерялся, а тетя Оливия, у которой, по всей вероятности, был отличный слух, крикнула:
Роберт, посади Дена на мое место. Я поймаю его, когда он спустится. Ден, тебе просто нужно держаться как следует и не поцарапаться.
Путь вниз оказался короче, чем я себе представлял. На узком, но с виду достаточно безопасном уступе стояла тетя Оливия, которая подхватила меня и увлекла в пещеру. Миг спустя пустая веревочная петля снова поднялась, а затем вернулась, на этот раз с корзиной для пикника, подвешенной за ручки.
Теперь, Ден, провозгласила тетя Оливия, даже если жестокий Роберт бросит нас, мы не умрем от голода по крайней мере не сразу.
Я спросил, спускается ли он.
Конечно, иначе останется без обеда.
Профессор Пикок появился через несколько секунд, своим присутствием вынудив нас слегка отодвинуться в маленькую пещеру за выступом.
Видите, какая здесь черная почва? сказал он. Это уголь.
Профессор присел на корточки, начал просеивать уголь пальцами, и в конце концов продемонстрировал нам кусочек обугленного дерева, в котором крошечная частичка слюды коротко сверкнула в лучах солнца, словно гаснущая искра.
Здесь горели сотни костров возможно, тысячи.
Тетя уже распаковывала ланч.
Нижняя сторона скатерти почернеет, но, полагаю, миссис Доэрти за определенную плату вернет ей первоначальный вид. Она приостановилась, чтобы рассмотреть непонятный узор, нацарапанный кем-то на стене пещеры. Как думаешь, я смогу сделать копию притиранием?
Я сделаю, сказал профессор Пикок. Мне тоже понадобится экземпляр. По-твоему, Олден понимает, что это самое старое жилище, в котором ему довелось побывать? Вероятно, и доведется, даже если он доживет до ста лет.
Тетя Оливия развязала голубую нитку, которой было обвязано блюдце с крышкой в виде курочки-наседки из молочного стекла, чтобы содержимое не просыпалось в корзине.
А, оливки, проговорила она. Спелые оливки. Совсем забыла, что взяла с собой. Ден может понять этот факт, Роберт, но не способен осознать его значение. Пока что не способен. Какие сокровища ты нашел в этой грязи?
Кость. Он показал почерневший прутик. Кажется, дикая индейка.
Здесь жили индейцы, да? спросил я.
Доисторические индейцы, уточнил профессор Пикок.
Тетя фыркнула.
Те самые аборигены, продолжил профессор, которые, по словам Хрдлички[27], около десяти тысяч лет назад пересекли Берингов пролив и в итоге поселились в Индианоле, Индиан-лейке, Индианаполисе и в различных других местах, где были вынуждены стать индейцами, чтобы оправдать названия мест. Эта индейка, возможно, кулдыкнула в последний раз еще до того, как построили пирамиды.
Тетя протянула Пикоку бутерброд; он отложил его и принялся вытирать почерневшие пальцы о брюки.
Возможно, это последняя трапеза, которая здесь состоится, Роберт, вот о чем я думала, пока доставала еду, проговорила тетя Оливия. Вероятно, здесь в первый раз кто-то ест по крайней мере, лет за пятьсот и, возможно, в последний. На что ты смотришь, Ден?
Ни на что, соврал я.
Посреди груды костей лежал череп, человеческий череп, однако я вспомнил, как несколько лет назад нашел череп какого-то животного возможно, кролика или белки под густыми зарослями роз в саду и отнес матери, которая пришла в ужас; я ничего не сказал и занял свое место у скатерти. У нас были бутерброды и оливки, сельдерей, все еще влажный после мытья под краном в кухне тети Оливии, и лимонад уже не слишком прохладный. И еще печенье: твердые имбирные пряники, которые, как я знал, были из пекарни. После еды моя тетя и профессор Пикок сделали копии царапин на камнях, и я наблюдал, как каждый из них обнаружил кости и решил тетя Оливия очень быстро, профессор Пикок, я думаю, медленнее ничего не говорить остальным.
Затем профессор снова взобрался на вершину холма, а я сел в веревочную петлю, и меня вытащили наверх. Я ожидал, что он спустит веревку тете, но вместо этого профессор снова спустился сам, сказав, что ему нужно кое-что обсудить с ней, и попросил меня подождать. Я свистнул Мин-Сно и Сунь-Суню, но успел лишь несколько минут поиграть с ними, прежде чем Пикок вернулся и, в последний раз спустив веревку, медленно поднял мою тетю с пустой корзиной для пикника на коленях. Когда мы возвращались домой, пока профессор расплачивался с кондуктором, я сказал тете Оливии, что он тоже предлагал мне перерезать веревку, когда поднимал ее. (Он этого не говорил, однако я почувствовал.) Но я бы этого не сделал. Она сжала мою руку и прошептала на ухо, что оставила блюдце с крышкой в виде курочки в пещере.
Я так решила. Потому что в нем оливки понимаешь, Ден? И, кроме того, оно фарфоровое.
Я заметил, что это было молочное стекло.
Нижняя часть, твердо сказала Оливия, когда профессор Пикок сел на свое место, фарфоровая.
Второго из трех ухажеров моей тети звали Джеймс Макафи. В то время он казался мне несколько обособленным от других: всегда приносил подарки, причем не цветы (которые я ненавидел) или конфеты (которые предпочитал, поскольку тетя редко ела больше одной штучки, оставляя мне все прочие, «оперные» со сливочно-ванильной начинкой и жевательные карамельки в шоколадной глазури), но что-то существенное например, пюпитр для нот или пару грузчиков-кули из пожелтевшей слоновой кости, которым надлежало подпирать тетушкины книги; один сильно толкал первый том обеими руками, а другой прислонился к последнему так старательно, что рисковал потерять свою широкополую шляпу. Мистер Макафи навещал тетю Оливию реже, чем остальные двое, а еще всегда приходил и уходил рано. Он регулярно давал мне монеты (чего остальные не делали), а однажды принес губную гармошку морского оркестра.
Кажется, я лишь спустя некоторое время связал воздыхателя тети Оливии с универмагом «Макафи», которым он владел. Мистер Макафи был невысокого роста, плотноватого телосложения и рано начал лысеть; он хорошо одевался в той манере, которая мне тогда нравилась, по сравнению со Стюартом Блейном, еще одним ухажером. Думаю, он был искренне добр и от души любил музыку, всегда выглядел довольным, когда тетя играла для него, и разочарованным, когда она останавливалась. Примерно через сорок лет после того времени, о котором я пишу, когда контроль над универмагом (под другим именем) более-менее перешел ко мне в результате определенных финансовых операций со стороны компании, я провел большую часть дня, просматривая записи магазина в поисках каких-либо следов руководства Джеймса Макафи. В конце концов я раскопал несколько документов; однако от него осталось куда меньше следов, чем от его отца (Дональда Макафи, основателя) и это притом, что он был директором относительно недавно и фактически руководил магазином в течение более длительного времени. Джеймс оказался ловким дельцом, но, вероятно, не любил подписывать бумаги и ненавидел быть в том или ином смысле на виду.