Но Лиза в необычной для нее манере возражает:
Нет, это про тебя говорят, что ты выгнал жену.
Мало того, что я ничего не знаю о Чайке, я еще и плохо ее знаю. Думал веселая красивая умная девушка, а она, похоже, на руководящей работе нарастила целый хребет собственного достоинства.
Это не упрек. Просто. Знаешь она смотрит мне прямо в глаза. Ты пойми, я не хочу тебя обидеть.
Да? Просто задела ненароком? Я понял.
Я знаю, каково тебе.
Я поражаюсь ее словам.
Откуда тебе-то знать? Ты жената была?
Нет, Анатолий, я даже замужем не была, но расспрашивала о тебе, и мне посоветовали съездить в вашу студенческую общагу.
Не иначе, как Понька он ведь тоже работает на ЗСО и уже замначальника цеха.
Чтобы там ни утверждали злые языки, я теперь знаю, кто ты на самом деле.
Эту новость воспринимаю без возражений не могу выдавить даже улыбки.
И наша с тобой задача сделать правильный выбор, чтобы ты не потерялся на нашем заводе.
Мой жизненный принцип пусть будет, что будет.
Почему-то сейчас я тебе не верю.
Теперь у Лизы холодный взгляд.
Следи за моей мыслью. Сейчас ты возьмешь это направление, нашу рекомендацию, свой диплом и прочие документы по списку. Там указано. И поедешь в Дом Политпросвещения при Обкоме партии. Мы направляем тебя на учебу.
А как же работа?
Работать придется. А там, поедешь, выберешь форму обучения вечернюю, заочную. Есть факультет выходного дня. Для верхнеобразованных, как ты, обучение два года и получишь второй диплом. Станешь пропагандистом-агитатором, и будем мы тебя двигать по общественной линии. Ну, как? Годится? Таким людям как ты, нелюбящим подстраиваться под окружающих, просто необходимо расширять свой кругозор и эрудицию. Согласен?
Звучит достаточно противно. А впрочем, пусть будет, что будет.
А давно ли я стал фаталистом?
В восемнадцать лет поступил в институт, в девятнадцать вылетел, но не расстроился, а пошел служить Отечеству. Отслужил нормально собрал все мыслимые награды и отметился в Книге Почета части. Опять институт и новый успех мой портрет на главной доске почета. Теперь завод и что-то не так.
А что не так и почему?
И во флоте и в институте все начиналось с большими трудностями, но я выстоял, перетерпел и добился успеха. На заводе вдруг не заладилось. Ведь я так и думал, когда поступал, что ежедневно, непрерывно и терпеливо, шаг за шагом, ступень за ступенью буду двигаться по всем направлениям административной, профсоюзной, партийной. Как дерево вверх, вниз и немного в стороны.
Выходит там не хотел, а получилось, здесь хочу, и невпротык.
Наверное, что-то изменилось во мне. Раньше я не думал о деньгах мелко, скучно. Мечтал повернуть ход мировой истории внедрить коммунизм на всей планете, освоить космос для человечества. Потом женился, и пропали мечты, а появилось нестерпимое желание сделать карьеру, чтобы жене было счастье со мной.
Вывод жены делают нас честолюбивыми и несчастными.
Два слова о деньгах.
Я, непьющий и молодой, физически крепкий, мог стать бы к станку и зарабатывать в месяц 1000 р., как тот латыш с пуговицами от кальсон вместо глаз. Но кто же мне даст: получил диплом будь добр вкалывать инженером минимум три года, гласит закон. Вовку нашего Булдашева, как лучшего студента выпуска, оставили на кафедре младшим научным сотрудником, а платят 70 р. Он, как услышал про мои 150, лицом потемнел.
Теперь о бунте, который с Чайкой обсуждали.
День всего бастовали, а каковы последствия. Бригады расформировали, переформировали бригадиров нагнали, новых избрали. Из цеха вон попросили Чугунова, Шабурова и меня. Не знаю, где теперь те, а я в другом цехе сменным мастером механического участка.
Нас всего двое здесь ИТР старший мастер и я. Кстати, он тоже окончил ДПА и всегда ходит в первую смену, ну а я, стало быть, во вторую. Делали мы полусборку 322-го заказа токарные, фрезерные и сварочные операции на полуавтоматах. Никакой штурмовщины ритм расслабленный и спокойный. В ночную смену мою вообще никто не хотел работать пили, спали, резались в карты на деньги в закутке за автоклавами термической обработки. В прежнем цехе за порядком следили бригадиры, а здесь коллектив станочников-сдельщиков каждый сам себе бригадир.
В первую нашу встречу мою производственную задачу старший мастер сформулировал просто:
Смотри за безопасностью на рабочих местах. Пьяных не допускай выключай станок и отправляй.
Угрюмым кроманьонцем хожу по участку. Попытки заставить мужиков подняться к станкам приводят к злобной ругани и угрозам я их премии грозился лишить, они меня здоровья или жизни. Мои обращения к старшему мастеру встречались усмешками учись, мол, ладить с людьми. Смены менялись через неделю, но не с одной не поладил. А когда увидел «хлюзда, отхаренного в туза», теперь уже сварщиком на полуавтомате, то и попытки оставил. Но не мог успокоиться.
Мне говорили, что я похудел спал с лица и стал сутулиться.
Много думал. С трудящимися участка почти не общался: никто из отлынивающих от работы не показался мне достойным внимания ни особенно умным или коварным, ни ловким, ни кровожадным. За годы своей диктатуры пролетариат явно выродился в большинстве теперь это худосочные угловатые люди. Не людишки, а дрянь трепло и трусло! Они появлялись на рабочих местах плохо одетые, раздраженные, часто откровенно злые, с перекошенными помятыми лицами, мучимые жаждой похмельной несчастные граждане счастливой страны, строящей коммунизм.
Адаптироваться в этой среде не хотелось. При этом, если окружающие меня отравлены безысходностью, то сам я вдобавок отравлен отвращением к ним.
Каждому следовало бы бояться одного только человека себя самого. Но предвкушение опасности извне хорошее состояние. По крайней мере, когда я окончательно решил, что однажды меня пришьют работяги, то почувствовал себя помолодевшим. Повеселел смерть в молодости не лишена преимуществ. Сначала изображал бодрого, потом вошел в роль и действительно сделался бодрым. Даже прикалываться начал над пролетариями чего себе раньше не позволял.
Мне с детства внушали отвращение к насилию, но жизнь научила, что насилие может быть оправдано, когда ты в опасности. А вот думать о насильственной смерти было захватывающе. Я возненавидел будущего своего убийцу всем естеством. Вглядывался в лица номинально подчиненных мне людей и думал, что этот смрадный упырь ходит со мной в одну раздевалку и душевую, дышит одним со мной производственным воздухом. Каким способом он попытается прикончить меня? А может, я, изловчившись, раньше успею всадить ему финку. Но ножа с собой не носил.
Иногда вид неработающих станков, как свидетельство моей недееспособности, приводил в бешенство самообладание покидало, и я бродил по участку, излучая в пространство лютую ненависть. Перед глазами сами собой возникали картины, одна другой красочней: вот я бью кому-то в глаза растопыренными пальцами, и его удивленные яблоки выскакивают мне на ладонь; вот удар ребром ладони в кадык, и он захлебывается кровью; вот, схватив за шевелюру, я толкаю его физиономию под бешено вращающуюся фрезу.
Стал размышлять о труде и порядке, потому что пытлив и дотошен.
Как заставить людей работать, если они не хотят, а у меня нет никаких рычагов воздействия? Хоть на ушах стой а никак! А все почему? Да потому, наверное, что так уж муторно устроен человек. Или вот говорят система? А что система? При Сталине работали, а система та же была. Пристрелить одного-двух? Фашисты были молодцы арбайтен или пуля в лоб! И толковая мысль лоботрясов в печь, чтобы улучшить породу человеческую. Кто сказал, что евгеника лженаука?
Вот такая картина участка, на который меня сослали.
Именно там и тогда обстоятельно стал размышлять есть ли Бог?
И знаете что? Похоже, что все-таки да!
Господу, видимо, нравится испытывать всех на прочность ну и я не исключение.
Уж такая у меня натура с ужасным характером и самомнением, но это не мешает мне иметь или пытаться иметь по любому вопросу собственное суждение. И плевать, если оно кому-то не приходится по вкусу я ведь не лезу с наставлениями: мне б только понять и объяснить себе, что же происходит вокруг. Вот и все.
Оставался загадкой вопрос зачем нужен технический контролер в ночную смену?
Даже я, угнетенный мыслью о неспособности навести на участке должный порядок, удивлялся ее отказу уйти домой ввиду отсутствия продукции, готовой к сдаче:
Как ты не боишься? Они же тебя того.
Другое дело, что татарочка Роза была некрасива, и это «того» было то, что она возможно хотела.
Закончилось лето и в сентябре последовали перемены не на участке, а в субботние дни. С подачи Чайки я поступил в университет марксизма-ленинизма в Доме Политпросвещения Челябинского обкома партии на факультет выходного дня по профилю журналистики. Все-таки журналистика!
На сетования Лизы:
Пропагандист-агитатор амплуа руководителя, а ты.
Отвечал:
Я терпеть ненавижу знамена и митинги буду писать репортажи в газеты о трудовых буднях нашего коллектива.
Молодец!
На том примирились.
По субботам слушал лекции в ДПП, штудировал статьи Аграновского, пробовал свои силы пером. В воскресенье к сыну в Розу или в Увелку к родителям, с понедельника по пятницу на завод и всегда во вторую смену. Такова была новая синусоида жизни жить, в сущности, можно, хотя и довольно скучно.
Впрочем, иногда случались ЧП.
Вот если бы сын мой был взрослым и пришел со срочной службы домой, я ни за что не пошел на завод да еще в сырой дождливый осенний день. А Боря Брагин пьяный приперся и начал форсить:
Мастер, день такой: сын из армии вернулся работать не буду, пошел я домой.
Я только что собрался погрузиться в скверное настроение и совсем не хотел, чтобы мне мешали. А он прицепился, как к заду репей нудит и зудит. Хотел, было, по привычке сказать что-нибудь неприятное специально для пьяного пролетария, но почему-то подходящие слова на ум не спешили.
Ерунду говоришь мог бы не приходить в таком состоянии.
Мы переругивались сначала беззлобно, почти как товарищи. Он требовал, чтобы я провел его через проходную. А я посылал его нах.
Пойми: сейчас некогда завтра приходи, когда меня здесь не будет.
Женька Перфильев в гости пришел у него тоже ночная смена. Слушал нас, слушал. А мы уже до басов:
Ты мастер, ты должен, . твою мать!
Я мастер: как сказал, так и будет!
Женька поднялся и говорит:
Пойдем, мужик, я тебя проведу.
Ушли. Минут десять спустя увидел я Брагина на куче металлической стружки.
Помог встать Боря скулил: проткнув рубашку, в спине торчали стальные «спиральки». Вызвал сестричку заводского медпункта она обработала пострадавшему раны и увезла на дежурной машине.
Через два дня вызывает меня начальник цеха:
Что же ты руки-то распускаешь?
И подает докладную Бори Брагина о зверском его избиении сменным мастером.
Считаешь, у тебя право есть?
Нет у меня, бормочу в растерянности, никаких прав.
Есть, возразил начальник, нехорошо улыбаясь. Ты же на китайской границе служил, под пулями бегал; рабочих на бунт подбил ты народный герой и молодой специалист: тебе все дозволено!
Я почувствовал озноб, предвестник вспышки гнева, и подождал несколько мгновений, чтобы понять, насколько сильна волна злости понял, что весьма сильна, и улыбнулся. Слишком сильно в голове зазвенело после очередной оплеухи судьбы что делать? Напроситься на новую!
Да, на границе служил, но от пуль я не бегал. Никого на бунт не подстрекал и Брагина не трогал. Что еще?
А докладная?
А мой вам ответ?
Лично мне твой ответ нах.. не нужен.
Как знаете.
пусть с тобой товарищи по партии разбираются.
Жизнь меня научила: никому никогда ничего нельзя доказать словами только поступками. Может, поэтому не пошел в пропагандисты-агитаторы, как Чайка хотела.
Я так и сказал на цеховом партсобрании:
Извиняться не буду не перед кем и не за что.
Конечно, мне не поверили и поставили на вид.
Пытался поднять вопрос о нетрудовых традициях на участке, но меня мигом заткнули мол, это не повод бить рабочих по рылу. А я радостно сообразил раз им до фени, то и мне наплевать, то есть по фигу, то есть совсем безразлично. Впредь бездействие моей смены не напрягало я завязал вмешиваться в производство. Крики, нервы, угрозы, жалобы, ожидание расправы все позади. Впереди светлое будущее всего человечества. Только кто бы построил.
Правильно поэт сказал времена не выбирают, в них живут и умирают.
С юных лет я был глубоко убежден в собственной одаренности и порядочности всегда был готов взваливать на себя ответственность, ничего не боялся и быстро соображал. Думал, что общество само должно призывать талантливых и энергичных людей туда, где они наиболее эффективны. Когда мне было шестнадцать, семнадцать, восемнадцать я ждал, что меня позовут поручат самое сложное и трудное дело. Наконец в девятнадцать послали в пограничный флот разве ударил в грязь лицом? В институте был непоследним. Что же завод?
Бардак для уродов! При всем желании мне трудно подобрать другое слово. Я бы предпочел вкалывать у станка за хорошие деньги и до полной усталости с обоюдной пользой производству и мне. Но меня никто не спрашивает: дали оклад, определили участок проходи курс молодого бойца. Даже старший мастер ни слова по поводу бездействия ночной смены. Лишь однажды обмолвился о картежниках, имея в виду рабочее время:
На свои играют.
Спорить не стал, потому что не верю, что в спорах рождается истина в спорах рождаются только грибы. Чаще поганки.