Последние дни она сипела так сильно, что практически каждый её вздох был слышен так же хорошо, как скрежет металла о каменные стены. Мама плакала ночами на кухне, а выходя, пыталась улыбаться, но припухшие глаза выдавали её.
Бабушка Марта всё время хрипела, одно и то же: «скорее бы конец, я так больше не могу». Возможно, она согласилась бы на то, чтобы врачи ввели ей инъекцию, как и всем тем, кто устал жить, но она верила в небо. Бабушка называла его богом, много о нём рассказывала, хотя не видела его ни разу, а только слышала о нём от своей мамы. Эти же рассказы слышала и я. Может быть, оно или он, и правда существует.
Прожила она почти девяносто лет, а маму родила, когда ей было почти сорок, моим родителям сейчас уже почти по пятьдесят. Они считаются долгожителями среди своего поколения. Не представляю, чтобы сейчас у них был ещё ребёнок. До этого у бабушки Марты был сын, но он умер, когда ему было девятнадцать лет, и поэтому она решилась родить ещё раз, так появилась мама.
Мы всё узнали ту секунду, когда бабушка Марта перестала жить. Никак не могу произнести слово «умерла». Она просто затихла, и мы больше не услышали скрежет её дыхания. Она словно отключилась от питания.
На следующий день нам выдали денежную компенсацию, забрав её месячный резерв кислорода, талоны на воду, тепло и продукты. Мама, не переставая всхлипывать, отложила очередной раз чеки в подпольный сейф.
Её маму, мою бабушку в тот же день отвезли на подъёмник, мы провожали её до самых ворот, затем шлюзы закрылись, и лифт увёз её на поверхность с такими же, как и она, неработающими телами, завёрнутыми в полиэфирные полотнища с гербом нашего мира и датой отправки на поверхность.
В этот день мы с бабушкой Лиз обе расположились спать на кухне, находится в нашей спальне, было невыносимо грустно. Когда уже убавили электричество до минимума, мы ещё сидели за сложенным миниатюрным столиком и пили чай. Бабушка Лиз взяла меня за руку и погладила по голове, добавив: «ты должна знать всю правду».
Мне казалось, я не готова к тому, что она тогда рассказала, это очень сильно изменила моё представление о происходящем, изменила мои мысли, просто разделила жизнь на «до» и «после».
Не знаю, что вам сейчас рассказывают на ваших уроках, она недовольно поджала губу. Но, я хочу рассказать тебе правду!
Я нервно сглотнула, приоткрыв рот.
Пусть. Это, и будет тебе казаться странным, но это моя правда. Я многое пережила, даже смерть единственной дочери, которая никогда так и не увидела настоящей красоты.
Бабушка как-то странно смотрела, опустив взгляд, на свои руки, сжимая пальцы.
Люди во всём виноваты сами. Всё! И я в том числе, как всё живущие на земле, под землёй. Осеклась она. Даже не знаю с чего, начать
Помедлив, она продолжила.
Когда-то люди действительно жили на земле, а не скрывались, словно крысы в норах под её поверхностью. Ты многое слышала об этом за свою жизнь, на даже представить не можешь всю красоту и радость той жизни. Небо действительно было цвета твоих глаз, а может, они больше похожи у тебя на морские глубины Она подняла взгляд смущённый, слегка потерянный, словно была чем-то сильно расстроена. На земле было много прекрасного, каждый день был особенным. Тогда, ещё было лето, это не потому, что так написано в календаре, а когда жарко и люди загорали под солнечными лучами на солнце. Лето сменялось осенью, и листья на деревьях желтели не потому, что перегорел прожектор или дерево перестали поливать, а тому, что так устроила природа. Тёплый ветер срывал жёлтую и багряную листву, кружил их стаями, орошая землю дождями, укутывая спокойствием и безмятежностью. Затем с наступлением зимы, природа укутывала землю белым покрывалом снега крупными хлопьями, падающего с неба. Снег, это белые очень красивые кусочки льда, точнее, замёрзшей воды, ох, трудно это объяснить. Выдохнула она, затем наступала весна, всё расцветало и зеленело.
Я слушала и вглядывалась в черты её лица, страх охватил всё моё существо, а может, от горя она сошла с ума, как дедушка, нашего соседа Лето.
Пока не наступили страшные годы. Всё началось с войны, никому не нужной войны жадных людей. Людей, которым всё время было мало власти и денег. Они словно дьяволы питались людской болью, и пили людские слёзы. Люди ведь настолько глупы, что во всех бедах винят кого-то другого, не думая о том, что во многом виноваты сами.
Я кивала, не понимала, но покорно слушала, смотря в её ярко-синие глаза.
Страны нападали друг на друга, по разным, но очень глупым причинам. И вот в ход пошло огнестрельное оружие, ракеты, самолёты, танки, бомбы. Всё, что создало человечество за всё эти годы. Но страшное было впереди. Она со всей злостью сжала бледные губы, словно хотела причинить себе боль. А потом. Потом вход пошло самое страшное оружие. Ужасней придумать, мне кажется, невозможно.
Я замерла в ожидании. Помедлив, бабушка махнула рукой, словно отгоняя назойливых насекомых. Это означало, что она не хочет говорить дальше, но я не сдавалась и едва слышно процедила:
Что же было этим страшным.
Людей начали травить. Много тогда писали об этом, много. Про химическое оружие и даже показывали кадры. С неба падал белый, словно высушенный снег, больше похожий на пепел. Люди в ожогах, корчащиеся от удушья животных с выпадающей шерстью, падавших замертво птиц, но ведь всё было страшнее. По миру уже бушевало оружие пострашнее. Биологическое оружие. Оно вызывало у людей заболевания, излечится от которых, было невозможно. Кто был сильнее и крепче, то адаптировался и выживал. Это было самым порочным и безжалостным убийством за всё время.
Она переключилась на воспоминания о моём детстве, затем что-то словно вспомнив что-то, обернулась, уйдя в свою комнату. Бросив меня с роем мыслей словно, металлические пчёлы на кустах тепличных гибридах. Я натёрла оставшиеся тарелки и налила воду в бойлер наутро. Маму очень раздражало, когда утром у неё нет горячей воды, чтобы приготовить завтрак и это бы грозило примерно такими же последствиями, как если лишить её кладовки с продуктами.
Бабушка Лиз вернулась, развеяв мои измышления, демонстрируя увесистую коробку.
Здесь самое сокровенное всё, что осталось у меня.
Выдернув длинный шнурок из-под рубахи под формой, Лиз пристально, смотрела на изогнутый кусок металла, затем вставила его в небольшую прорезь и немного прокрутив, выдохнула. Дверца ящичка открылась, почти отлетев.
Эта шкатулка принадлежала ещё моей бабушке. Погладила пурпурную поверхность внутренней поверхности, напоминающую ткань, только мягкую и шершавую.
Я дотянулась пальцами, погладив бок шкатулки.
Это носовой платок, что был в петлице твоего прадеда в день нашей свадьбы. Улыбалась бабушка Лиз, протянув лоскут тончащей, почти прозрачной, желтоватой ткани. Это настоящий хлопок. Когда-то он был белее нашей изморози в кладовки, а за столько лет пожелтел, хотя и пролежал в темноте и не тронутый всё это время.
Я сжимала хлопковый лоскут, слово было знакомым, но никак не могла вспомнить откуда.
А это твой прадед. Она держала в руках квадратный кусок с изображением. Я любила, выдохнула она, люблю его до сих пор. Он был лучшим.
Бабушка не смотрела в глаза, а я, прикусив губу, наблюдала за её пальцами, перекидывая взгляд на изображение прадеда.
Как на брата твоего похож? Она погладила пальцами лицо навсегда утраченного человека.
Очень. Выдавила я.
Третья! Любовь, настоящая любовь бывает редко. И не у каждого Если ты полюбишь, то люби, не смотря, не на что, а может, и вопреки.
Она всё чаще стала заводить эти разговоры.
А это я! Совсем маленькая. Почти как Маргаритка. На куске плотного материала были изображены два ребёнка. Мальчик и девочка. Почти одного роста, как две капли похожие друг на друга.
Это, ты? Ткнула я пальцем в ребёнка с двумя громадными пушистыми бантами на голове.
Да. Улыбнулась Лиз.
А это кто? Твой муж?
Нет, она одёрнула картон обратно, спрятав в шкатулке.
Я молча смотрела на неё, и она не выдержала, сжимая пальцами коробку.
Это мой брат.
Брат?
Да, брат. Отрезала сухим пронизывающим шёпотом.
Ты никогда не говорила
Да, у меня был брат, братблизнец. Мы были рождены с разницей в несколько минут.
Я была ошарашена.
Но
Мы потерялись, давно Когда пришлось спускаться под землю.
Но может он Я хотела сказать, что может, он жив, но она перебила меня.
У меня есть только вы, а остальное ворошить не нужно.
Я замолчала, понимая, какую боль она всё это время переживает, а теперь ещё и Марта
Может чай?
Давай, а то скоро электричество совсем убавят.
Я быстро заварила маленькие капсулы горошинки тёплой водой.
И ещё Она заглянула мне в глаза, своим самым пронизывающим взглядом, упёрлась так пристально. Держи.
Она всунула мне в руку шершавый бумажный кусок. Я только в музее раз трогала бумагу. Перекинув глаза на бумагу, и обратно на её глаза не скрывала удивление.
Бумага?
Ой, Третья. Усмехнулась бабушка, делая глоток. Бумага. Ты посмотри, что там.
Цифры. Рассматривала пожелтевший лист.
Это коды.
Коды?
Ты так и будешь повторять за мной каждое слово? Она явно была рада своей затее. Читай.
«Шифры для изменения информации. Шифры для внесения информации. Шифры отключения маячка»
Что это?
Девочка, засмеялась она, только не говори, что ты не понимаешь. Это коды! Если вдруг тебе нужно что-то изменить в своём ежедневнике или отключить наблюдение за твоим перемещением, возможно, ты пойдёшь гулять, а нужно указать, что была в «Академии» вводишь код и меняешь время пребывания на учёбе или работе.
Но, как? У меня отвисла челюсть.
Об этом ещё рано, но твоя прабабка полна сюрпризов? Наконец, улыбалась она.
Без спорно. Я сжимала бумажную реликвию пальцами, наслаждаясь, её шероховатостью.
Это всё, что тебе нужно знать.
Она взяла с меня клятву, что никто не должен знать об этом листе. И я поклялась всей нашей семьёй, как того требовала бабушка Лиз.
Часть 3
Спустя три месяца был мой день. Всё эти дни я только и думала о том, что мне рассказал бабушка Лиз. «Сокровенное, тайное, правда, ложь» так и крутились у меня в голове.
Но вот настал мой день, у каждого человека есть «его» день, тот день, когда он появился на свет. Этот день особенный. Можно одеть самую яркую форму, быть свободным от работы во второй половине дня и после 15 лет дают выходной на следующий день. Так, что можно записаться в парк или посетить центр развлечений. У каждой семьи свои традиции, мы проводим этот день дома. Возможно, это отвлечёт меня от навязчивых мыслей.
Вечером, когда всё собрались, мама торжественно выставила в центр вкуснейший морковный пирог. Он на самом деле из моркови, без добавления усилителей вкуса и уж тем более без нефтяного желе.
Вся наша семья собралась в комнате и поочерёдно вручала подарки. Мама подарила переноску для баллона, отец вручил пакет, в котором были ботинки на высокой платформе. Взвизгнув, я запрыгала, мама не стала нас обоих отчитывать, его за подарок и расточительство, меня за эмоции. Сестра с мужем и маленькой Маргариткой вручили сферу из плотной резины, в которой росли розы. Я так хотела розы ещё лет с двенадцати, что чуть было, не задушила Ясмин в объятиях. Не хватала только брата.
Бабуля долго мялась в проходе, разглаживая руками, платье на животе, обернулась, наклонилась как можно ближе и, всунув в руки маленькую коробочку, прошептала: «Откроешь потом».
Что там, покажите? Что же там? Засуетилась мама, пытаясь заглянуть из-за плеча бабушки.
Рамка для переносной фотографии. Недовольно буркнула бабуля, крепко обняла меня, предполагая, что это очередной план «заговорщиц», сунула коробочку в карман.
Мой день проистекал без происшествий потрясений, на радость матери. Я старалась быть максимально прилежной и не расстраивать её особенно в рассуждениях о моей последующей жизни, а ту часть, где следовали ею, напутствия искоса глянула на бабушку Лиз, а та лишь с ухмылкой отпила глоток отвара, лукаво подмигнув.
Папа уже стал заметно сдавать, обычно он источал напутствия, преисполненные правил и нормами, теперь же он чаще отмалчивался и больше уделял время внучке, а сегодня и вовсе отправился спать раньше обычного. А уже, когда всё разбрелись по комнатам, уединившись в ванной, извлекла подарок бабушки из кармана. В тёмно-бордовой коробочке с серебристой лентой что-то колыхалось, дрожащими от волнения пальцами торопливо разодрала ленту, не поверив своим глазам. Пластиковая карточка переливалась разноцветными голограммами, на ней была моя фотография с рабочего пропуска. На ней выгравировано моё имя и фамилия. Точнее, я имела два кода. Код семьи, как у всех и ещё фамилию, под которой я числилась во всех реестрах. На карточки был указан моя фамилия, а не код семьи. Это было тайной нашей семьи. Я имела два кода. Тот самый, который был у моей семьи, из двух букв и четырёх цифр. Как у папы, мамы, брата и сестры пока они с Листком не зарегистрировали свою семью. А ещё у меня был код только из букв, как у тех, кто живёт под куполом. Это называют фамилия. Так, вот моя бабушка родилась ещё на земле и имела фамилию, но это было для меня странными, потом, что сегодня почти всё имели код из букв и цифр, но у нас не принято было это обсуждать, чтобы не обижать бабушку. Я была записана в реестре под её кодом, то я тоже имела фамилию.
От подарка моему удивлению не было предела, даже предположить не могла о таком чуде. На обратной стороне пропуска было выгравировано: «Именной пропуск в центральный архив». Негласно всё знали, есть что-то подобное, но никто не был в этом уверен.
Бабушка? Прошептала я, уже нырнув под одеяло. Ты спишь?
Нет, отозвалась бабушка Лиз.
Это же
Тссс Зашипела она. Ты прочитала?
Из-за темноты в комнате я абсолютно не видела её, только лишь слышала голос.
Прочитала! Шептала, как можно, чётче и тише. Я даже не знала, что такой существует.
Существует. По её интонации я предполагала, что она снова лукаво улыбается. Внизу пропуска адрес. Только Третья, она приподнялась на кровати, привыкнув к темноте, смогла разглядеть силуэт её белой ночной рубахи и светлой кожи. Третья, никому его не показывай и очень прошу, не потеряй. Если кто-нибудь узнает
Разумеется, бабушка, ты что Запротестовала я, перебив настойчивым шёпотом.
Я тебя знаю, как саму себя, зашипела она, хихикнув напоследок.
Не потеряю! Буркнула, засунув карточку под подушку. Постараюсь! Генетика, знаешь ли Улыбалась в темноту.
Вот, вот! Смеялась она ворочаясь. А теперь спи.
Сплю.
И он называется «библиотека», но это для тех, кто знает.
Как?
Библиотека.
А ещё
Спи.
Сплю.
Вдоль домов проехал вездеход, потрясая стены дома, карбоновые окна зашелестели, и я погрузилась в глубокий сон.
Следующий день теперь стал ещё более особенным. Каждый год в честь дня, когда тебе прибавляют год жизни и предоставляется один дополнительный выходной. Я уже знала, где проведу этот день.
Пропуск запищал, отворив металлические двери. Женщина в дальнем углу подняла лицо от стола, её взгляд был суровым и недовольным. Окинув меня, она снова уткнулась в раскрытый реестр, задержала взгляд и что-то набрала на планшете.
Застыв в изумлении и нерешительности, я сделала робкий шаг, застыв, поражённая отзвуком собственного движения. В библиотеке была такая удушающая тишина, каждое движение отражалось эхом.
Водрузив свои вещи на деревянный стол, ощупала его пальцами. Гладкий, жёсткий, с глухим отзвуком. Я впервые видела деревянный стол. Полки так же были сделаны из дерева покрытые чем-то прозрачным и блестящим.