По-настоящему жива?
По-настоящему! Верь мне, слышишь?! Мама не умерла, мама с тобой!
Батюшка в церкви тоже так сказал, повторил много раз мне: «Мамочка с тобой».
Послышался стук шагов на крыльце, дверь хлопнула, и до Ольги долетел крик Вадима:
Славик! Я тебе запретил выходить из своей комнаты! Маша! Почему ты за ним не смотришь?
Ольга прильнула к замочной скважине, увидела, как по лестнице спустилась стекла тихая, бледная Маша, схватила Славика за капюшон толстовки и поволокла на второй этаж, не произнеся не слова.
Вадим! Ольга заколотила кулаками в дверь. Вадим! Умоляю! Дай мне обнять детей!
Нет.
Только один раз! Я ничего им не сделаю!
Нет.
Но почему, бога ради! Почему?! Ты же не можешь не признать, что я жива!
Вадим помолчал и, наклонившись к замочной скважине, сухо, отрывисто произнес:
Тогда При перестройке дома Я не клал значок с лыжником под ступеньку.
* * *
Ольга сидела на полу, обхватив руками голову. Она уже не пыталась себе объяснить происходящее, стертые из жизни полгода, уверения семьи в ее смерти. Она лишь думала об этом злосчастном значке. Как же Вадим мог забыть о нем? Ее ее! Вадим.
Или это она обо всем забыла? И она ли их Ольга?..
Немудрено, что они боятся ее.
Еще немного, и я сойду с ума! вслух сказала Ольга, прислушиваясь, как звучит ее голос.
Надо как-то добраться до телефона, позвонить родителям. Мама, мамочка! Она должна признать свою дочку, сердце не солжет! Но мысль о том, что у мамы будет сердечный приступ, остудила желание. Что теперь делать, Ольга не знала.
Подойдя к комоду, она выдвинула ящик. Здесь покойный свекор хранил письма, которые вместе с пенсией приносила почтальонша Нина. Ольга сразу вспомнила эту Нину: куцее пальтишко, смешной пуховый берет, нахлобученный по самые брови, пухлые детские щечки над кусачим клетчатым шарфов, завязанным до подбородка В поселке ее называли блаженной. И только свекор, под конец жизни слегка поехавший умом, называл почтальоншу самой разумной из всех, кого знал, всегда радовался ее приходу и подолгу насколько позволяло Нинино спрессованное рабочее время болтал с ней в комнате о мелкой бытовой ерунде, о чем с семьей никогда не разговаривал. Нина слушала его молча, наклонив голову набок, как собака, гладила по голове и потом уходила, стараясь не смотреть никому в глаза. И только однажды, встретившись взглядом с Ольгой, быстро заморгала, как если бы собиралась заплакать, и промурлыкала под нос что-то несуразное как Ольге показалось, детскую песенку.
Среди старых квитанций, бумаг и прочего хлама пестрела коробка из-под конфет.
Ольга открыла ее: там лежали просроченные лекарства покойного свекра. Почему их до сих пор не выбросили? Она посмотрела на пачки таблеток. Ничего серьезного, разве что снотворное. У свекра была хроническая бессонница.
Как было бы просто взять сейчас и выпить всю пачку! Потом заснуть и проснуться снова в том благословенном июне, на светлой солнечной кухне, со сковородой в руке!
Ольга взяла горсть в ладонь, глянула на стакан с остывшим чаем на столике.
Как просто
Ольга убрала лекарства обратно в коробку и с силой задвинула ящик. Нет! Никогда!
В коридоре послышались шаги. Ольга бросилась к двери, прильнула к дверному замку. Вадим стоял с соседкой Алевтиной на пороге кухни, об их ноги терлась Матильда. О пожилой эксцентричной дамочке ходили слухи, что ведьмует, гадает на картах, и даже кому-то приворожила мужа. Но Ольга никогда слухам не верила: двадцать первый век на дворе, какое колдовство? То, что муж притащил старую ведьму в дом, в сложившейся ситуации Ольгу ничуть не удивило, но то, что Алевтина пришла на своих ногах, заставило задуматься: она ведь уже несколько лет была прикована к постели параличом.
Ольга выпрямилась и услышала, как Вадим ворочает замком в двери. Алевтина, нарумяненная, с подведенными тушью глазами, шагнула в комнату и захохотала.
Вадим, не глядя на Ольгу, отдал соседке ключ.
Отъеду ненадолго. Скоро вернусь.
Не волнуйся, мы вот поговорим пока. Да, моя хорошая?
Ольга не ответила. Алевтина закрыла дверь изнутри и положила ключ в карман цветастого платья. Потом прошла к столу, поставила на него хозяйственную сумку и тяжело опустилась в кресло.
Ну, красавица моя? Что своим души-то рвешь?
Ты, тетя Аля, я вижу, поправилась, встала?
Поправилась. Встала. Правильным иконам надо молиться.
Чудо?
Чудо.
Ольга наблюдала, как Алевтинины пальцы беспокойно теребят ключ в кармане, как шевелится, обтягивая крючковатые фаланги, цветастая материя.
Может, и мне присоветуешь, кому помолиться? Для чуда.
А и присоветую. Алевтина достала из сумки какие-то предметы, похожие на игральные кости, куски белой материи, тряпичную куколку, свечку, чашку, банку, картонные листы. Давай-ка сейчас ритуалец проведем.
Подожди! Ольга отшатнулась. Какой ритуалец?!
Так померла же ты. Но не упокоилась. Назад тебе, милая, надо. Домой.
Здесь мой дом! Мои дети! Моя семья!
Мое-мое! передразнила Алевтина. Было да сплыло. Забудь! Ты покойница.
Ольга вспомнила огромные глаза Славика и его тоненький голосок: «Мамочка, а как ты выбралась?».
Тетя Аля, как ты тогда объяснишь, что я здесь, разговариваю с тобой?
Ну разговариваешь, повела черной бровью Алевтина. Что такого? Я с духами всю жизнь разговариваю. Безо всяких спиритических сеансов.
Ты-то да. Но они? Мои дети? Муж! Они тоже медиумы, хочешь сказать?
Сядь. Успокойся. Алевтина зажгла свечку, покапала воском на блюдце, вдавила ее в лужицу и протянула Ольге банку с чем-то черным, похожим на золу.
Что это? дернулась Ольга.
Четверговая соль. Давай, девочка, у меня мало времени. Левой ручкой сыпь на куколку.
Она сунула банку с черной солью в руку Ольги.
Ты только объясни мне, теть Аль, как это все случилось? Почему я ничего не помню? Как же такое вообще может быть? Умерла Вскрытие было А на теле ни царапины. Ты же знать должна, не молчи!
А зачем все объяснять? Ничего объяснять не надо. Ты, Оля, вертайся назад, откуда пришла. Не ждут тебя здесь.
Алевтина принялась складывать из картона гробик. Лист не поддавался, она достала из кармана ключ и провела им по сгибам.
Сыпь давай. Потом мы воском с поминальной свечечки покапаем Жаль, ты в халатике, не в саване. Может, простыночка где в комнате есть?
Простыночка?..
Ольга почувствовала, как к горлу подкатывает горячая волна. Она резко вскочила и со всего маху сыпанула солью из банки в лицо Алевтины. Та взвыла, прижала ладони к глазам, выронила ключ, и он, звякнув, упал на паркет. Звук от падения показался Ольге ударом церковного колокола. Она подхватила ключ и метнулась к двери.
Бежала долго, выдохлась, а сад будто и не кончался. Наконец-то калитка! Ольга глотнула воздуха и ухватилась за ручку. Холод железа сразу обжег руку. Ольга отдернула ее, оглянулась на дом. Ледяной ветер заполз за воротник тоненького халата, войлочные тапочки набухли от подтаявшего снега. Вернуться, взять куртку, надеть сапоги? Не свои ее вещи, наверное, уже раздали, но хотя бы Вадима. Что сделает ей накрашенная старуха? Ольга сильнее и моложе лет на двадцать.
Но возвращаться не хотелось. С крыльца метнулся с задорным, таким живым лаем Таврик, подбежал к Ольге, виляя хвостом, ткнулся мордой в ладонь, начал слизывать пыль черной соли с пальцев.
Она толкнула калитку и быстрым шагом пошла прочь. Куда совсем не представляла.
Пес, виляя хвостом, затрусил рядом.
* * *
Ольга не понимала, куда она бредет. Тело закоченело, иногда она останавливалась, садилась на корточки и обнимала Таврика, зарываясь лицом в густую шерсть. Но согреться не могла.
Именно в один из таких моментов ее, дрожащую, прижавшуюся к собаке, окликнули:
Олюшка?
Ольга была уверена, что голос ей мерещится. Но горячая маленькая ладонь легла ей на плечо. Ольга подняла голову и увидела блаженную почтальоншу Нину.
Стопка перцовки и горячий чай с медом оживили Ольгу.
«Оживили», подумала она с усмешкой и спросила:
Нина, а ты не боишься меня?
Нина положила на блюдце кусок разогретой в микроволновке запеканки, пододвинула Ольге. Ее веснушчатые крохотные руки порхали над столом, как бежевые бражники над лампой, и было так уютно в ее скромной кухне с обоями в голубой ромбик, с петухами на занавесках, с пестрой куклой-бабой, сидящей на заварном чайнике, что Ольга едва сдержалась, чтобы не разреветься. И сама Нина, о которой она не знала почти ничего, такая маленькая, ростом Ольге по плечо, пухленькая, с наивным, почти детским лицом, казалась теперь самым родным человеком. Таврик мирно спал у входа на полосатом половике.
Прошла, наверное, вечность, прежде чем Нина ответила:
А почему я должна тебя бояться?
Я ж умерла, сглотнула Ольга, посмотрела долгим тягучим взглядом на Нину и, не поняв ее реакции, продолжила, медленно выговаривая слова: Поселок наш маленький, никакую новость не скрыть. Ты не могла не знать о моей смерти.
Нина отхлебнула чай из большой чашки.
И что? Бояться теперь?
Взяв сухарик, она понюхала его, по-мышиному шевеля кнопкой-носом, и с хрустом надкусила.
Ольга не знала, что сказать. Тоже взяла сухарь, повертела в пальцах, отложила.
А они все боятся Меня! Меня боятся!
Ну Ты поплачь, если хочешь. Оно легче будет.
Нина догрызла сухарик, потом резко отодвинула чашку с блюдцем, привстала и придвинула лицо вплотную к Ольгиному.
Это они все умерли. Это тебе надо их бояться.
Нинины круглые водянисто-голубые глазки просверлили Ольгу насквозь.
* * *
Нина говорила.
Долго говорила.
Ольга сидела, ссутулившись, слушала почтальоншу и почти ничего не чувствовала
Ты не умерла, Олюшка. Дом твой сгорел. До тла, до чернушных головешек. Как определили потом, взорвалась ваша старая газовая колонка. Мигом все случилось, Олюшка. Старый дом полыхнул, как сухое поленце, соседи заметили, вызвали пожарных, две машины быстро приехали, но тушить уже было нечего. Тебя волной выбросило через открытое окно в сад, долбануло о березу вашу, черепно-мозговая, Олюшка. В поселке говорили, не выкарабкаешься. Но жива осталась, да. Не сгорела
Ольга слушала, глядя в одну точку.
Дети, Нина!
Упокой их ангельские души, Господи.
И Вадим?
И Вадим.
Ольга закрыла лицо ладонями, да так и сидела.
Погоди, Нин. А почему они меня хоронить хотят? Алевтину подослали с обрядом
Так не упокоились. Потому и ведут себя так. Тебя же только и видят из живых-то, а больше никого.
А как же Алевтина?..
А тебя не удивляет, что она, лежащая, ожила вдруг? Так слушай: померла Алевтина-то, в ту же минуту, что и твои, вот так с ними в одну петельку и завязалась. А то, что накрашена она так покойницу намарафетили в гробу.
Нина встала, достала старую отцовскую куртку и сапоги, протянула Ольге:
Пойдем, Олюшка.
Куда?
К дому твоему. Вернуть все надо на места. Освободить их.
Заскулил Таврик у двери, Нина нахмурилась, осторожно потрепала его и кивнула Ольге:
С псом не понятно. Не нашли. То ли сгорел, то ли сбег. Ладно. На месте решится, чей он и откуда. Может, твой. А может, их.
* * *
Нина толкнула калитку.
Ты, главное, не суетись. На вот, возьми коробок. Спичек в доме нет ни одной.
Откуда знаешь?
Нина отвела взгляд:
Знаю, Олюшка.
Ольга вязала спичечный коробок, положила в карман.
«Боишься делай шаг вперед», всегда говорил покойный свекор.
Ольга осторожно шагнула в свой сад. Голые яблоньки потянули к ней тонкие черные руки, погладили мокрыми пальцами по спине. Дорожка блестела подтаявшими лужами, начинало темнеть, и в доме ее родном доме горел мягкий желтый снег. За плохо задернутой занавеской мелькнули тени родные тени. В этот момент Ольгу накрыло невыносимое желание забыть обо всем и остаться с ними. С семьей. Что для этого надо? Умереть? Да. Это просто. Будет взрыв. Она не покинет дом, а обнимет родных и сгорит вместе с ними. Она просто отстала от них, сейчас самое время догнать. И быть вместе. Навсегда.
Она неслышно поднялась по ступеням и потянула ручку двери. Заперто.
Под козырьком крыльца всегда был запасной ключ Ольга встала на цыпочки и тут же нащупала его. Как хорошо, что традиции не меняются. Она вставила ключ в замочную скважину и повернула его два раза так, как часто делала в далекой прошлой своей жизни. Дверь легко подалась, и Ольга ступила в темную, узкую прихожую, которую все в шутку называли «сенями».
Таврик тенью проскочил за Ольгой, она погладила его по лохматому вихру и приложила палец к губам: «Тс-с».
В кухне тоже было темно, но Ольга зажигать свет не стала: фонарь с улицы ясно очерчивал предметы. Пахло чем-то домашним с примесью незнакомого, тревожного. Ольга принюхалась: оладьи! Чуть пригоревшие, но оладьи! Она на секунду прикрыла глаза. Родной дом! А вдруг все, что с ней происходит, все-таки галлюцинация, тяжелый морок? Вот же, вот любимая зеленая кухня «наша полянка», как говорят дети. Дети! У Ольги заныло сердце.
Но сладковатый запах свечки отрезвил ее. Нет никаких детей. Страшно не будет. «Страшно» то, что уже произошло, и ничто с этим страхом никогда не будет вровень.
Шаг. Еще шаг. Рука крутила в кармане спичечный коробок.
Мамочка?
«Не поворачиваться!» приказала себе Ольга и чиркнула спичкой.
Но тело не послушалось.
Из распахнутой двери на пол темной кухни упал прямоугольник желтого света, в нем обрисовался маленький силуэт.
Мамочка, обними меня! Славик встал на цыпочки и мелкими шагами пошел к ней.
Ольга замерла, парализованная ужасом. Славик приблизился к ней, протянул ручки.
Спичка обожгла пальцы, и в самый последний миг, перед тем как, скорчившись, погаснуть, в ее предсмертной вспышке Ольга заметила, что вместо лица у Славика черная дыра и в самом ее центре горит тоненькая свечечка, похожая на ту самую, поминальную, которую приносила Алевтина.
Мамочка, мне холодно! Голосок Славика шел из глубины дыры, и при каждом звуке огонек на свечке колыхался.
В рыжем отсвете блеснули головастые поварешки-опята в банке. Ольга схватила одну из них и, сделав замах, выставила руку вперед. Славик засмеялся тихо и бисерно, огонек на свечке снова заколыхался. Он пожал плечиками и снова на полшага приблизился к матери.
Поварешка выпала из рук, с глухим стуком ударившись о пол. Ольга дернулась, метнулась к стене, ударилась головой о холодное. Газовая колонка! Нащупав круглую ручку, Ольга резко повернула ее. Раздался хлопок и шипение. В тот же миг руки Славика коснулись Ольгиной спины, и она почувствовала, как его пальцы прорастают свозь кожу. Ольга закричала, но сдвинуться с места не смогла. Объятья Славика сдавили ребра раскаленным обручем.
Она судорожно чиркнула спичкой, поднесла к газовой горелке. Вспыхнуло синее пламя, заплясали тени на стене. Объятья ребенка ослабли, Ольга вырвалась и побежала к двери. Но на пороге уже стояли Юлька и Маша, а позади них Вадим. И Алевтина в цветастом платье рядом. Вместо лиц у них тоже были черный дыры.
И свечки в них
Остаться с семьей Господи! Да это уже не ее семья! Очнись, Ольга! Это морок! Бездна, темная и беспощадная. Ты хочешь остаться с ними?
Синхронно поднялись три пары рук и потянулись к Ольге.
Не бойся, мама, мы просто обнимем тебя
Она не поняла, кто из них троих произнес это: огоньки пламени дрожали и колыхались на всех свечках. У ног вертелась кошка, вместо мордочки у нее тоже была дыра
Ольга взглянула на окно. Времени для размышлений не было. Она вскочила на подоконник, выбила ногой стекло и, как птица-подранок, полетела на присыпанную снегом землю в тот самый миг, как громыхнул взрыв и полыхнуло в чреве дома.
Ольга поднялась, побежала к калитке. Но ноги не слушались. Она остановилась на полпути и оглянулась. За ее спиной уже бесновалось пламя, накрывая рыжими волнами все вокруг.