И Йага, как на зло, не отправилась восвояси. Ей, ясно, стало любопытно, для чего народ собирается! И она позволила толпе отнести себя ближе к возвышению, откуда продолжал вещать охрипший глашатай.
Пожалуйте, гости дорогие, пожалуйте! Поклонимся отцу Небу за богатый урожай, накормим мать Землю за дары, коими она поделилась со своими чадами!
Рьян ломанулся вперёд, но не тут-то было! К подножию подходил старый-престарый дед. Борода его подметала землю. Но не оттого, что была дивно длинна, а оттого, что сам старик согнулся в поясе и едва двигался. За обе руки его поддерживали молодые нарядные парни честь великая!
Каждый пытался хоть одежды старца коснуться, хоть на тень наступить. И до того плотно стояли, что не протолкнуться!
Куда прёшь, рыжий?!
Понаехали тут! Звал их кто
Вслед северянину сыпались ругательства. И верно, не любили в Срединных землях таких, как он. Живы ещё были те, кто застал немирные времена между соседними царствиями. Да и, что уж греха таить, Рьян и сам любви к срединникам не питал по той же самой причине. Вот только его жизнь сломал мир между странами, а не немирье.
Жрец между тем влез к глашатаю. Где-то рядом мелькнула копна волос цвета дубового корня. Близко Слишком близко! Не поспеть вытащить ведьму до обряда!
А обряды у срединников были Рьян ведал, какие. Не всякий раз подобное случалось, но коль урожай собрали добрый, коль лето минуло жаркое да с дождями, коль есть, за что богов благодарить Ох!
По мостовой ехала повозка. Запряжены в неё были дюжие молодцы, волокли чуть не глаза из орбит вылезали! А как иначе-то, когда волокли не воз на колёсах, а лодчонку, доверху заполненную снопами золотого зерна. На снопах сверху сидела девка. Такие в Срединных землях писаными красавицами зовутся! Крепенькая, сытая, коса до пояса, румянец на щеках алый, лихорадочный. Вот только глаза Глаза смотрели не перед собою. Не на везущих её молодцев, не на жреца. Смотрели они куда-то, куда смертным смотреть не дозволено. Но то смертным. Девка же сегодня божий дар. Глазами всевидящих и глядела.
И сказал бы Рьян, что девица красива, да рот её был приоткрыт, а из уголков губ тянулись ниточки слюны. Видно, по своей воле на снопах бы не усидела
А народ вокруг радовался! Потрясал пучками колосьев, славил отца Небо и мать Землю, славил Ладушку так звали хорошуху, вызвавшуюся возглавить Праздник Урожая. Дурной обычай играть в веселие, когда впору лить слёзы
Вот подволокли лодчонку. Жрец кивнул, и молодцы выпряглись, дождались подмоги и все разом подняли дар богам на руки, переставили на хворост. Девка только качнулась, но боле не двигалась.
Старец мазнул бородой по деревянным доскам, взобрался по приступке на край лодки сам, без помощников! и встал. Разом поясницу разогнул, как молоденький. Не глядя протянул руку, и один из провожатых вложил в неё широкий нож.
Рьян рванулся вперёд. Пусть уж ругают, пусть поносят последними словами и плюют в спину, но ведьму надо уводить. Негоже, чтобы так её селение встретило
Светлый отец Небо! Жрец осёкся, голос его стал болезненно высок, но быстро окреп. Чёрная мать Земля! Вашей волею согрет урожай, вашей волею собраны плоды! Старик коснулся щеки опоённой девицы, но та, словно на миг очнувшись, оттолкнула морщинистую ладонь.
Йага стояла совсем близко к жрецу, прижатая напирающими людьми. Те так и лезли всем хотелось кинуть в воз, ожидающий дороги в небо, и свои колосья тоже. Ведь с ними вместе отправятся в мир иной беды и горести, грехи, что успели за год отяготить жителей Чернобора!
Рьян распихивал празднующих, но те пихались так же старательно. Нет, не поспеть!
Вашими заботами не случится в нашем краю хворей, отступят голос вновь дрогнул, отступят болезни, не сгниёт урожай, не поляжет скот! Вашими заботами солнышко взойдёт, а дождь умоет нас! Примите же, Боги, жертву добровольную! Отправляем в ваши объятия первую красавицу. Пусть напоит она вас, пусть накормит нашим угощением, пусть согреет постель отца Небо, пока мать Земля станет почивать под белым пологом!
Ещё не договорив, жрец собрал в кулак волосы Лады на затылке, запрокинул ей голову. Всхлипнул, точно с девкою вместе затухала часть его собственной души, и ножом чиркнул по горлу.
Хорош был нож, остёр. Девка и не вскрикнула.
Закричала другая. Йага закрыла ладонями вмиг побледневшее лицо, но даже так было видать несколько брызг, попавших на него.
Рьян успел только теперь. Преградившего ему путь мужика попросту снёс, схватил ведьму, силой повернул к себе и обнял. Ну и что тут скажешь?!
Плюнул на помост, одарив жреца таким взглядом, от которого у иных людей мороз по коже бежит. Старик ответил ему пустым безжизненным взглядом. Взял протянутое огниво, высек искры Хорошо занялась пшеница! Так хорошо, что сразу потонуло в дыму недвижимое тело девки, при жизни звавшейся Ладой.
Уйти с площади им никто не мешал. Люди всё больше стремились, наоборот, застать действо. Они пели и кричали, спеша закинуть в разгорающийся костёр колосья вместе со своими бедами. И ведать не ведали, что, избавляясь от старых грехов, повесили на себя новый, куда как страшнее.
***
Лесная ведьма походила на мертвянку. Ноги переставляла, сворачивала послушно, где надо, не противилась, когда Рьян её под локти придерживал. И не молвила ни слова. До тех самых пор, пока не показалась в чаще изба на курах и коровьи черепа на шестах, охраняющие её.
Тогда Йага открыла рот:
Права была матушка. В городе и правда ничего хорошего. Она высвободилась и пошла к дому. Тихо закончила: Да и в людях тоже.
И так вдруг стало горько молодцу! Так не по себе!
Постой!
Йага встала, но не обернулась.
Ну что тут скажешь?! Правда ведь лучше вовсе из леса носу не казать, чем на такое вот гуляние забрести! Он догнал ведьму и протянул ей сжатый кулак. Раскрыл пальцы.
Вот, возьми. Я их тебе покупал.
Серьги сверкали алыми брызгами, почти такими же, как попали на лицо ведьме. Она покачала головой.
Возьми!
Рьян сдвинул брови, упрямо подал серьги вдругорядь, а девка возьми да и хлопни его по ладони! Так и полетели сверкающие каменья в жухлую траву, там и сгинули.
Уходи, велела она.
Вот ещё! Сам решу, когда приходить, а когда восвояси собираться!
С Йагой он бы, может, ещё поспорил. Авось и доспорился б до чего. Но перед избушкой вдруг возникла Зорка. Прямо из ниоткуда: только что пустой пятачок двора был, и вдруг глядь стоит! И смотрела она поверх плеча дочери прямо на проклятого. Так смотрела, что хоть вешайся! Поняла
Ходи в избу, доченька, ласково позвала она, и Йага послушалась.
Зорка ободряюще погладила её по волосам, когда та проходила мимо. Когда же закрылась за Йагой дверь, вновь повернулась к молодцу. И у того ажно во рту пересохло.
Воздух сгустился, потемнел. Старуха плыла по нему как неотвратимая тень. Седые взъерошенные космы торчали в стороны, ровно ветром их подняло, глаза смотрели не мигая. Чёрные глаза, нечеловеческие. С золотым зрачком, какой встречается у диких зверей.
Рьян не попятился. Не привык он пятиться. Грудью готовился встретить беду. И беда себя ждать не заставила.
Р-р-р-раз!
Свистнуло над ухом, мелькнуло что-то перед самым носом и по лицу расплылась кровь. Три алые полосы разукрасили бледную кожу северянина. Рука Зорки, нечеловеческая рука, но и не звериная, осталась поднятой. Пальцы её были темны, словно бы перьями покрыты, когти остры, как у птицы хищной.
Рьян руду не стал утирать. Так и чуял горячие ручейки.
Я оплошал, процедил он сквозь зубы.
Что уж, взаправду он дел натворил, напугал девку. Но разве то его вина?! Нет уж, гнуть спину, кланяться, прощения просить, а тем паче пощады, он не станет!
Оплошал? Оплошал?!
Она не кричала даже. Рычала так, что слов не разобрать. Опустила руку ещё раз, готовая располосовать поганую рожу северянина. Но дважды Рьян себя задеть не дал: увернулся.
Оплошал, повторил он. Но зла не желал.
Зорка не то оскалилась, не то улыбнулась. И зубы её тоже мало общего с людскими имели.
Не желал он зла, добрые боги! Он зла не желал! А принёс в наш дом Лихо! Приволок на закорках и на печь посадил!
Я за ваши обычаи не в ответе. В ваших краях богам жертвы приносят, не в моих!
Седые тонкие волосы стояли дыбом. Точно саван похоронный из тончайшей невесомой ткани.
Нету твоих и чужих краёв, чужак! Есть Людье и есть Безлюдье. И одно с другим мешать не след! Йаге не место в городе! Не место среди таких, как ты!
Она кинулась, но Рьян ловко кувыркнулся и ударил ведьму по ноге. Помнит ещё тело, как сражаться! Не всё из него выбили, как ни старались!
Старуха припала на колено, тяжело дыша. Не тот у неё возраст, да и сила не та, чтобы одним своим видом изгонять чужаков из леса.
А может рядом с тобой ей не место? Может старая ведьма её взаперти держит, потому что сама боится? Может и не дочь она тебе вовсе, а младенец похищенный?!
Малым детям вечно враки перед сном сказывают. И что за беда, коли чадо нелюбимое, чужое? Всё одно уложить в кровать надобно. Сказывали Рьяну и такие враки, в которых нечистая сила, не умея свой род продолжить по воле богов, выбирала себе ребёнка из людей. И ежели не было на том защитного коловорота, ежели мать с отцом не принесли требу и не возложили венец на младенца, не было у него силы противиться зову нелюдьев. Утаскивали они его в темноту: в тень у печи, в колодец, в чащу лесную Утаскивали и внушали, что там он и уродился на свет. И младенец взрослел, не зная родных, да и вовсе не ведая, какой он крови.
Угадал.
Зорка уперла ладони в землю. Когти втянулись, чёрные перья опали. Седые космы легли на плечи вдовьим платком. Глядела она на собственные морщинистые пальцы и, как знать, себя ли убеждала или Рьяна.
Йага дар леса. Наше дитя, безлюдное! Лес её мне принёс, и только лес забрать сможет. А не ты.
Ох и тяжко далось ей это, ажно костки захрустели! Но ведьма взвилась в воздух, превращаясь мало не в чёрную тучу, нависла над Рьяном.
Убирайся, чужак! Не будет тебе помощи! И прощения не будет! Убирайся и не смей возвращаться в мой лес, не то пожалеешь!
И упала в траву перекошенным комком тряпок.
Молодец зарычал. Проклятье вспенилось в животе, подступило к глотке
Но выстрелило закатными лучами солнышко, осветило двор. Вспыхнули красные каменья серёг в траве. Рьян проглотил комок в горле да и пошёл обратно в город. Людье, Безлюдье Нигде-то ему места нет.
Глава 7
Безлюдье
Жёлтые звериные глаза слепо глядели в потолок. Пред ними стоял согбенный старостью жрец. Одна рука его держала девку за волосы, вторая, с ножом, чиркала по горлу. Снова и снова. Раз за разом багряный зев раскрывался и зарастал, чтобы снова расцвести смертельным бутоном.
Вот каковы люди
Те, что приходят за помощью, приносят свежий творог и масло, благодарят Те же самые, что кидали колосья в жертвенный костёр. Те, что поили Мать Землю кровью и кормили едким дымом Отца Небо.
Не бывать ей среди них. И им не бывать в её лесу! Отныне и впредь.
Йага села, ступила на холодный пол. Матушка подняла глаза от работы, плотнее запахнула вязаный платок с вечера всё сильнее зябла. Но слова не сказала. Не остановить ведьму, когда колдовство уже зреет в жилах.
Крыльцо скрипнуло, и жабы, живущие под ним, выскочили проверить, кто потревожил их в поздний час. Свои! Лесная госпожа не обидит. Самая толстая и бородавчатая скакнула к девке, а та и не вздрогнула от холодного прикосновения. Спустилась по ступенькам в мягкую перину тумана, тот верным псом прильнул к голым ногам.
Йага пошла в темноту. Вроде та же самая темнота, какой малых детей во враках пугают, а для неё друг любезный. Мать и отец, брат и любимый. Тьма ласково обняла ведьму за плечи.
Дочь леса и не заметила валяющихся в грязи серёг, прошла мимо. Не испугалась, когда вылезли из-под коряг гадюки, когда за нею увязались лохматые нечистики без рук и ног. Она плыла в тумане, и дорога сама стелилась пред нею, подставляла мягкий мох под ступни, отводила мокрые ветки, чтоб ненароком по лицу не хлестнули. И тени ползли позади, заливая следы чернотой.
Не замедлилась и когда пред нею задрожало болото. Туман накрыл его одеялом не разглядеть, где топь, где кочки. А ведьма и не глядела. Она знала. Прошла по скользкой коряге, вслепую переступила бочаг.
Любопытные вороны спустились с рассохшегося дуба пониже: посторожить, как станет девка скидывать рубашонку. Девка и скинула, оставшись укутанная одним лишь туманом. И принялась танцевать.
Нагое тело плыло в белёсых нитях влаги, пальцы рисовали чародейский узор, и он не пропадал из воздуха, а повисал чёрным густым дымом. Ведьма падала на колени и плавно поднималась; изгибалась, крутила головою. Густые волосы падали на лоб, ладони скользили по бёдрам и груди ведьма!
Змеи и жабы, нечистики и чёрные птицы, сам туман и тени всё закручивалось вьюгой, стягивалось тугим узлом. Станет он крепок, как слово колдовское, нерушим, как сама чаща. И тогда ни единый живой человек боле не войдёт в их лес. Тогда навеки разделятся Людье и Безлюдье. Тогда сбережёт ведьма своё царство от тех, кто забыл, как разговаривать с богами!
Лес плясал вместе с Йагой, отзывался на каждое движение, на поворот и вздох Но не весь. Что-то чужое было рядом, недвижимое.
Ведьма остановилась, вытянула вперёд руки с сомкнутыми ладонями и развела их в стороны, будто бы воду загребла. Туман повиновался, разделился надвое. И открыл взору молодца, что стоял под дубом. Кулаки сжаты, руки по швам Упрямый!
Какая иная девка кинулась бы прятать свою наготу. Йага же гордо вскинула подбородок. А Рьян стоял перед нею, стиснув челюсти так сильно, что скулы проступили, и не думал уходить!
Убирайся, пока жив.
Нет, спокойно отозвался проклятый.
Мы не станем тебе помогать. Ни я. Ни матушка. Ни наш лес. Убирайся.
Он поднял на неё глаза. Голубые, светлые такие не встречаются в срединных землях! И пошёл вперёд.
Убирайся!
По велению ведьмы, на него кинулись нечистики, но северянин раскидал их, как собак бездомных.
Пошёл прочь!
А он не отступал. Вот уже совсем близко. Что сделает с нагой беззащитной девкой?
Вот только Йага беззащитной не была. Весь лес за неё!
Туман удавкой захлестнул молодца, тени налетели голодной стаей. А он шёл, как супротив бури, шёл и не останавливался!
Вороны норовили выклевать бесстыжие глаза, водяницы высунули из болота прозрачные руки, вцепились в сапоги.
Рьян упал оттолкнул жадные длани мертвянок, пошёл дальше.
Молвил бы хоть слово! Молвил бы Кабы знал, какое!
Старый жрец шёл так к помосту. Не глядя по сторонам, едва передвигая ноги. Шёл к цели, не сворачивая. Йаге помстился нож в кулаке проклятого. Схватит одной рукою за волосы, а второй, с ножом
Ни один человек больше не ступит в мой лес! закричала она. Ни один!
Пусть так, с трудом вытолкнул из горла он. Пусть не ступит. Но я и не человек вроде.
Ведьма взмахнула руками, к которым приросла тень крыльев, страшный ветер свалил Рьяна, обернул на спину. Утопницы вцепились в рыжие вихры, потянули в трясину. Болото ожило, чавкнуло, норовя заглотить добычу. Чёрное, голодное! Как проклятье
Не вырваться человеку из ловушки. Человеку не вырваться, а тому, кто нынче зверь боле, чем человек, можно. Рьян зажмурился, впервые призывая проклятье добровольно, и то с готовностью наделило мышцы силой, рвануло молодца вверх, повело к ведьме.
Йага!
Уйди! Уйди пожалуйста!
Ох и страшно ей было! Никогда ведовица не хлебала большой ложкой такой ужас! Только там, на площади, возле жреца.
Лес не мог справиться с непокорным северянином!
Рьян стиснул её плечи. Больно, синяки останутся. И рявкнул:
Прости! Прости меня, слышишь?! Прости, ведьма!