Ну, как живете-поживаете?
Хорошо поживаем! крикнул Толя.
На пятерочках катаемся, подхватил Генка.
Хвастун ты, Костиков, перебил я его. Вроде меня.
Видно, мое признание их поразило. Да что их оно меня самого поразило. Теперь осталось преодолеть только бесконечное расстояние от учительского стола до дверей.
Около дверей я остановился, в последний раз посмотрел им в лица, не просто так скользнул взглядом, а заглянул каждому в глаза. Можете мне не верить, но в этот момент я был счастливым человеком. «Как это, скажете вы, говорил всем, что эти дети твои лучшие друзья, и вдруг, расставаясь с ними, оказался счастливым человеком».
А вот так.
В коридоре я увидел Сашку, который явно поджидал меня. Ну что ж, раз так, то пожалуйста, и пошел к нему. Я приближался, и его лицо покрылось мраморной бледностью. В последний момент он не выдержал, повернулся и убежал.
В другой раз я бы его догнал все-таки лучший друг, а друзья, как известно, в пыли на дороге не валяются, но сегодня я спешил к нашей новой старшей вожатой Вале Чижовой, чтобы рассказать ей все про себя, чтобы поставить последнюю точку. А там пусть со мной делают что хотят, пусть казнят или четвертуют, я все выдержу.
Она меня встретила весело. Она такая рыжая и хохотунья. Я ее давно знал: она из десятого «В». Но когда я закончил свою исповедь, она помрачнела и сказала:
Что теперь делать с этим первым «А», не знаю. Ведь их через две недели должны принимать в октябрята. А можно ли?
Если их не примут, возмутился я, то кого же тогда принимать?
Я думаю, тех, кто не списывал контрольные.
Я испугался, что из-за меня их не примут, и сказал:
Они же маленькие.
Разумеется.
Они растерялись. Их запугали: «контрольная, контрольная».
Может быть, сказала она.
А мне их стало жалко. Вот я и поддержал.
Поддержал, говоришь. Она секунду помолчала, а потом сказала: А я тебя помню, ты выступал в самодеятельности, играл собаку. Здорово лаял. У тебя фамилия еще такая смешная Скандуто.
Збандуто, поправил я ее.
Извини.
Ничего, я привык.
А потом ты потерял хвост, и мы долго смеялись. Я и теперь, когда вижу тебя, вспоминаю тот случай и смеюсь. Ты не обижайся.
Я не обижаюсь.
Слушай, а что, если я на свою ответственность тебя прощу?
Я промолчал, хотя мне ее предложение очень понравилось.
Нет, пожалуй, так нельзя, сказала она. Ты иди, а я подумаю.
А я снова почувствовал себя счастливым и еще отчаянно храбрым. Зашел в первую телефонную будку и позвонил маме.
Мама, сказал я, поздравляю тебя с днем рождения.
А, это ты, протянула мама и замолчала. Было слышно, как там кто-то играл в мяч в волейбол или баскетбол. У них телефон прямо в спортивном зале.
Я не дождался маминого ответа и стал ей сам рассказывать новости:
Папа звонил. Только ты ушла. Тоже поздравлял. Он всю ночь ехал к телефону, а опоздал всего на пять минут. Расстроился. Я ему говорю: «Я все маме передам», а он ответил: «Я хотел сам, лично. Хотел услышать ее голос».
Она ничего на это не ответила, и я вообще подумал, что мама меня не слушает, если бы не звонкие удары мяча об пол, которые долетали до меня оттуда. Но мне все равно не хотелось с нею расставаться, и я сказал:
Мама, у меня новость я больше не вожатый. Голос у меня был радостный, а в конце фразы я даже хихикнул.
Она совершенно не удивилась ни моему хихиканью, ни бодрости и не спросила почему она никогда не задавала лишних вопросов, а сказала:
Да, да, Боря, я тебя слушаю.
Понимаешь, я им подсказал на контрольной, решил за них примеры, и они почти все получили пятерки. А сегодня я во всем сознался. Правда, здорово?
Да, да, Боря, повторила она, я тебя внимательно слушаю.
Мама, а у тебя там во что играют?
В ручной мяч, ответила мама.
А я думал, в баскет или в волейбол.
Нет, в ручной мяч. Она подумала минутку и сказала: Хочешь, приходи.
Я оглянулся и увидел унылую фигуру Сашки. Он подпирал дерево.
Спасибо, ответил я, в другой раз. У меня важное дело.
Ну ладно, сказала мама. И тебе спасибо. Я думала, ты забыл про сегодняшний день. Ничего, конечно, страшного, но почему-то обидно. И повесила трубку.
Я вышел из будки. Настроение у меня ухудшилось. Стало непривычно грустно. Мне бы сейчас поехать к маме, а я должен возиться с Сашкой. Помахал этому дураку рукой иди, мол, ко мне, а он опять, как загнанный заяц, бросился в сторону. Только пятки мелькнули.
Тогда я решил устроить Сашке ловушку. Зашел для этого в универмаг и спрятался недалеко от двери. Стою, жду. И вдруг кто-то меня спросил:
Мальчик, тебе что надо?
Мне? Я оглянулся и обалдел. Представьте, на месте продавщицы в отделе женских шляп стояла наша бывшая старшая вожатая Нина.
Здравствуй, Збандуто, сказала она. Удивлен?
Удивлен, ответил я.
А я и правда был удивлен.
Не хотите ли купить женскую шляпу? спросила она.
Хочу, принял я ее игру, для мамы. Тем более, у нее сегодня день рождения.
А какой у нее размер головы?
Естественно, как у меня.
Нина смерила сантиметром голову, взяла какую-то шляпку и напялила на меня. Я посмотрел в зеркало: на моей голове возвышалась какая-то дурацкая шляпа, какой-то самовар с трубой.
Мы оба рассмеялись.
Между прочим, сказала она, снимая с меня шляпу, это смех сквозь слезы. Представляешь, некоторые женщины покупают эти трубы и носят Ну, рассказывай, как там у нас она смешалась, у вас.
По-старому. Теперь вместо тебя Валька Чижова, из десятого.
Знаю Чижик. А твои малыши как?
Ничего, растут. Зина Стрельцова заняла первое место в вольном стиле. А Лешка Шустов поступил в кружок по рисованию. Это новенький, ты его не знаешь. Не хотели его брать, говорят, мал, но я настоял Только я ушел от них.
Ушел?.. У тебя же настоящее призвание. Это я тебе говорю.
Ничего не поделаешь. Я и сам о них скучаю. Не хватает мне их. Но не имею права Помнишь контрольную, когда я заменял у них учительницу? Так эти примеры я за них решил.
Честное слово, ты неуправляемый снаряд! Совершенно неизвестно, в какой момент взорвешься, сказала она своим прежним тоном. Ты извини, я по дружбе, теперь это меня не касается.
Я сегодня решил начать новую жизнь, сказал я. Никогда не буду врать.
Все мы начинаем новую жизнь, ответила она. Что там про меня судачат?
Не знаю, ответил я. А что должны про тебя «судачить»?
Нина внимательно посмотрела на меня:
Неужели ты ничего не слышал?
Я ответил, что нет. Я действительно ничего не слышал, а если бы слышал, разве стал бы так притворяться?
Да, ты всегда был чудаком, сказала она. Это хорошо. Когда ты станешь управляемым, тебе цены не будет.
Я на всякий случай усмехнулся, потому что не разобрал, шутит она или говорит серьезно. Раньше она все говорила только серьезно и торжественно, а сейчас она мне понравилась. Оказалось, она умела шутить, и видно было, что она мне рада.
Знаешь, почему я ушла из школы? Из-за любви без взаимности. К одному учителю. Не скажу, к какому
И не надо, подумал я, потому что вспомнил, как она рисовала мужчину с бородой. А у нас в школе бородатый всего один.
Страшная штука любовь, поддержал я ее. Чего только люди ради нее не делают! Даже Пушкин из-за любви стрелялся на пистолетах.
Что ты несешь, Збандуто? При чем тут Пушкин? сказала Нина. Там были социальные причины.
Я сам читал, сказал я виновато, не по программе.
А он на меня никакого внимания. Ночи не спала. Стихи сочиняла. Однажды не выдержала, пришла к нему домой и во всем созналась. А он говорит: «Это пройдет» и угостил меня пирожным. Все привыкли, будто для меня самое главное еда. Колобок да Колобок. Ну, я съела пирожное и ушла. А на следующий день встретила его с какой-то дамой. Я когда увидела их вместе, у меня голова кругом пошла.
Это от ревности, сказал я.
И поискал глазами Сашку. Его нигде не было.
От волнения Нина из шляпы, которую я примерял, сделала гармошку, вот-вот она должна была на ней заиграть что-нибудь печальное. Я вырвал шляпу у нее из рук, расправил и отдал обратно. Она поставила ее на место и успокоилась.
Ну, до свиданья, Збандуто, сказала Нина. Заходи. Не забывай. Ребятам привет. Я ведь, знаешь, в нашей школе провела всю свою жизнь. У меня мама еще работала старшей вожатой, и я к ней прибегала с четырех лет. Так что я там пробыла целых шестнадцать лет А если хочешь купить своей маме хороший подарок, пойди в бижутерию и купи ей брошку. Женщины любят украшения.
Спасибо за совет, ответил я, но у меня кончился капитал. Отец оставил десятку, а я истратил.
Она полезла в карман форменного платья она была похожа в этом платье на стюардессу, и тут я догадался, что с нею произошло. Из толстухи, из колобка, она превратилась в худенькую, стройную девчонку. Вот что значит любовь и страдания. А тем временем она вытащила из кармана два рубля и сказала:
Купишь маме цветы.
Да что ты! возмутился я. Не возьму.
Брось дурака валять, Збандуто, сказала она своим прежним тоном. Бери. А будут деньги, вернешь.
Когда я вышел из магазина, Сашки уже не было.
Я его нашел дома. Он сидел в полном одиночестве и, не стесняясь, плакал. Он пошел к Насте, чтобы помириться, а ему сказали, что она улетела на Дальний Восток. Неожиданно приехал ее отец и забрал ее с собой.
Плачь не плачь, сказал я, а она уже на другом конце земли.
Но у меня есть адрес, сказал Сашка. Я могу ей написать письмо. Если она захочет, я расскажу правду всем ребятам. И с грустью добавил: Я предатель. Вот что меня убивает.
Это кого хочешь убьет.
Сашка помолчал-помолчал, а потом с обидой в голосе ответил:
Тоже друг, не можешь даже успокоить!
Не могу я тебя успокаивать, сказал я. Я сам подлец и предатель.
И я рассказал Сашке про контрольную в первом классе, и про Наташку, и про то, как я размотал десять рублей, и про мамин забытый день рождения.
Про первоклашек это ерунда, сказал Сашка. Плевать тебе на них.
Это ты зря. Их обманывать нельзя. Они всему верят.
Все равно они научатся врать, упрямо сказал Сашка. Все люди врут, особенно в детстве.
Нет, не научатся. Эти не будут врать. А если кое-кто из них соврет, то мне бы не хотелось к этому прикладывать руку.
Ну, а как же нам теперь дальше жить? спросил Сашка. Придумай что-нибудь, ты же умеешь.
Можно дать клятву, что мы больше никогда не будем предателями.
Давай клятву или не давай, сказал Сашка, а старого не воротишь.
Мы вспомнили обо всех своих неприятностях, и нам расхотелось давать клятву.
За окнами темнело, а затем эта темнота проникла в комнату.
Зазвонил телефон. Это была моя мама. Вдвоем с тетей Олей они ждали меня на именинный пирог!
Пошли, сказал я, у нас именинный пирог.
Мы вышли на улицу, и нам сразу стало лучше. Горели огни, сновали и толкались люди. Шел мелкий дождь: такая зима стояла.
Мы купили маме цветы на Нинины деньги и пошли есть именинный пирог.
Несколько дней прошли в полном затишье. К первоклассникам не ходил, но они прибегали ко мне чаще, чем раньше. Все, кроме Наташки. Каждую перемену по нескольку человек.
Только теперь в нашем классе никто надо мной не смеялся. Я думаю, что некоторые из наших даже завидовали, что эти дети так ко мне привязались. А тут на одной из перемен ко мне пришел новичок, Леша Шустов, принес в подарок пирогу, слепленную из пластилина, и в ней сидело двадцать пять индейцев с перьями на голове и серьгами в ушах и носу. Двадцать четыре человека сидели на веслах, и один был рулевой. Крохотные такие фигурки, непонятно, как он их слепил.
Забавный он парень, сосредоточенный и молчаливый. Я с ним познакомился недавно. Как-то зашел в первый класс, по привычке, и нарвался на него.
А чего ты здесь сидишь? спросил я его.
Леплю, ответил он. Дома ругаются, что я все пачкаю.
Честно говоря, меня это возмутило. Что ж, они не понимают, что ему охота лепить?
А кто ругается? спросил я.
Бабушка, известно кто, ответил он. Говорит, лучше делом займись. Читай или уроки делай.
Складывай книги, приказал я. Пойдем к твоей бабушке.
Нет, сказал он, я лучше здесь. Не люблю я, когда она меня пилит. Потом внимательно посмотрел на меня и спросил: А ты кто?.. Боря?
Да, признался я.
И тут он без слов быстро стал запихивать в портфель книги и тетради и уронил кусок пластилина на пол, раздавил его и виновато посмотрел на меня.
Вот всегда у меня так, сказал он.
Ничего, приободрил я Лешу. В большом деле у всех бывают накладки.
Хороший он паренек оказался, и бабушка тоже ничего. Только они друг друга не всегда понимали.
Все наши набросились и стали рассматривать эту пирогу и удивляться. А Лешка от смущения убежал. А тут, кстати, появилась старшая вожатая Валя Чижова, взяла пирогу в руки и сказала:
Да он талантище! Збандуто, ты должен отвести его во Дворец пионеров. Его надо учить.
Потом, уже на ходу, так, между прочим, бросила:
Да, с тобой все решили. Зайди ко мне, расскажу. И убежала.
Только я вскочил, чтобы бежать за Валей и узнать, что там со мной решили, как ворвались Толя и Генка и сказали, что Наташку увезли в больницу.
У меня прямо все похолодело внутри.
У нее заболел живот, и ее увезли, сказал Генка. «Скорая» приезжала.
Я побежал в учительскую. Я бежал так быстро, что Генка и Толя отстали от меня. Когда я вышел из учительской, весь первый «А» стоял около дверей.
У нее аппендицит. Ей сейчас делают операцию. Через два часа я пойду в больницу, сказал я. Кто хочет, может пойти со мной.
Потом я побежал вниз и из автомата позвонил Наташкиной бабушке и соврал ей, что Наташка задержалась в школе. Не мог же я сказать, что Наташке вот сейчас делают операцию.
Когда я вышел после занятий на улицу, то у школьного подъезда меня ждал весь класс. Даже Зина Стрельцова.
У матерей отпросились? спросил я.
Они закивали головами.
Мне мама велела, ответил Генка, чтобы я не приходил домой, пока все не закончится.
А моя мама сказала, что сейчас аппендицит не опасная операция, сказал Гога.
«Не опасная»! возмутился Толя. Живот разрезают. Думаешь, не больно?
Все сразу замолчали.
Ребята остались во дворе больницы, а я пошел в приемный покой.
Оказалось, мы пришли не в положенное время и узнать что-нибудь было не так просто. Какая-то женщина пообещала узнать, ушла и не вернулась.
Потом появился мужчина в белом халате и в белом колпаке. Вид у него был усталый. Может быть, это был хирург, который делал Наташке операцию?
Здравствуйте, сказал я, когда перехватил его взгляд.
Здравствуй, ответил он. А чего ты здесь, собственно, ждешь?
Одной девочке делали операцию, а я пришел узнать.
Ты ее брат?
Нет, сказал я, вожатый.
А, значит, служебная необходимость. Понятно.
Нет, я так просто, сказал я. Да я не один.
Я показал ему на окно. Там во дворе на скамейках сидели мои малыши. Они сжались в комочки и болтали ногами. Издали они были похожи на воробьев, усевшихся на проводах.
Весь класс, что ли? удивился хирург.
Я кивнул.
А как девочку зовут?
Наташа, ответил я. Маленькая такая, с косичками. Ее отец тоже хирург. Только он сейчас в Африке. Может, встречали. Морозов его фамилия.
Морозов? Нет, не знаю. Впрочем, это не важно. Подожди И пошел наверх.
А я разволновался до ужаса. Я, когда волнуюсь, зеваю и не могу сидеть на месте: хожу и хожу. Зря я не запретил Наташке ездить на пузе по перилам лестницы. Ведь из-за этого все и получилось. Она съехала на пузе и не смогла разогнуться.
Я знал, что Наташка любит так ездить, и не ругал ее. Ругать ее было глупо, потому что я сам так катаюсь. А у меня железное правило: никогда не ругать детей за то, что сам не прочь сделать. Сначала сам избавься, а потом других грызи. А теперь я себя во всем винил.
Наконец появился хирург.
Можете спокойно отправляться домой, сказал он. Я только что видел вашу подружку. Она хорошо перенесла операцию. Завтра приходите и приносите ей апельсины и сок.
Он улыбнулся и подмигнул мне. «Чудак какой-то в белом колпаке, подумал я. Чудак. Распрекрасный чудак». В ответ я ему тоже подмигнул. Иногда такое подмигивание действует посильнее слов.