Глупцы-ы! Беги-ите!
Пойду, сказала Аня.
Пошли, сказала Наташа.
Развернулась и шагнула к двери. Аня, помедлив, развернулась к хозяевам кабинета и нерешительно проговорила:
Простите. Спасибо. А с анкетой еще надо что-то?..
Леночка сладко улыбнулась ей. Юля опять на миг вскинула руку и сделала прощальный взмах. Паша, опустив глаза, стирал свой текст строка за строкой.
Наташа гулко сообщила из коридора:
Анонимов не берем. Как звать, в последний раз спрашиваю?
Аня.
И Паша, так и не оглянувшись, сказал:
Удачи, Аня.
Глава восьмая
Комнатку не открывали лет десять. Дверные петли и механизм замка свыклись с монолитной неподвижностью. За дверью годами стоял стылый мрак, в котором неощутимо оседали миллионы пылинок. Они отслаивались от полвека не беленного потолка и некрашеных стен, от тронутых ржавчиной металлических стеллажей и от сотен папок, конвертов, бандеролек и стопок со старой рыхловатой бумагой. Даже снаружи замочная скважина прикрылась плотным пылевым налетом.
Проковырять его потемневшим ключом удалось не сразу. Но удалось.
Замок долго и мучительно щелкал, до последнего уворачиваясь от крайнего положения. Дверь тоже поупиралась, поддавшись лишь третьему рывку с обиженным визгом. Десятилетнюю пыльную тьму рассекли и отодвинули полосы рассеянного света из коридора, переложенные двумя длинными тенями широкой и узкой.
Наташа полюбовалась уходящими под потолок стеллажами вдоль каждой из трех стен узкой каморки и сообщила:
Ух сколько. Всё наследие «Пламени», с советских времен и до последних, конца нулевых. Видишь, полки подписаны? Вот с этим тоже тебе, Ань, разбираться. Но в последнюю очередь.
Она щелкнула выключателем, без толку, и провела рукой по кромке полки с покоробившимися наклейками «1986», «1987», «Карикатуры 19901995». На ладони остался длинный серый хвост пыли. Наташа брезгливо отряхнула руки. В свете из коридора заклубились густые облака. Аня чихнула и испуганно полезла за салфеткой.
Будь здорова, сказала Наташа. Тут весь архив журнала: подшивки, оригинал-макеты, черновики, рабочие материалы, принятые рукописи, переписка с авторами и так далее. Как с пакетом для рассылок и SMM закончишь, берись за это. Надо хотя бы приблизительно понять, что нам досталось-то.
Это просто описать надо, по содержимому? Или полностью оцифровать?
Наташа посмотрела на нее с укоризной.
Ань, ну мы же не звери. Полностью если тут работы на три года минимум. Да и не надо никому. Ты концепт перезапуска поняла?
Ну да, связь времен, ростки будущего в прошлом и так далее.
Наташа кивнула и пояснила:
Соответственно, в каждом номере ну, в первых точно, будет свежак, это раз. Пульс и свежее неровное дыхание текущей сарасовской культурки, значит. Второе будет типа классика из старых номеров «Пламени». Журнала в сети нет, вообще, никто не додумался оцифровать, так что можно хоть целиком перепечатывать, всё равно уникальный контент. Ну и будут, в-третьих, жемчужины из портфеля старой редакции что не смогли напечатать по политическим и каким-то другим причинам, или просто не успели.
Понятно, сказала Аня. И на мне второй и третий пункты?
Пока только третий, и то не сразу. Тут интуитивно понятный интерфейс: в папках вышедший и отработанный материал, в пачках отвалы породы. А это явно последний самотек, не сортированный еще.
Наташа сняла с вершины одной из пачек несколько рукописей и принялась листать, морща нос, щурясь и поясняя:
Ага, перспективные тексты тут сразу видно, они с закладками, уже проще ориентироваться. «Печать Иуды». Ой-й. Борцы, трибуны, обличители. Вот такое вот, ну и всякий бред и порнуху, рубрика «Горячие язычки Пламени», я бы сказала, непризнанные гении такое любят, ты, короче, не смущайся, а сразу выкидывай. Год-то какой, с ума сойти, это ж мне сколько было
Я только родилась, сказала Аня.
Наташа посмотрела на нее с уважением.
Молодец. В первый день начальницу старухой назвать это свидетельство огромной беззаветной храбрости.
Аня смущенно хихикнула. Наташа продолжала, просматривая всё новые папки и стопки бумаг:
В общем, полистай без фанатизма, можешь даже с сотрудниками того «Пламени» созвониться, вдруг подскажут чего. Телефоны я дам. Главред-то помер давно, но замы остались. Хотя что они помнят, сто лет прошло, даже ты родиться успела. Ну и в маразме, поди, все. Да и сама справишься, там надо-то О, мемасики.
Она продемонстрировала пачку карикатур. Аня вежливо кивнула и сказала:
Я, наверное, с архива начну.
Имеешь право. Но главное раскрутка в сетях. Возрождение легендарного журнала силами вонючей рекламной шарашки, бла-бла-бла. «Вонючей» не надо. А рубрика «Из неизданного» уже вторая задача. Подбери на полгодика где-то.
То есть шесть текстов.
Плюс-минус. Находишь внятное мне показываешь, печатаем.
А Баженову? уточнила Аня.
Сам увидит, отрезала Наташа. Он освобожденный мужчина-главред-депутат. Пахать нам, это как
Она вдруг запнулась и пояснила другим тоном:
Аньк, есть шанс в четыре руки сделать круть, какой пятнадцать лет не было. И не будет, коли у нас не получится. Чего ты?
Аня, улыбаясь, показала ей экран телефона.
Группы уже зашевелились. Про подписку вопросы и «куда рукописи слать». О, как раз: «Сохранился ли архив?».
Наташа, изобразив радостное удивление, констатировала:
Народ хочет знать. Ответь, как я учила. И про архив да, скажи, ждите, бойтесь.
Хорошо. А современные тексты не на мне?
Разве что с публицистикой поможешь, сказала Наташа, безуспешно отряхивая руки.
Аня поспешно протянула ей санитайзер и крем для рук, Наташа приняла, благодарно кивнув, и продолжила:
Классиков и современников у нас хоть подмышкой жуй, сама сейчас увидишь. Тридцать три богатыря и пятьсот богатырих, и у каждого чумадан великих произведений.
Ой.
Ладно еще журнал безгонорарный, но и за славой очередь такая, что только отпинывайся. Еще бы они в большинстве не были адской графоманью Впрочем, не будем о грустном, будем о печальном. Реанимацию «Пламени» Баженов придумал и выбил, это его личная игрушка и немножко красивый фан для властей, типа они культурные, продвинутые и так далее О, фотки это круто. Хорошее фото полномера спасет. Но с ними разбираться надо, с авторскими правами такие замуты бывают засудят и три шкуры снимут. Прибери пока.
Аня приняла несколько пухлых конвертов с крупными черно-белыми фотографиями и показала, что готова благоговейно внимать дальше.
Так вот, о Баженове. Он всё обосновывал, с губернатором, спонсорами и так далее договаривался. На нем и политическая часть. А современные тексты это как раз политика, политес, вернее. Всех уважить, сама понимаешь. Поэтому половина первого номера будет про Чернавина, он у нас главный писатель всех времен и народов области все-таки Читала?
Аня виновато покрутила головой, потихоньку изучая рукописи, которые почтительно держала перед грудью.
Придется. Сочувствую. Он ничего такой на самом деле, с водкой не потянет, а вот под самогон и балалайку вполне. Ох, сопьюсь я с ними, точно сопьюсь. Ладно, пошли печеньки и чай к собранию наших полуживых классиков разносить. Ты чего?
Всё нормально, сказала Аня, подавив вздох.
Наташа объяснила, пытаясь захлопнуть непослушную дверь:
Писатели обычно страшно прожорливы. Особенно с досады, что водки нет. А, на будущее: нападет писатель выпить не давай. Сгинешь.
Справившись с дверью и замком, она вручила ключ Ане и устремилась в конец коридора. Аня с трудом убрала ключ в карман и с еще большим трудом убрала руку от рукописей, за которые хотелось взяться немедленно. Она счастливо вздохнула, извлекла телефон и зашагала за Наташей, на ходу набирая ответ на вопрос в соцсети.
Нельзя заставлять читателя ждать.
Читатель ждал в темной зашторенной комнате странного убранства: на тросике, натянутом вдоль стены, висели плечики с очень разной одеждой пиджаками, униформой, спецовками и повседневной, среди которой не нашлось бы разве что черного худи. В углу стоял стеллаж, уставленный причудливой коллекцией современных головных уборов, от бейсболок и ушанок до полицейских фуражек и строительных подшлемников. На полу вокруг стеллажа теснилась разномастная обувь.
Небольшой стол у окна был подсвечен экраном ноутбука. Экран занимала страница группы «Журнал Пламя» в соцсети. Страница была полупустой: несколько старых обложек и релиз, завершающийся словами «Рукописи не горят, но Пламя не гаснет. Пойдем на свет вместе». Под релизом висели всего два комментария.
Первый «Полина: А сохранился ли архив журнала? Я предполагаю, оттуда можно много интересного взять».
Второй «Николай: какие тексты принимаете?)))».
Под вопросом Николая заморгал значок, сигнализирующий, что кто-то печатает ответ. Через секунду он явился: «Журнал Пламя: Николай, файл с требованиями к текстам прикреплен к описанию группы».
Мужчина, неподвижно сидевший перед ноутбуком, рассматривал ответ очень долго, а потом принялся набирать текст в телефоне, лежавшем на колене. Отправленное сообщение звякнуло.
На экране ноутбука вспыхнул ответ Николая: «понял спасибо».
Мужчина положил телефон на стол и принялся набирать в ноутбуке реплику от имени Полины: «Буду признательна за содержательный».
Значок «Собеседник печатает ответ» заморгал снова.
Мужчина стер текст и перешел в режим ожидания.
Он умел ждать, отслеживать перемены и использовать обстоятельства. В этом отношении за четырнадцать лет ничего не изменилось.
Он и сам не слишком изменился с тех пор, хотя даже Наташа, которая до сих пор время от времени видела его в кошмарных снах, вряд ли узнала бы его. Ведь видела она только черное худи, которое убийца ее матери с тех пор не носил.
Часть вторая. Извлечь из архива
Глава первая
Редкие машины жужжали за черными окнами, под потолком звенела древняя люминесцентная лампа, а плотно закрытая дверь всё равно пропускала неровный бубнеж из торцевого зала. Леночка медленно и громко тюкала по клавишам, явно заполняя таблицу, на которую поглядывала с утомленной ненавистью. Паша стрекотал почти беззвучно.
Юля, насладившись звуковым сопровождением реальности, не стала возвращать наушник в ухо, а убрала его в футляр вместе со вторым, захлопнула ноутбук и глянула на циферблат фитнес-браслета. Пора. Она встала, сунула ноутбук в сумку, у двери надела пальто и сказала, внимательно изучая себя с помощью селфи-камеры телефона:
Я в мэрию и в водоканал. С Му-му рядом и ищите, если что. Споки ноки.
Юля сделала ручкой. Паша махнул в ответ. Леночка не отреагировала. Юля вышла, неплотно прикрыв дверь. Это добавило громкости, но не внятности напористым речам далеких ораторов, перебивающих друг друга.
Леночка прекратила печатать и сообщила с глубоким чувством:
Школа клоунов. Мало нам было Наташкиных хохмочек, потом Юлька у нее нахваталась. А теперь еще и этих подвезли. Они каждый день вопить будут?
А я бы послушал, сказал Паша. Журнал, настоящий! А не наша хрень рекламная
Эта хрень рекламная тебя кормит, напомнила Леночка. «Вечерки» нет, забудь. И журнал этот ненадолго; набалуются и грохнут. Кстати, из пресски звонили про волонтеров. Я сказала, завтра модуль будет.
Сказала значит, будет.
Влетишь, предупредила Леночка. На всю зарплату.
Ай, сколько той зарплаты-то
Уж побольше, чем в «Вечерке» было.
Паша вздохнул. Леночка ужаснулась:
Неужто поменьше?
Меньше не бывает в принципе. Всё равно жалко. Там я делом занимался, а не этим вот.
Он со стуком отодвинул клавиатуру. Кресло попробовало разложиться. Паша спешно выпрямился.
Радуйся, что такое есть и что платят предложила Леночка, оборвала себя раздраженным жестом и вернулась к таблице. Паша опять прислушался к далекому спору и завозился, чтобы встать, не роняя себя и всё вокруг.
К Наташке попрошусь писать, пробормотал он. Если соплюху взяли без опыта Без сисек даже
У тебя с сиськами еще хуже, заметила Леночка.
Паша придвинул клавиатуру и тут же в сердцах ее отодвинул. Леночка ехидно улыбнулась таблице и посоветовала:
Ну вот и объедините размеры. Поклонись ей, приглянись, станешь звездой литературы. Если через этих бесноватых пробьешься.
Она кивнула на дверь. Далекий спор звучал чуть громче.
Глава вторая
На столике за опустевшими блюдцами и бутылками выключились, синхронно щелкнув, два бурлящих чайника. Полтора десятка человек вокруг, в основном пенсионного возраста, бурлили, не собираясь выключаться. Аня осторожно скользила между ними, то и дело останавливаясь, чтобы уберечь от опрокидывания поднос, уставленный колоннами бумажных стаканчиков и разномастными коробками с печеньем и пакетным чаем. Беречь было непросто: гости были буйны и в речах, и в жестах, а комната, издевательски названная конференц-залом (причем, скорее всего, не раньше сегодняшнего утра), оказалась рассчитанной на чопорные посиделки, а не на дискуссии в жарком, тем более мобильном режиме. Но писатели повскакали почти сразу, и вернуть их в сидячее положение оказалось невозможно. Каждый, похоже, считал, что убедительность выступления прямо пропорциональна громкости и высоте, с которой оно льется. Самый приземистый дедок, натурально, подпрыгивал на ударных моментах выступления, которого всё равно никто не слышал, потому что почти все выступали одновременно и напористо.
Было громко, жарко и невыносимо тесно. Тесноты добавляли высоченные, по грудь, стопки газет и листовок разной степени древности, громоздившиеся возле двери, а также верхняя одежда, которую гости то и дело поднимали, нечаянно сбросив со спинок хлипких складных стульев. От одежды несло табаком, по́том и несвежестью, от гостей тем более.
Аня с трудом обогнула самого несвежего, кажется, и самого громкого оратора крупного старика с лысой макушкой и седыми прядями до плеч. Пряди были засаленные, как и коричневый костюм, под который старик поддел пестрый свитер. От одного взгляда на него становилось душно, а от воплей еще и тошно и от интенсивности их, и от смысла. Аня, как и все присутствующие, накрепко запомнила, что это Дарченко Максим Эдуардович, глава местного Содружества писателей, автор множества публикаций в центральной прессе и местных сборниках, а также дипломант кучи премий с нелепыми названиями. Сборники, вырезки и дипломы он притащил с собой в здоровенном драном пакете, но от мысли козырять ими отказался, обнаружив, что половина гостей подготовилась к встрече столь же основательно.
Дарченко решил брать горлом.
Магистральным направлением нашего общего журнала должно стать патриотическое воспитание! проревел он.
Голос у Дарченко был надреснутым, но зычным.
Публика вскипела, причем только часть невнятным словом, а другая активным действием, как по команде бросившись к чайному столу. Видимо, многие заинтересованно следили за дрейфом Ани сквозь писательские торосы и отдельные ропаки. Над столом замелькали шерстяные, кружевные, заштопанные рукава, из которых торчали столь же разнообразно постаревшие пальцы, с одинаковым проворством расхватывавшие печенье, пакетики с чаем и бумажные стаканчики.
Аня, едва успев увернуться от сцепленной пары одетых в черное старушек, чуть не попала под размашистую струю кипятка ее в стиле удалого бармена метнул себе в стаканчик бритый наголо пузатый мужик средних лет с ироническим прищуром, и вжалась в угол, глядя и слушая с безнадежным ужасом. Наташа ободряюще кивнула ей из противоположного угла и вернулась к негромкой беседе с Баженовым.