Ну и пошла потеха!
***
Взмахнет Акулина рукой я маму родненькую вспоминаю. Наискосок от жопы до плеча как будто раскаленной саблей меня рассекает. Дергаюсь, напрягаюсь весь, а пошевелиться ни-ни! Будто пригвожден я к полу её тяжелой стопой. Взмахнет еще разок брательник мой Николаша визжит да охает, тоже, как червяк под её правой пятой корчится. А она два раза по мне протянет, так что слезы из глаз просто сами брызжут, и два по Коле тот аж заходится криком. Потому как боль от тех прутьев невыносимая была. Это потому, что порола нас Акулина в самой парной, по разгоряченным телам, когда не то что розга, а и малейшее прикосновение особо остро ощущается.
Выли мы с братом, скулили, молили о пощаде, да только без толку всё это было. Порола нас эта сучка с особым наслаждением, в первый раз, и этот первый раз для неё как самый первый оргазм за ночь особо вкусным казался. Потом она нас каждый день ведь охаживала, но сама признавалась, что как в первый раз уже того эффекта никак не могла достичь. Всё как будто чего-то не хватало. То, да не то. Кайф притупился. Вот и изощрялась потом в наказаниях своих и мучительствах особым образом. Но об этом после.
А в тот раз чувствую, что уже не могу орать горло саднит и рот пересох. А не орать тоже не получается, садюга это кладет удары рядком, вдоль спины, в ложбинку между ягодиц норовить прутом попасть там особо болючее место, а я даже повилять жопой не могу прищемила Хозяюшка мою голову жирной своей пяткой будто голову в медвежий капкан сунула. Коля тоже, смотрю, уже зажмурился и хрипит как-то по-особому, нехорошо так хрипит. Как бы не сердечный приступ у него случился, думаю я с надеждой, что мысли мои Акулинушка прочитает, и хотя бы брательника помилует.
Наивный был, да. Думал, что разжалобить можно этого монстра.
Только когда уже совсем от боли стал сознание терять, она прекратила пытку. Да и то лишь потому, что самой жарко стало махать прутом. Кстати, прут тот раза два уже сломался, так что я за вторым и третьим ползал, поливая своими слезами и потом горячие доски пола.
Пинками нас выгнала на свежий воздух, на лужайку перед баней, сама вышла голая, распаренная, тоже вся мокрая от пота, но довольная похоже обкончавшаяся во время экзекуции. И не мудрено по довольной, лоснящейся роже её было видно, что высечь мужика прутом для неё самый сладкий секс.
Облейтесь, говорит, холодной водичкой, сейчас продолжим. Это лишь разминка была. Основное наказание еще впереди!
Я поливаю брата из деревянной бадьи, он меня. Смотрю, а его спина вся багровыми рубцами покрыта. До крови в некоторых местах распорола кожу розга. По глазам Николаши понимаю, что и он в ужасе видимо, и моя спина в таком же плачевном состоянии находится. Холодная вода вроде притупила немного боль, но понятно же, что сейчас мы просто умрем, если она хоть разок по иссечённым местам нас ладошкой хлопнет! Нельзя нас сейчас пороть, нельзя! На колени мы с Колей повалились, не сговариваясь перед Хозяйкой, в ноги ей кланяемся, молим наперебой:
Прости, Акулинушка, дай передохнуть, правда плохо нам, отложи наказание хоть на завтра, ей-богу, кончимся мы в этой баньке
В общем, хрень какую-то несём. А у меня в подкорке засела одна-единственная мысль: но ведь можно же как-то сбежать от этой уродины! Ведь не связаны мы, не на цепи сидим, всего лишь силой своего колдовства она нас держит, значит, можно будет дождаться, когда она отойдет подальше и рвануть! Хоть за забор перескочить, а там, глядишь, и избавиться от наваждения её проклятого! С ментами вернусь братана выручать лично ей морду набью, скотине!
А она лишь посмеивается, забыл я в полубреду, что мысли мои для неё как тихий шёпот чуть прислушайся и всё слышно!
За ментами решил сбегать, сердешный? спрашивает меня Хозяйка и весь пучок розог, оставшийся, из бани выносит. Выбирает прут потолще, поупругее. Проверяет, как он в руку ложится, взмахивает им приноравливаясь. Представляет, как теперь уже меня одного персонально протягивать этим прутом будет. Притом не спешит. Ей явно сам процесс подготовки не менее нравится, чем сама порка. Да и моим ужасом и отчаянием она еще не вполне насладилась, упивается, поглядывая мне в глаза.
А я плачу. Хотя сам не замечаю, как рыданья спазмами горло и грудь сжимают, как слезы ручьями текут по лицу. Плачу как в детстве. Ну и сломался я как ребенок в этот момент. Упал ничком Хозяюшке прямо в ножки, обнимаю её ступни лоснящиеся, лицом к ним прижимаюсь и, рыдая, говорю что мол, всё, не могу больше, на всё согласен, рабом её буду до конца жизни, только не мучай больше, госпожа ты моя любимая, отложи хоть до завтра наказание.
Рабом, говоришь, готов моим стать! весело смеется Акулина. На всю жизнь?!!
А сама розгой всё сильнее помахивает.
Ну а чего ж раньше-то не сказал?! Это ж совсем другое дело! Хорошо, так и быть, отложу до завтра твоё наказание. Сегодня отдыхай.
Я ушам своим не поверил от счастья, а потом слышу:
А вместо тебя сегодня твой братка всё по полной получит. И за себя, и за тебя ласково так говорит Акулинушка, елейным можно сказать голоском. Подставил ты его сегодня, подвел под монастырь. Давай, Николаша, заходи в парную. Сейчас мы продолжим
На меня Коля даже не взглянул, проходя в дубовую дверь бани. Лишь лицо руками закрыл и всхлипнул, как маленький. Зато Акулина широко мне улыбнулась и приказала:
А ты здесь, под дверью посиди, послушай, что там будет происходить. Аккурат для тебя этот урок я затеяла. Чтобы понял ты кое-что
Что я должен был понять не знаю. Сидел и слушал, как выл мой Коленька там, в парной, как по мокрому ложились жгучие удары розги на его залитую потом и уже теперь и кровью спину. Как ревел он белухою, а потом затих. И только жалобно так вскрикивал время от времени, когда уже совсем больно видать было.
Выполз он на этот раз из бани на свежий воздух, а лицо его потемнело, и слезы уже высохли. Только губы у него тряслись, и глаза совсем потухли. Никогда я таким брата не видел.
Зато Акулина прям расцвела вся от удовольствия. Будто рота голодных солдат там её трахнула. Я уж, дурак, подумал, что отстанет она от нас по крайней мере на сегодня. Успокоится, удовлетворившись. Но не тут-то было.
На меня она взор свой ласковый обратила, подошла ко мне поближе, пиздой своей горячей и мокрой в лицо меня пнула.
А ну-ка, отлижи!
Я чуть со стыда не сгорел! На глазах у брата, которого только что эта ведьма до крови исполосовала, я должен еще и вылизывать её истекающую соком пизду! Уж лучше бы она меня
Но не смог я даже додумать эту мысль. Никаких во мне сил не осталось для внутреннего протеста. Ляпнул сдуру, что рабом её хочу стать, лишь бы от боли избавиться, да видать слово и правда не воробей. Вот и стал рабом, внутренне сломался, сам себя теперь не уважаю и готов что угодно ей вылизать лишь бы А что «лишь бы»? Пороть она вроде меня сегодня не обещала, чего я испугался-то? Да только не испуг это, понял я, а покорность. Лишь бы она довольна мной осталась вот что не решился я додумать. А она услышала меня снова и подсказала эту подлую холопскую мысль. Я и вправду теперь холопом её стал, заодно и брата подставив
Но деваться-то некуда. Приподнялся я на коленях перед ней, потянулся к её набухшей от соков пиздёнке, приготовившись вылизывать. А Акулина неожиданно, со смехом, ко мне задом поворачивается! Лижи, мол, холопская морда, мне задницу! И руками свои булки упругие раздвигает! Смотрю, Коля мой даже отвернулся, чтобы не видеть этого позора. Только от Хозяюшки нашей не спрячешься. Грозно так она на него цыкнула, и Коля открыв рот стал смотреть. Стал смотреть, как я сую свою физиономию в эту раздвинутую, распахнутую словно пасть Ваала ведьмину задницу. Как упираюсь носом во что-то мягкое, горячее, скользкое и липкое от пота и смазки, как чавкая начинаю всю эту прелесть вылизывать зажмурившись, чтобы белого света не видеть.
Вот не помню, какая она была на вкус. Вроде бы кислая, и немного соленая. Помню, что охала Акулинушка наша от блаженства, постанывала и вздыхала томно так, да подмахивала задом, все сильнее прижимая меня к стенке. Думал, расплющит мне нос своей необъятной жопой. Долго лизал. Язык одеревенел с непривычки-то. Я вообще-то бабам никогда не полировал даже кунку, тем более под хвостовик залезать ни боже мой! Воротило даже порнуху такую смотреть. А тут самому пришлось изучать тонкую науку ануслинга. Это я потом узнал, как правильно, по научному отлизывание женской задницы называется. А тогда просто чавкал и ждал, когда же она наконец насытится моим унижением и кончит. Пусть мне в лицо даже пёрнет, лишь бы всё это поскорее прекратилось бы!
Забыл же, идиот, что она прекрасно всё слышит, вот и накаркал. Пёрнула, сука. Несильно так, но припустила шептуна.
Впрочем, в тот момент я даже и не почуял ничего такого, особо противного. Всё думал, как же так опустился, что садистку бабу облизываю, которая над моим братом глумилась и чуть до обморока его не довела! Вот себя от боли спас, еще и её ублажаю! Как будто бы её благодарю, что не меня, а его она высекла. Приятно ей делаю, жопу готов лизать!
Стыд меня с ума сводил. Чувство вины.
Хотел было умыться, но Коля меня опередил. К бадье с водой кинулся и давай умываться, а мне так рукой машет, мол не подходи. Я что ты, братка, давай помогу, полью водички-то. А он мычит, головой крутит из стороны в сторону, глаза закрыл и рукой всё меня отгоняет. Я наклонился над ним, чую, что он него женской мочой несёт. Вот оно что! Обоссала она его там, в бане-то!
Умылись мы кое-как, сидим рядом, друг на друга нет сил даже посмотреть. Хотя чего тут стыдится-то? Сопротивляться злой ведьме мы все равно не в состоянии. Что мы можем сделать, если даже мысли наши о побеге она легко читает. Да и честно говоря, у меня лично и не осталось таких мыслей. Апатия полная. Лишь бы не била она нас больше, не заставляла работать, дала бы отдохнуть. Но солнце еще высоко было, так что отдыха холопам никто предоставлять не собирался.
Улеглась опять эта стервоза в свой шезлонг, чуть халатиком прикрылась, а так как голой была, так и осталась, ничуть нас не стесняясь. Да и чего нас стесняться-то? Холопы мы её, сами это понимаем, и она прекрасно видит, что мы это понимаем. Смирились. Её это наше смирение особенно радует, омуты-глазищи её сияют надменным огоньком. Наконец-то настоящей барыней себя ощутила, видать давно у неё никто в холопах не бывал, в ногах не валялся да под розгой не страдал. Изголодалась по власти над невольниками её темная сущность. Интересно, почему так? Неужели кому-то удавалось от неё сбежать? Или, не дай бог, изводила она их до смерти?
Да только размышлять над этими странными явлениями у меня времени не было. Велела наша новая госпожа уборку начинать. И в бане, и по всему двору всё в порядок приводить. Дрова Колей наколотые ровненько под навес сложить, всё до единой щепочки убрать, даже кору подмести. Баню всю промыть и вытереть насухо. Кипяток оставшийся перелить в отдельный бидон и отнести в дом. В общем, гоняла нас, как новобранцев. Только одно дело закончишь, тут же следует новый приказ. Спешишь выполнить, чтобы хоть минутку передохнуть она еще работу тебе придумала. И главное постоянно издевается: вот закончите, говорит, уборку и всё можете полчасика на травке поваляться. А сама новые задания одно за другим нам выдает. Туда сходи, то принеси, здесь подмети, там вычисти, да ещё крапиву вдоль забора всю повыдерай! И да голыми руками выдёргивай эту крапиву распроклятую, нет, мол, у меня для холопов никаких рукавиц, не предусмотрено!
Так до вечера над нами глумилась. Солнышко уже к закату катится, а мы стоим перед ней почти голые (хорошо хоть труселя разрешила надеть), она валяется в своём шезлонге и посмеиваясь так говорит:
Ну извините, что так получилось, не виновата я, что вы такие недотёпы и отдохнуть у вас нет времени. Пошустрее надо быть. А сейчас пора ужин готовить идите на кухню, картошку чистить. Жрать-то, небось, хотите?
Тут вспомнили мы, что с утра у нас маковой росинки во рту не было, желудки аж взвыли и заурчали от голода. Пошли чистить картошку, куда деваться-то?
Накормила, правда, нас Акулина вкусно. Вкусно, но мало. Правда и тут не обошлось без унижения. Поставила перед нами по миске тушеной картошки с каким-то мясом (уж не человечина ли?). Но не на стол, а на пол!
Чего смотрите? говорит. Давайте, жрите, свиньи.
И ногой своей миски в нашу сторону подталкивает. А сама как всегда издевательски над нами посмеивается. Она вообще веселая в тот вечер была.
Ну нам не привыкать уже было на колени перед ней бухаться. Встали и тут на четвереньки. Видим, что никаких ложек она нам не выделила, сообразили, что придется так, по-собачьи хавать. Но не до политесу уже было, слюни практически на пол капали. Сунули мы с браткой в эти миски свои морды страдальческие, а эта скотина тут же голыми своими ногами их от нас закрыла, нате, мол, целуйте, холопы, мне ножки, прежде чем есть. Благодарите свою барыню!
Переглянулись и молча расцеловали её пухлые ступни. Не впервой уже. Да и мысли не возникло, чтоб уклониться-то. Как нормальное явление мы теперь такое поклонение воспринимали. После всего, что она с нами в тот день сделала.
Жрём, а она нас по головкам гладит ногами. Как пёсиков своих послушных. А кто мы есть теперь, разве не пёсики?
А после ужина повела нас Акулина в свою опочивальню. И сделала Николаю роскошный подарок, от которого он, правда, потом часто плакал и впадал в странную задумчивость, почти что в депрессию. Распахнула она перед нами свой огромный шкаф-гардероб весь забитый роскошными нарядами и говорит Коле:
Выбирай, холоп. Какое платье у меня стащить хотел? Накажу, как и обещала, но платье подарю. Любое!
Коля завис, тупо разглядывая всё это несметное для него богатство. И стыдно ему было до чёртиков, и глаза аж сумасшедшими сделались от вожделения. Вот, оказывается, о чем он втайне от всех мечтал до сорока лет-то! Вот что его изводило по ночам в горячих влажных снах.
Любое, говорит, подарю. И было из чего выбирать! И роскошные бальные платья со всякими украшениями (я в них нихера не смыслю, но Коля, наверняка оценил!) и попроще и поскромнее, на любой вкус! А выбрал он всё равно то, в котором Акулина нас вчера встречала. Уж больно оно запало ему в душу. Ухмыльнулась Хозяйка наша его выбору, как будто по особому его оценила, и отдала ему, приказав тут же надеть.
Засмущался еще сильнее мой брательник, не знал, куда взгляд спрятать. Но Акулина строга и пытаться её осушаться, хоть и в мелочах, весьма чревато. Мы это уже поняли. Так что пришлось Коленьке тут же, при нас, в платье своей жестокой барыни втискиваться. Правда, оно ему в самый раз подошло. Но лишних движений теперь Коля себе позволить не мог. Мужчина в женском платье обязан вести себя соответствующим образом как скромная взрослая женщина. Собранно и аккуратно. Каждый свой шаг надо контролировать. А Коля мой поначалу в таком наряде нелепо выглядел, но разве захочешь еще разок в парной оказаться под розгами-то? Так что быстро освоился.
А мне-то каково на него смотреть было? Глаза б себе выколол лучше! Но постарался больше в пол пялиться, чтоб лишний раз с омутами-глазищами Акулины не встречаться взглядом. И так куклой себя чувствовал в её присутствии. Тряпичной такой куклой петрушкой, которую на руку надевают
***
Хотите узнать, как проходит обычный наш день? Пожалуйста. Спим мы на полу, рядом с кроватью нашей барыни. Это чтобы всегда под рукой были, если захочет что-нибудь приказать среди ночи Хозяюшка всегда к её услугам. Просыпаемся по хлопку её ладоней. Рано просыпаемся, потому, как у ведьм не принято долго спать, у них утро самое колдовское время, как, впрочем, и полночь. Но об этом позже.