Виднелась по левую сторону к городу передовая, где беженцы прошлым летом опрокинули вокзальный гарнизон, посланный на их выселение глиняный врезанный поперек дороги перекоп и навал рельс кончался у трех свободных путей. Прямо, меж стыков опасно накрененных балластных кузовов синели прямоугольники спокойного залива. Кричали оттуда чайки. Свернув где-то, Эдвин набрел и сердито отмахнулся от неопрятного чесавшего запекшийся на лбу бинт крикуна, загорелого, который тут же полез к нему с икотой, луковой отрыжкой, с monsieur и s'il vous plaît, то ли продавая что-то, то ли клянча. Скопом вынырнули из-под рессоры и захрустели по битому стеклу на колее грязные мальчишки. С крыши яростно полетели по ним камни. Попало одному в спину, другому в скулу. Проступили мокрые отметины на рубашке, и сквозь рев был выплюнут в ноги задорно блеснувший из вишневой каши зуб. Позади грохнула раздвижная дверь. Из темноты две голые волосатые руки выбросили дощатый настил, показался силуэт на коленях, заботливо согнувшийся над стонущим.
Во-во, во-во! зазывал кого-то тонкий голосок.
В отсутствие мужчин повсюду основательно, со вкусом обживались хозяйки. Устало переворачивали на огне лепешки, обнимали малышей. Руки их в бежевых и розовых кофтах так были костлявы, что не могли обвить, улечься на шеях в ласковом изгибе, и квадратно обрамляли детские головки. Женщины деловито убирались, мерили лоскутные занавески, набивали травой наволочки из платьев, обшивали гнутые зонтики и обжигали выеденные консервные банки для питья. У откоса спешно драли обивку с большого красного дивана, смешно проваливались пятками в кротовьи норы, пятились, приседая, лупили железными прутьями подлокотники и топили отхваченной щепой чудовищный медово-желтый самовар. Земля была вылизана. Ни дощечки, ни тряпки, ни окурка. Все прибрано к рукам.
Блуждая, уже, казалось, потерявшись, Эдвин, отыскал, наконец, нужный вагон, купейный светло-зеленый, отделенный от остальных двумя пустыми платформами и глухими и мрачными багажными склепами по соседним путям. Железные ступени к тамбурной площадке гулко оповестили о каждом шаге. В ответ лязгнуло наверху, и из-за приоткрытой двери к нему выглянула худенькая старушка в теплом красном платке на плечах со сломанным букетом сухих шаров-георгинов. Поведя добрыми синими глазами, в которых ускользала кобальтовая поволока, она принялась стыдливо прятать беспорядочные завитки коротких сиреневых волос, выкрашенных как у многих после тяжелой болезни цветочным варом. Поднятая слабая рука в миг побагровела до рыжих и фиолетовых тонов. От стремительно наплывшего закатного зарева бледность налилась пунцовым соком. Зарозовела мочка уха, тронулись трещины сухих губ, и медью от носа к щекам разбежались игривые леопардовые веснушки. Придерживая полы голубого в тон глаз атласного платья, сильно ей, впрочем, великого, заколотого миллионом булавок, старушка поздоровалась по-французски и пригласила войти.
В просторном купе со следами вырубленных перегородок и диванов сидел на скамье у окна ее муж. Генерал. Череп его был гладко выбрит, а нижнюю половину лица совершенно скрывали седые усы и борода-трезубец, столь распушенные, что казалось, будто он подобно охотничьему псу закусил разом и бережно носил в пасти три беличьи тушки, и нельзя было понять, намеренно ли ухожена борода или хороша от природы. Вознесенные над узкими глазами черные еще брови вместе с невидным ртом придавали ему вид большого лукавца, но по длинным с заостренными костяшками пальцам, крепко вцепившимся в обложку книги цвета опавших листьев, по строгой осанке можно было угадать и железный неподвластный норов. Поверх простой солдатской формы генерал носил синий с вереницей орденов и копнами золотых погон мундир, залитый у жесткого алого воротника никак не изводившейся артериальной кровью не стерпел по слухам чего-то от чешских солдат на полустанке.
Увидев Эдвина, он, не вставая, сдержанно поздоровался. Молчаливо возвышалась в тени за ним фигура его спутника, высокого лысеющего красноносого человека в очках, который еще в первую встречу произвел впечатление тягостное и гадкое. Это был умалишенный, по всему из командного состава но теперь в блестящем смоляном фраке с длинными фалдами он походил на индюшку. Он то выпячивал грудь, растопырив хвостом за спиной ладони, то резко в пояс кланялся, словно собирался клевать с пола. Во время бесед «полковник», как однажды обратился к нему генерал, не переставая подпрыгивал и перебивал, задорно декламируя стихи и распевая по-русски.
Мое почтение, господа учтиво произнес Эдвин, опустив мешок как и обещал, доставил сегодня отменный свежеиспеченный хлеб. Белый. Более полутора тысяч фунтов. Сейчас его разгружают у балластных вагонов.
Вы садитесь, пожалуйста, сударь сказала старушка и указала на стул без спинки в центре купе Желаете кофе? Можно распорядиться. Тут при нас солдатик теперь, он сварит.
Благодарю, но откажусь. Вижу, мадам Кавковская, вы счастливо поправились. Очень рад. Так Вам к лицу красная накидка, придает совсем здоровый вид.
Правда, что счастливо улыбнулась она знаете, ведь меня спасли добрые люди и здешнее потрясающее изобилие. Китайские дети каждый день ходили, приносили с рынка овощи и мандарины. Молока в округе не достать, и вот мой муж давил сок собственноручно. А когда узнали, что я и не встаю совсем по болезни и есть не могу, стали передавать зеленое пюре в прелестных стеклянных баночках от конфитюра. Как открыл наш фельдшер это пассированная смесь из шпината и морских водорослей. Лекарственная, богатая йодом, солью и даже вкусная.
Известное блюдо. Его часто подают в виде супа или вместе с рисом. Говорят, очень полезно, особенно если вместе с китайской водкой.
Ох, это лишнее старушка мягко улыбнулась Эдвину мой супруг водки ни в каком виде, даже медицинском, в доме не терпит. А пюре я детишек тех теперь ещё прошу приносить. Четверо молодых юношей у нас и женщина одна в лихорадке А вы, значит, привезли с собой хлеба? Очень тоже нужно, для детей особенно. В подобной обстановке совсем маленьких можно накормить только смоченным мякишем.
Привез, сколько смог, за раз, сударыня, и хотел бы подробнее обсудить это дело с вами и генералом.
Старушка растерянно посмотрела на Эдвина, а генерал, отшвырнув на скамью книгу и, по-прежнему сидя, процедил сквозь бороду:
Неужели мой французский так плох, что не позволяет доходчиво объясниться? Что ж, готов повторить свои слова. Никаких дел с вами иметь не стану. Люди и без того получают достаточную помощь от американского союза
Да неужели достаточную, генерал? Ведь каждый день прибывают новые семейства. Я расспрашивал американцев союз вынужден был с этого месяца вновь сократить паек. Разве это не соответствует действительности
Был у нас царь-дурачок. Черный хлеб за пяточек. Стала федеративна республика. Горбушка восемь рубликов стеснительно и с каким-то сомнением вступил в диалог из угла полковник.
Соответствует или нет, перебил в унисон генерал но ваш хлеб здесь никто не купит. Средств нет. Вы все надеетесь найти ответственного человека под выгодную сделку? Расположить обещаниями, выпросить paiement d'avance, выманить последние сбережения. Все это было, было и задолго до вас, на каждой станции Нет? Вы истинный благодетель? В таком случае раздавайте товар бесплатно и немедленно уезжайте.
Да суть ведь не в хлебе, господин генерал. Вы прибыли во Владивосток недавно и не видели, что тут творилось зимой, когда матери ночами укрывали собой малолетних детей, и намертво примерзали к койкам, а под утро из-под их затверделых животов доносился плач и крики их чад. Я это не
На поминках раз вдовец сел покушать холодец. Глянул. Братцы там кольцо. Что жене дарил давно! торжественно продекламировали из угла.
Прекратите, вновь перебил Эдвина генерал, покраснев и водя желваками, не пристало какому-то мелкому чужестранцу говорить о подобном, к тому же в присутствии женщины. Да и пустое. Мы от самого Екатеринодара донскими станицами отступали, через всю Сибирь. Довелось видеть страшное В Пруссии такого не бывало. А тут кругом. Смерть нигилистов. Зрелище. От него у иного ещё вера может пропасть.
Эдвин разозлился на себя от волнения такую глупость допустить. Рассказывать о смерти испытанному военному человеку, будто вообще хоть кто-то в этом краю, в целом мире мог остаться в неведении.
Скажу откровенно, господин генерал, я пытаюсь объяснить, что помимо еды люди нуждаются в разумном попечительстве. Гуманитарные миссии и местная власть по разным причинам многого предоставить не способны. Речь о дровах, лекарствах, о регулярной бане, наконец, о дезинфекции белья. Вы об этом размышляли? Плата меня, поймите, совершенно не интересует. Ни в каком виде. Но необходимо внутреннее содействие, необходимо приступать к делам теперь же. Вы же просто отказываетесь задуматься о будущем. Вот распродали имущество, чтобы достать денег на лечение жены. А дальше? Кстати, у меня для вас подарок.
Шёл по Балтике линкор. Это немцам приговор. Вдруг накрыло нас волной. Вот так пукнул водяной! нараспев произнес полковник и дважды на латинский манер перекрестился.
.ничего не нужно! повысил тон генерал, скомкав начало фразы, но Эдвин уже поднялся и доставал из мешка газетные свертки:
Взгляните, пожалуйста обратился он к старушке. Та с любопытством начала их раскрывать и раскладывать на скамье. В одном лежали темные синие обрамленные позолотой блюда с изображениями атакующих копьеносцев, охотников, уток и диких зверей, в другом чашки, в третьем тонкие, длинные десертные ложки.
Ах, да ведь это же сервизик египтянский, что нам Мишенька прислал! воскликнула старушка мужу тот, что англичанам на той неделе отдали. Посмотри, Владимир Ипатьевич! Весь целиком сервизик Ах, где-то Мишенька наш
Слезы поползли по красивой морщинистой щеке.
А что будет с теми, у кого нет перстней, ковров, фарфора? продолжал Эдвин я вам скажу, как есть. Этот сервиз я выкрал у англичанина, а лекарства у американца. Хлеб выменял на поддельные документы и ворованное обмундирование. Потому, что я вижу повсюду разруху, а рядом вижу безделье, халатность, растрату, которым не должно быть места. Не на моих глазах. Я свидетелем простым не останусь и сделаю все, что потребуется и тем способом, каким посчитаю нужным.
У меня свели коня. Доложусь милиции. А те рявкнут ерунда. Законна реквизиция! крутился над ухом полковник, выпучив глаза.
Признаетесь в таком?! Недостойно! Недостойно не просто офицера, че-ло-ве-ка недостойно! воскликнул генерал.
А достойна ли, генерал, гордыня? Что я вам, сатане промеж копыт, предлагаю душу свою продавать что ли? Какую такую мерзость невыносимую я требую? Даю ли повод подозревать себе в корысти?
Ах, яблочко. Подмороженное. Меня белый полюбил с красной рожею! спутник генерала уже радостно пританцовывал и прихлопывал ладошами.
То, что вы совершаете грех. Бравируете обманом, без совести. И никто на вас не повлияет. Уж не знаю от нравственного ли падения вашего или от ребячества. Выше прочих себя причисляете. А если выпадет, то и убьете по убеждению? В безбожники готовы. Или быть может уже? Так вам, мсье, в Петроград дорога, такие теперь там властвуют, генерал принял бить указательным пальцем в скамью или вы уж договор меж собой заключили, и вам Владивосток на откуп пожалован? Не хотите понимать, что добро так не творится. Так только страдают люди договорив, генерал отвернулся к стене, спиной к Эдвину.
Повлияет? Да кто же это на меня повлияет? Те, кто раздирает артиллерией деревни и костелы, или бросает с цеппелинов бомбы на стада овец, или травит газом друг дружку? Как во Фландрии. Уж я видел. Все эти люди. Их мнение ничтожно. Их ли я должен стыдится? Вы спрашиваете об убийстве. Но только убивают глупцы, самые скудоумные, бесполезные. Война показала.
Эдвин чувствовал злость на разных языках будто объяснялись. Непреклонный попался генерал.
Показала, куда ведет бесчестие и безбожие генерал не оборачивался.
Чтоб не сдохнуть, не тужить будем с Англией дружить. Старца же Григория отправим к крематориям! весело закудахтал полковник и согнулся пополам, сотрясаясь беззвучным хохотом.
А бездействие преступное? Оно-то куда ведет? Эдвин подошел ближе к собеседнику Вы, генерал, герой, наверное, боевой. Ну так опомнитесь, вы я не для эффекта повторяюсь на войне еще и люди каждый день на ней умирают.
Как по Ростову-на-Дону я любушку катал в гробу не унимался рядом полковник.
Да кончишь ли ты паясничать, Гордей, сил уж нет! Уведите вы его, Наталья Вячеславовна! заорал генерал, и полковник, испуганно виляя фалдами, метнулся по-индюшачьи и спрятался за спиной старушки.
Кончено ударил генерал кулаком по перегородке Ваши доводы банальные давно известны и гуляют по печати и по вульгарным книжонкам. Тем все оправдано теперь. Мое слово окончательно. С подонками дел не имею. Убирайтесь.
Показала кавалера свому братику Юберу. Сорвалась тут свадебка, ballets bleus у братика! проголосил заунывно по-женски полковник.
Да что за упрямство горячился Эдвин, услышав и сознательно пропустив оскорбление мимо опомнитесь! В чем мне приходится вас убеждать? Спасти жизни детей и женщин. Послушайте в таком случае хоть жену или отправьтесь сами в порт, где гниют переполненные склады. Пока все кругом рассуждают и спорят, как я с вами. Бумаги пишут, шифровки разгадывают. Говорят, говорят. Никак не выговорят всей своей лжи. Смотреть тошно. Не трусы ли Да и вы, не трус ли?
Рыкнула вдруг непонятная Эдвину русская фраза, блеснула сабля и в запальчивом размахе полоснула Эдвина по щеке. Вскрикнула страшно старушка. Генерал с дико выкатившимися побелевшими глазами изящно держал натянутую в струну словно и не старческую уже руку с саблей, направленной точно в Эдвина, и стоял посреди комнаты, не шевелясь. Не двигался и Эдвин. Он тыльной стороной ладони смахнул резко, словно капли воды, кровь и в исступлении заревел генералу в лицо:
Я вот что вам скажу, генерал! Я привез хлеб голодным, лекарства больным, деньги тем, кто погибает среди испражнений и нечистот на вокзале. Давно оттуда ветер не дул в вашу сторону? И я требую! От вас я требую, как от старшего по чину, принять меры. Книжечки всё почитываете? Что пишут? Осталось еще от родины вашей что-нибудь? Я требую немедленно взять дело в свои руки. Организуйте для начала продуктовый вопрос, узнайте, кто нуждается больше и в чем именно. Это долг ваш предводительствовать. У балластов ждет с хлебом мой работник. Я же вернусь через неделю и надеюсь получить от вас план действий.
С Сенькой взяли мармеладу. И полштофа водки. Анархизму нас учил. Господин Кропоткин! криком провожал полковник.
Эдвин зло отмахнулся от генеральской неподвижной сабли и вышел.
***
В штаб вернулся поздно. Офицеры еще были в городе, и в зале при свечах курил только молоденький сержант. Вскочив и отдав честь, он радостно поспешил к Эдвину:
Господин адъютант, Вам два письма. Как всегда, пребольшущие. Глядите, конверт-то распух. Скучают по вас. Столько-то пишут а что это с лицом у вас, господин адъютант?
Эдвин умылся, снял мундир и уединился за ширмой. Лежа распечатал первое пространное письмо. Закусил карандаш, нащупал в ящике под кроватью блокнот и начал читать, делая пометки, что-то считая и выписывая. Закончив, он вздрогнул. Сел под жуткий скрежет. Стал перечитывать, чиркать. Откладывал письмо и брал снова, в нескольких местах проколол листы карандашом. Ходил по коридору, не отвечая на вопросы возвращавшихся сослуживцев. Сделал несколько больших глотков виски. Потом сел и быстро написал короткую записку.