Когда они возвращаются, в минивэне воняет еще хуже вишневой газировкой, мочой и немытыми ногами. В последний раз, когда они брали в прокат автомобиль, Айрис сказала, что в салоне пахнет средством для снятия лака. Это мет, возразил Лукас.
Айрис закатила глаза и написала Эзре на руке: «И когда это Лукас пробовал мет?!!»
Эзра открывает окно. Когда сидишь впереди, есть хоть какая-то иллюзия контроля над ситуацией. Он воображает, что сам ведет машину: в случае чего перехватит руль. Но от вида встречных автомобилей его укачивает. Эзре как-то не по себе от того, что их возит человек, которому они так явно не нравятся, и он старается вести себя дружелюбно.
Нравится вам водить микроавтобус?
Их подрезает синий «Вольво». Шофер яростно гудит.
В твоей стране что, до сих пор ослы по дорогам ходят? орет он.
В зеркале заднего вида Эзра замечает застывшую улыбку Макса, и на секунду его накрывает такая тоска по Айрис, что сводит живот. Если бы они сейчас встретились глазами, он бы точно рассмеялся. Водитель, ругаясь, разворачивает свой пирожок. По салону разносится запах несвежего мяса. И Эзра вдруг понимает, что страшно голоден. Он оборачивается посмотреть, не осталось ли чего-нибудь съестного на заднем сиденье, и натыкается на сердитый взгляд Лукаса. Тот уже несколько дней нарывается.
Все началось пару недель назад, в три часа ночи. Сначала Ндулу придумал последовательность аккордов. Потом Макс сел за установку и стучал, пока у него не заболели руки. Лукас подключил записанные во время прогулок по Лондону звуки города у него на ноутбуке их четыреста гигабайт, только он никому их не показывает. А после они с Эзрой две ночи подряд сводили звуковые дорожки и отшлифовывали переходы.
Эзра обнаружил, что вокал легче записывать вдвоем, тогда получается, что они оба слышат один и тот же звук. Потом они разошлись по домам поспать и в следующие дни обменялись примерно сотней сообщений. Впервые их всех накрыло вдохновением одновременно, впервые группа работала слаженно, как единый организм, раньше Эзре приходилось просто ставить остальных перед свершившимся фактом. Потом Эзра исчез и, как не уставал повторять Лукас, «не выходил на связь целых семьдесят два часа». Вырубил телефон, довел песню до ума и отправил ее Долли. А та ответила: «Великолепно!!!»
На следующий день Эзра разослал готовый трек всем ребятам. В студии надолго повисло молчание, он же пока делал вид, что загружает обновление на ноутбук. Прошла пара минут, зажужжали, включаясь, динамики. Ндулу сел, склонил голову и принялся внимательно слушать. Краем глаза Эзра видел, как Макс вертит головой и примирительно всем улыбается, хотя на него вроде как никто и не смотрит. Лукас же сидел бледный и измученный. Эзра слышал, как он дробит песню на части. И все равно звучала она замечательно. Он так и светился от гордости. Когда перед припевом повисла долгая пауза, Лукас вздрогнул, но так ничего и не сказал, пока не прослушал композицию до конца. Потом встал, поправил наушники и потряс головой, вроде как одновременно и восхищенный, и оскорбленный этакой дерзостью от коллеги по цеху.
Какого хрена, Эзра?
Да брось, стараясь сохранить невозмутимый тон, отозвался он. Посмотри на Ндулу!
Тот двигал руками так, словно играл на воображаемой гитаре. Лукас обернулся, и тогда Ндулу выпрямился и потянулся за настоящим инструментом. Эзра уже понимал, что выиграл, и потому старался говорить совершенно бесстрастно.
Тебе что, не понравилось?
Не в этом дело, рявкнул Лукас.
Что ж, сказал Макс, если это наш хит
Ты не имел права так поступать, кипятился Лукас. Мы все корпели над ней по пятьдесят-шестьдесят часов.
Они обсуждали эту тему несколько месяцев, заходили то с одного, то с другого бока. Стоило ей всплыть в очередной раз, как Ндулу принимался считать ворон, а Макс тут же с головой уходил в какое-нибудь занятие. Временами Макс звал Ндулу посмотреть в интернете новый усилитель, а тому в ответ срочно приспичивало показать ему ролик на Ютубе. Когда страсти долго не утихали, Макс обычно заявлял, что его вполне устраивает быть просто частью группы, что вносить свой вклад уже классно. А Ндулу подхватывал да ладно вам, парни, это ведь жизнь, наша жизнь. Если уловка срабатывала, Лукас и Эзра начинали злиться уже на Макса с Ндулу, и гроза стихала. Если же нет парни просто испарялись, а Лукас и Эзра продолжали шипеть друг на друга.
Ндулу? многозначительно произнес Лукас, словно напоминая о каком-то прежнем разговоре.
Эзра увидел, как тот покачал головой, и у него скрутило живот их много, а он один. Он на секунду задержал дыхание, но тут Ндулу начал наигрывать басовую партию.
Круто, наконец выдал он. Сам знаешь, что круто.
А Макс захлопал в ладоши. Лучше бы он за Эзру не вступался.
Кто-нибудь хочет чаю? спросил Макс. Или сквоша?
Мне нужно покурить, буркнул Лукас и вышел.
В тот вечер по дороге домой Эзра позвонил Айрис, чтобы выпустить пар. Ему срочно нужно было успокоиться, чтобы мать не догадалась, что с ним что-то не так.
А то снова начнет вытаскивать старые пластинки Леонарда Коэна и Дилана.
Мог бы попросить Лукаса о помощи. Сказать, что без него тебе не справиться, отозвалась Айрис. Эзра расхохотался, делая вид, что принял ее слова за шутку. Хотя она уже не первый раз советовала ему так поступить.
Не понимаю, что смешного в том, чтобы признаться, что Лукас тебе нужен. Ты сам мне это сто раз говорил.
Никогда я такого не говорил, фыркнул Эзра. И вообще извини, что побеспокоил.
Айрис вздохнула. Да я же не к тому. Потом с минуту помолчала и добавила, меняя тему, знаешь забавный факт? Когда Кит Ричардс написал в своей биографии, что у Мика Джаггера «стручок мелкий», тот отказывался ехать в турне, пока Ричардс публично перед ним не извинится.
Эзра против воли смеется и вдруг понимает, что на душе у него и правда стало легче. Классно, отвечает он. Ты мне очень помогла. Спасибо.
Парни в микроавтобусе обсуждают, что бы они сделали, если бы попали в «Тачку на прокачку». Ндулу хочет «Шевроле Экспресс». Лукаса интересует экономия бензина. Макс вспоминает «мутированные автомобили» на фестивале «Burning Man». Сам он там никогда не бывал, но много читал в газетах.
Пуленепробиваемые окна, вставляет Ндулу, и лазертаг.
Кровати, встревает Лукас. Нам нужны кровати.
Потом все спорят о том, кому какая койка достанется.
Не стану я спать под Максом, вопит Ндулу. Чувак, от тебя воняет.
Эзра наблюдает, как он дурачится. Ему известно, что Ндулу сильно переживает за младшую сестру, но со стороны так никогда не подумаешь. Диагноза двенадцатилетней Райи Ндулу ему не называл, но Эзра погуглил и подозревает, что у нее лейкемия. Ндулу рассказывает ему о поездках в больницу так буднично, словно перечисляет успехи футбольной команды, за которую они оба болеют. Речь об этом он заводит, когда они вместе идут куда-то или едут в автобусе в общем, в такие моменты, когда не нужно смотреть друг другу в глаза. Наверное, Ндулу говорит об этом именно с ним, а не с другими, из-за Джесс. Эзре было пять, когда она умерла. Джесс родилась недоношенной. Вся фиолетовая, она была похожа на личинку. Именно это он и сказал, когда впервые ее увидел. До сих пор помнит, какое у матери сделалось лицо. Однажды он признался в этом на исповеди, но священник заверил его, что это не грех. Большую часть жизни Джесс провела, подсоединенная к аппарату, который Эзра до сих пор мысленно называет механическим сердцем.
Эзра рассказал о ней Ндулу, когда тот впервые упомянул, что его сестра больна. И тут же испугался получилось, он вроде как намекнул, что и Райя тоже умрет. Но Ндулу только кивнул.
Айрис он поведал о Джесс только накануне ее знакомства с его родителями.
И пояснил раньше как-то к слову не пришлось.
Она с минуту молчала, а потом заметила ты мне раньше о ней не рассказывал.
Эзре понравилось, что Айрис сказала «о ней», а не «об этом». Обычно люди относились к Джесс как к обрушившемуся на идеальную семью стихийному бедствию. Даже мама. Джесс для нее была чем-то вроде урагана.
Рассказав обо всем Айрис, он ощутил пустоту внутри. И тогда она сжала его руку и спросила может, хочешь немного поработать?
Так они и поступили. Эзра уселся за компьютер, Айрис забралась с ногами на кровать. В следующие несколько часов вставали они только для того, чтобы принести воды или налить себе чаю. Пару раз Эзра вставлял Айрис в ухо наушник и наблюдал, как меняется от услышанного ее лицо улыбается она или морщится. Когда спустились сумерки, он откатился на кресле от стола, встал, подошел к ней и опустил ладонь ей на поясницу. Айрис мгновенно выпрямилась и замерла.
Руки, приказал он. Айрис подняла руки, и он стащил с нее платье через голову. Она расстегнула ему рубашку. Еще какое-то время они работали вот так полуголые, распаленные, неудовлетворенные, а потом комнату затопила темнота.
Позже, уже немного пьяный, Эзра спрятал сумку Айрис в сушилке, чтобы она не смогла от него уйти, даже если захочет.
Знаете, задумчиво бросает Макс, если мы не опаздываем, я бы не прочь проехать мимо Ангела Севера.
Все стонут. Эзра открывает в телефоне последний текст Айрис, который та ему прислала, и пытается с головой уйти в чтение. С недавних пор им непросто стало работать вместе. Каждый из них всегда относился к делу другого как к чему-то отдельному, третьему лицу в отношениях. Но в итоге то, чем они занимались, сливалось в некую общую «работу», а не в «работы». Однако теперь Эзре нравится то, что не нравится Айрис, и он старается об этом помалкивать, потому что ее равнодушная мина портит ему все удовольствие. В последний раз, когда он включил ей свое новое увлечение композицию одной скандинавской электронной группы, в которой к звукам синтезатора примешивался звон сыплющихся в воду монеток, вид у Айрис стал испуганный.
Тебе не нравится? спросил он.
Не в этом дело. Просто я не знаю, как такое обсуждать.
Эзра разглядывает фотографии с последней фотосессии. Все, что отсняли в первый раз, пришлось удалить.
Где твой маньячный шик? сухо бросила Долли.
В первый раз с ними была Айрис, и позже Эзра понял, что именно в этом и заключалась проблема. Она настолько хорошо его знает, что при ней он просто не может прикидываться кем-то другим. В детстве он пел в церковном хоре, привык работать часами, не получая аплодисментов. Он вовсе не родился звездой, и изображать ее перед Айрис у него никогда не получалось. Броские фразы просто не шли с языка. Он попробовал было рявкнуть: «Отпустите себя!» и у Айрис тут же дрогнули губы. Всем сразу ясно стало, какой он на самом деле застенчивый, и они потом еще час над ним потешались.
Но на последней фотосессии Эзре выдали бейсболку, и дело неожиданно пошло. Хотя на его спутанных, словно давно не мытых вихрах она и смотрелась немного странно. В студии стояло три разнокалиберных куба, на фоне которых они и позировали. Долли велела Ндулу сесть на один из них, чтобы стоявший рядом Эзра казался выше. А Макса усадила за барабаны.
Это все потому, что у меня фигура, как у медведя Йоги, скорбно протянул Макс.
Ндулу первым так пошутил, и с тех пор Макс повторяет остроту на разные лады, пытаясь его переиграть.
Лукас расхохотался и подавился жвачкой. Ндулу треснул его по спине.
Ребята, одернула их Долли, давайте посерьезнее. Сама она в тот день была ненакрашенная, с собранными в тугой узел волосами. Лукас, сделай шаг вперед. Вот так. Отлично.
На фотографиях Эзра выглядит моложе, чем себя ощущает. Вид у него такой, словно ему на все наплевать. Ндулу длинный и тощий, но фотографу как-то удалось подчеркнуть мышцы у него на руках. Темно-рыжие волосы Лукаса кажутся ярче. А в глазах Эзры виднеются те самые золотые искорки, о которых столько говорила Айрис.
Кроме этих фотографий Эзра хранит в телефоне только одну ту, где они с Айрис вместе. Это Лукас их сфоткал, когда они в последний раз ездили в Дувр. Неделей раньше у Макса умерла бабушка, и мать дала ему ключи от коттеджа при условии, что после они за собой уберут. На снимке Эзра и Айрис сидят на песке, пересеченном грязными полосами в тех местах, где прилив выволакивает на берег водоросли и коряги. Он козырьком приставил ладонь к глазам, раздраженный тем, что его снимают, хотя и ожидавший этого. Кудри развеваются на ветру и липнут ко лбу. А волосы Айрис отливают на солнце медью, густые, словно мех какого-то экзотического животного. Он морщится, она рассеянно улыбается. Лица у обоих напряженные, словно они сели так специально для фото, а через мгновение разбегутся.
До Дувра они добирались почти целый день. Машину вел Лукас. Макс и Ндулу сидели сзади, а Эзра спал в проходе между сиденьями, перевалившись через колени Айрис. Она работала, примостив ноутбук у него на спине, и время от времени почесывала ему голову. Проснувшись, он не сразу узнал голос Лукаса. Тот негромко говорил, обернувшись с переднего сиденья.
Вся проблема в том, что я до сих пор живу дома. И они считают, что должны всем со мной делиться.
Хмм, отзывается Айрис. Наверное, лучше иметь отца, который чересчур любит женщин, чем такого, который вообще ими не интересуется.
Все это так банально, продолжает Лукас. Чем больше она ноет, тем чаще я думаю, черт, ты же сама вышла замуж за этого бабника. Знаешь, он мне как-то пожаловался, Лукас, подумав, понижает голос, что у них с мамой нет отношений так и сказал, «отношений», вот уже десять лет. Будто бы я должен пойти к ней и сказать: «Ма, па жалуется, что ты ему не даешь».
Айрис с минуту молчит. И пальцем рисует круги у Эзры на затылке. А потом наконец отвечает мне кажется, станет легче, если представить, что оба родителя сродни «Алка Зельтцеру». Не обязательно полностью впитывать все в себя. Нужно просто быть достаточно текучим, чтобы оно в тебе растворилось.
Эзра съеживается, ожидая, что Лукас презрительно фыркнет. Но, открыв глаза, обнаруживает, что в зеркале заднего вида отражается его задумчивая физиономия. Айрис смотрит в окно.
Они останавливаются на пляже, в получасе езды от коттеджа. И, пока все выбираются из машины, Эзра шепчет Айрис как тебе это удается?
Служить вам талисманом?
Нет, все куда серьезнее.
Ммм, отзывается она, пиная ногой камешек. Да я пять часов, считай, рта не раскрывала.
Правда? удивляется он.
Они поднимаются на пологий холм и смотрят на море с вершины. Синее и темно-серое, оно похоже на лист стали, по которому к ним бегут белые барашки.
Когда они возвращаются, Макс, обняв свою виолончель, сидит на большом камне у самой воды. Его бирюзовая рубашка поло странно смотрится на фоне лишайника.
Кто ходит на пляж с виолончелью? кривится Эзра. Лукас что-то бормочет себе под нос.
И Айрис, покосившись на них, бросает не доставай его, а? Он хотел сыграть на похоронах бабушки, но дед запретил ему приводить с собой Харуто, поэтому он и не поехал.
Откуда ты знаешь? изумляется Эзра. Потом поворачивается к Лукасу. Ты тоже в курсе?
Тот кивает и нагибается подобрать камешек. А потом начинает пускать «блинчики» по воде. Айрис дрожит становится промозгло, но все равно стоит на месте и гремит зажатой в кулаке галькой.
Эзра чувствует себя идиотом. Тогда зачем он продолжает репетировать? тупо бурчит он.
Айрис бросает первый камешек, и он плюхается в воду у самого берега.
Может, надеется, что дед передумает, отвечает она.
Лукас и Ндулу отправляются на поиски раковин каури. Мать Лукаса их коллекционирует. Такие аккуратные раковинки, похожие на молочные зубки.