Зима пришла. За окном метель. Собачья погода, надо сказать. И дело не в том, что ветер гонит снег по дорогам просто скучно, и глазу не за что зацепиться. Неизмеримо легче, куда легче существовать пусть даже в мыслях в той жизни, которую я описываю в общей кожаной тетради там и лето теплей, и зима веселей: будто сплошные рождественские праздники. Впрочем, чего это я
Нет, методичное описание семьи моего отца в художественных рассказах не имело ничего общего с глупыми романтическими бреднями. Все это личное, и только личное. Стало личным с тех пор, как я решил стать писателем, но не в угоду толпе, а сам по себе ни под кого не подстраиваясь. Вот как отец рассказывал, так и пишу, стараясь извлечь урок из ошибок родственников. Стараюсь быть объективным, чтобы не быть судьей зная, что красные победят, не стремлюсь чернить белых. Да нет, наверное, еще даже объективнее ибо писатель должен быть беспристрастным.
Прискорбные подробности гибели деда моего Кузьмы Васильевича, конечно, придуманы и даже, возможно, приукрашены ибо не осталось в живых очевидцев, и не дошел до семьи рассказ о том. Но то, что он насильно был забран в колчаковщину и не вернулся из провального похода адмирала к Волге факт.
Старший брат отца Федор удрал от насильного призыва в белую армию и волей-неволей стал сочувствовать красным. Никогда не был он сторонником и поклонником советской власти, но усердно работал на благо семьи, а значит крепил и ее власть имею в виду, а не только семью. И погиб, защищая Родину от фашистского гада. Я любил и гордился Федором, как любил и гордился им мой отец.
Рассказывая о Федоре Кузьмиче, я завидовал ему независимому и спокойному, всезнающему и уверенному, что мир вращается вокруг него, а не наоборот. Жаль, что корень его прервался и сын помер юным, и дочь не пережила потерю девичества. Никого не осталось и ничего нет даже крестика от них на петровском погосте.
Самое поразительное, что не питаю ненависти к Андрияшке Масленникову, на чьей подлой совести жизни зятя Федора и Александры, замученной им жены. В краеведческом музее наш доблестный родственник красуется, как основатель первого колхоза на увельской земле стало быть, пример нам всем и наука в жизни.
Каждый исполнил свою роль и ушел. Никто не был счастливее другого каждому хватило своей доли горя и радости. Такова жизнь. Потому тебе и решать, человек. Хочешь быть подлецом будь. Хочешь жить честно живи. Сам решай, кем и каким быть. Я за правду жизни и против придуманных идеалов, которые с детства из нас и наших детей воспитывают лицемеров.
Поэтому и пишу по журналистской привычке да из гордости, не меняя фамилий своих героев нам, Агарковым, есть чем гордиться. А те, кто при власти сейчас и воображают, будто сойдет им с рук любая подлость, глубоко заблуждаются память о них будет жить вечно. Недобрая память не та, которой гордятся
Снег в самом деле повалил за окном потемнело, и я включил свет в лаборатории. Ребята пришли с политзанятий. Посыпались реплики:
Сидишь, Егорыч, а того не знаешь, что немцы берлинскую стену разрушают!
Твою мать! Не дожить до пенсии, придется воевать!
Замесим «козла», пока господа офицеры сзади плетутся.
Застучали костяшки по пластику стола.
В мире творится черте что, и, кажется, Горбачев не догоняет события. А может, это его такая хитрая тактика как знать? Нам-то все равно на события в мире не повлиять, остается сидеть и ждать время покажет. А война случится, мы полк учебный, нас призовут в последнюю очередь.
Я поморщился черт их принес всех в нашу лабораторию; негде больше кучковаться что ли?
Наконец, Турченков:
Э, кончайте-кончайте рабочее время. Или закройтесь.
Лишние разбрелись по своим рабочим местам.
Что, Василич, политотдел говорит война на пороге? спросил я Драча.
Наставник мой уютно устроился у теплых труб и хотел покемарить часок-другой до отъезда. Однако оторвался от столь приятного занятия и напыщенно объявил:
Рехнулся, Егорыч, мир. Ей бо, рехнулся!
Война будет?
Ну, а как без нее?
Старший прапорщик Драч зевнул и закрыл глаза.
Воевать не хотелось бы.
Авось пронесет, предположил мой наставник.
Чета, как будто, в последнее время мы их побаиваться вроде начали с чего это, а, Николай Васильевич?
От Горбатого все идет. Раньше правители были строже: чуть что авиация на крыло!
Ты воевал?
Не пришлось.
А смог бы?
Если прикажут куда деваться? Турченок вон солдата завалил.
Как это?
Дезертира искали, местность прочесывали с автоматами наизготовку. Тот в кустах шнырился Ну, Леха его и А когда разбираться? Тут кто кого раньше.
Сразу с приезда заскочил к дочери. Тещи, слава Богу, не было дома.
Тома кормила девочку с ложки. Но ребенку не нравилось только рот открывать. И это еще слабо сказано. Она терпеть не могла сидеть сложа руки их надо было обязательно куда-нибудь задействовать. Но всякий раз, когда мама предлагала ей самостоятельность, ложка неизменно превращалась в катапульту, суп или каша в метательные снаряды, ну а уж кому не повезет в римских легионеров, осаждающих Настину крепость. Поэтому Тома взяла в свои руки процесс кормления. Ей одного только не хватало превратить этот полезный и нужный процесс в увлекательное приключение.
Раздевшись, взял инициативу в свои помытые руки.
Ну-ка, черт возьми! я голодный с работы: давай по-братски ложку мне, две тебе.
Под шумок сунул Насте ложку в рот не пустую, конечно.
Считать умеешь? Сколько слопала? покажи на пальцах. Да у тебя и пальцев столько нет. Все хватит объедаться остальное мое. Что нет? Тебе тоже надо? Ты больше моего слопала и еще хочешь? Где совесть, дочь?
Под шумок ложка за ложкой тарелка пуста.
Ух я наелся! похлопал себя по животу. А ты? Еще хочешь? Да нам тебя не прокормить. Мама, неси добавки.
Тома не верит:
Сам что ли съел?
Дочь, нам не верят пойдем дуться.
Ей надо спать.
На диван нам можно лечь?
Сначала разденься.
Мне кажется моя дочь умом и сообразительностью намного превосходит своих сверстников. И наблюдательностью. Она с одного взгляда определяет в каком я бываю настроении и подстраивается вместе грустим, вместе балдеем. Готов поклясться всеми богами, что в этом маленьком тельце живет душа взрослого человека. Хотя безграничная энергия доказывает, что это все-таки ребенок.
Именно эта самая энергия, выплеснувшаяся при моем появлении, делает Настин сончас невозможным ей хочется прыгать и скакать. И висеть вниз головой в моих руках
Ага, сейчас, кивает Тома предостерегающе. Мы только поели.
Маленькая бедокурка никак не хотела лежать под одеялом и слушать сказку про влюбленного летчика, который прямо из самолета рвал на облаках цветочки для ее мамы. Ей самой хотелось летать самолетиком в моих руках она и ручки раскинула и похоже гудит: ну, просто маленький-маленький истребитель.
Мы немножечко полетали, в окно посмотрели на двор занесенный снегом и, наконец, оказались на диване.
Жил-был на свете Дед Мороз. Елку с игрушками Насте принес.
Кстати, елка ребенку с тебя, Тома уже в кресле с семечками.
«Если ты сосчитаешь всех зверят, которые на елке висят, я исполню твое желание», сказал Настеньке Дед Мороз. Давай посчитаем.
Дочь тут же выпростала ручку из-под одеяла.
Зайчиков сколько на елке три? Значит, три.
Мы загнули Настеньки три пальчика.
Ежиков на елке три? Значит, три.
Мы загнали еще два пальчика.
Ой, не хватает! А где же третий? Доставай вторую ручку будем на ней считать.
Дочь хитро улыбается, головой мотает, ручку не достает.
Ах так! Ты нарушила сказку. Я обиделся и с тобой не играю.
Поворачиваюсь набок и смотрю на Тамару.
Обрати внимание, говорю ей, как стремительно растет наш ребенок. Ей уже мало идти в русле рассказа, она по своему усмотрению меняет сюжет. Вот чем она сейчас занимается?
Тома встает на цыпочки и заглядывает через меня на дочь.
Пальчики свои рассматривает. Скоро уснет. Ты лежи, не шевелись.
Как живешь без меня, жена? шепчу я.
Тома укоризненно цокает языком тихо, мол, ребенок засыпает.
Минут через десять я встаю, одеваюсь. Настя спит Тома перекладывает ее в кроватку.
Тебя покормить?
Я домой.
Вернутся не хочешь?
Сюда нет.
И долго ты собираешься так жить?
Как только ты захочешь отсюда съехать, так семья наша сразу воссоединится.
Совсем недолго осталось ждать, печально кивает Тома.
Как трудно сохранять жизнерадостность, когда уходишь от любимой женщины. На душе снова мерзко. И некого винить кроме самого себя. Это я поверил Пашкову. Это я ударил тещу. Это я сейчас ухожу в метельную мглу от дорогих моему сердцу людей.
А снег все валил А ветер все дул
Не дойти до дома без перекура. Завернул в пивбар.
Какой-то пьянчуга прямо с порога:
Угостишь пивком, воздушный флот?
Перебьешься.
Какие мы важные нарывается подлюга.
Мужик был в резиновых сапогах, которые были ему явно велики, имел тяжелый запах давно немытого тела, табачного дыма и перегара. В едва достигавшем колен потертом пальто казался грузным, почти толстым. Спутанная борода и нечесаные, с густой проседью космы, похоже, годами не знали ни ножниц, ни мыла.
Сегодня меня раздражала каждая мелочь. Просто поразительно, как чешутся руки стереть с заросшего рыла эту мерзкую ухмылочку алкаша. Врезать бы в челюсть, да так, чтобы он покатился по полу. Взял себе пива
Опять эмоции. Чересчур часто они стали посещать в последнее время не к добру это. Сейчас-то нервничать ни к чему. Вроде все устаканилось. Вот только семья
Нет, но Тома сама виновата что ее так держит возле маминой юбки? При желании мы давно бы уже нашли квартиру и жили в ней в любви и согласии. Что ни говори, а вины моей нет я ни в чем ее не обманул. Обманули меня и она, и Пашков. Во всем виновата ее детская привязанность к буйно-больной матушке. А в жертву принесено детство нашей единственной дочери. Наверное, удар оказался куда тяжелее, если бы не дрязги с райкомом. Как это ни парадоксально звучит, но следует поблагодарить врагов-партократов за то, что дали возможность отвлечься на них
Я никому не хочу причинить вреда, но кто-нибудь дайте мне пива
Что это? Я оглянулся на мужика в сапогах в руках у него уже был нож, длиннющий такой свинокол. Его миролюбие внушало тревогу. Оглядев всех присутствующих, он почему-то выбрал меня. Подошел, с достоинством помаячил перед лицом длинным узким лезвием и забрал мою кружку.
Мне было приятно такое внимание вот же приятель, не побрезговал. И нож его внушал уважение, обещая мгновенную и безболезненную смерть.
Остатки моего пива исчезли в его глотке, а нож вернулся к моему лицу.
Эй, ты, раздельно произнес его обладатель, закажи еще.
Пустая кружка грохнулась о столик передо мной. Я взял ее в руку таки оружие.
Послушай, приятель, чего ты добиваешься?
Острый, как перец чили, свинокол ткнулся в мою грудь порезал новую демисезонную куртку техника. Вот сволочь!
Заткнись, тихо посоветовал мужик сквозь зубы. Не стоит звать меня приятелем.
Как вы хотите, чтобы к вам обращались? голос мой выразил максимум деликатности и почтительности.
Бродяга, похоже, это оценил.
Вова.
Ну, Вова так Вова мне без разницы. Нож бы только убрал от груди. Он убрал.
Иди за пивом.
Топая к стойке, я оглядел зал. Трое подростков, один из которых девушка, да старик из бани распаренный все до смерти перепуганы. Впрочем, я успел на ходу кивнуть одному сопляку на дверь беги, мол, да на помощь позвать не забудь. Но мальчики, похоже, были парализованы страхом.
На улице взвыла сиреной милицейская машина. Как быстро! Наверное, барменша нажала тревожную кнопку. Наверное, менты с наганами в руках уже бегут нам на выручку. Мы все ждали вот-вот распахнуться двери, и Но время шло и никого.
Я поставил перед Вовой полную кружку пива и не сводил с него глаз. Мужик с действующей мне на нервы рассеянностью стал прихлебывать, поигрывая ножом в руке.
Стоит тебя разок пырнуть, и все будет кончено, поведал он мне.
Зачем это вам? я попытался его отговорить.
Не то чтобы я очень хочу тебя пришить, но почему бы и нет?
Меня поразила его манера говорить ясная, членораздельная речь, продумано и взвешено каждое слово. Передо мной стоял спившийся элемент, но, похоже, в его жизни были и деньки получше.
Зачем вам убивать меня? спросил я.
А чтобы не выпендривался.
Хорошо. Больше не буду.
Поскольку Вова дал понять, что не любит суеты, следующая четверть часа прошла в тягостном молчании. Потом он послал меня еще за одной кружкой пива. Я принес. Никак не мог поверить, что обречен на смерть. Ведь у него нет ни малейшего повода меня убивать. Вот сейчас он допьет третью кружку и уйдет.
Что у нее там на витрине есть закусить?
Сушеная рыба и копченые крылышки.
Попроси.
Я попросил копченое крылышко и подал, как мне подали на блюдечке. Мужик цапнул его грязной рукой и сунул в карман пальто. Допил пиво, сунул нож под пальто и шагнул в двери, буркнув мне:
Расплатись.
Что это было? По уголовной статье, наверное, грабеж. А по мне, так знамение судьбы нечего время тратить зря, помни о смерти.
Я расплатился за вонючего Вову и пошел домой.
Уходил на пенсию Николай Васильевич в канун Нового Года. Ну может, там еще какие проволочки были административного характера, но пригласил Драч группу АО на отвальную в последних числах декабря. Стол накрыл в своей четырехкомнатной квартире. Мы тоже скинулись и преподнесли дембелю один ценный подарок от всей группы.
Николай Васильевич, говоря прощальный тост, не сдержался и подпустил слезу момент действительно был душещипательный, и мы его поняли: никто не ухмыльнулся даже. Армейская служба, солдатская дружба это вам не фунт изюма. Не каждый, начав переправу, доплывет до противоположного берега. Вторым тостом помянули погибших и умерших товарищей.
Третий тост за Турченковым, четвертый за мной
Мне очень жаль, Василич, с тобой расставаться не потому, что я за ту же зарплату загружаюсь ответственностью техника, а потому, что за этих неполных два месяца совместной работы ты был не только моим наставником, но стал настоящим близким другом, которого у меня давно не было. Поэтому мой тост за истинную дружбу между людьми!
Так и есть, Егорыч! потянул ко мне навстречу рюмку хозяин квартиры.
Нас поддержали дружным звоном.
Вот так получилось, что отныне я считаю Драча Николая Васильевича своим лучшим другом, а он уходит на пенсию и вряд ли мы еще сможем увидеться. Хотя при желании конечно сможем, но возникнет ли оно? вот в чем вопрос. Конечно, встретиться и поболтать большое удовольствие. Но дружить надо с пользой, разумные люди говорят: чтобы ты мне, а я тебе а просто так, это не дружба. Конечно, я мог поведать другу о своих неудачах, а он посочувствовать помочь вряд ли. Мудрым советом разве что
Рассказал как-то про ситуацию с женой. Драч решительно брось и найди другую стока баб без мам. Это мне не подходит.
2
Алексей Иванович Холодок, прапорщик 23-х лет от роду имел свое суждение о летном составе полка.
Летчик это не тот, кто пьет между полетами, сказал он, а тот, кто летает между пьянками.
Вместе с ним я возмущенно обозрел группу «пьяниц», пришедших на отъезд к автобату не в положенное время в конце рабочего дня, а в самом его начале. Печальное зрелище! Ну и что, что полеты отменили сиди где-нибудь и служи Родине: тебе за это деньги платят. А они домой собрались. У нас вон тоже самолета в регламенте нет, но мы же не разбегаемся с аэродрома.
И что они будут делать дома? Наверняка за бутылками побегут!
А Холодок добивал их, ничуть не стыдившихся дезертирства, своим сарказмом: