Девочка живёт неподалёку от Вечного сада. В такое время там пусто, и я захожу люблю гулять в садах одна. Ни Марк, ни мама, ни многочисленные «подружки» не понимают, как можно любоваться полчаса кряду на один и тот же цветок. А мне нравится и цветы, и одиночество.
Гуляю по усыпанным галькой дорожкам. Поплутав между раскидистых яблонь и колокольчиковых полянок, выхожу на набережную и долго смотрю на воду Лэчина. Зеленоватая, как бутылочное стекло, поверхность идёт рябью, когда ветер задевает её. Мне очень нравится следить за бликами редкого солнца: это не просто успокаивает и расслабляет, это вводит почти в магический транс. Я вообще люблю воду, что, на самом деле, редкость. Мы в Дугэле предпочитаем камни и землю. Я не против земли, но вода совсем другое. Она изменчива, и она прекрасна. Мне нравится сидеть у прудов или, вот как сейчас, на поручне над Лэчином. Там глубоко внизу, но я держусь крепко. Я смотрю, как небо соединяется с водой, и мне радостно ещё один признак моей полной глухоты к магии. Волшебники не любят «открытой» воды. Поэтому на набережной обычно не так людно, как в парке.
Сильный порыв ветра швыряет мне в лицо мелкую морось, и ива, у которой я устроилась, качает длинными листьями, точно гладит меня по волосам. Я улыбаюсь, поднимаю взгляд, стирая капли с лица.
И встречаюсь взглядом с юношей-полукровкой, который стоит на изогнутом мосту напротив. Мы смотрим друг на друга, и это не похоже на обычный интерес, с каким на меня всегда заглядываются другие. Юноша старше меня, он похож на иностранца, на его плаще я замечаю незнакомую фибулу в виде не то змеи, не то разжиревшего червяка, исключительно уродливого. «Морской конёк», всплывает откуда-то в памяти, и жемчужина на моём браслете вдруг теплеет, но я не обращаю внимания. Я смотрю на «конька» и понимаю, что теперь он кажется мне красивым. Что в воде он изящен изящней даже змеи. И что на самом деле он немного отличается от того, что на фибуле. Именно такой знак я уже видела на синем фоне где-то. Где?
Юноша приникает к поручню, и я снова смотрю ему в глаза. Ветер шелестит ивовыми листьями, мои волосы путаются в гибких веточках точно в зубьях расчёски. Я вижу, как незнакомец смотрит на них, и в его глазах восхищение, но не такое, как у Марка. В его глазах есть что-то, от чего у меня ёкает сердце, и хочется одновременно отвести взгляд и смотреть ещё. «С ним мне не было бы скучно», отстранённо думаю я, разглядывая его лицо. Он красив, но не это меня трогает. Он мне знаком. У меня странное ощущение, что я уже где-то его видела. Только где?
Юноша перегибается ко мне через перила, улыбается и, спустя мгновение, что-то произносит но ветер уносит его слова. Я тянусь к нему, тоже начиная улыбаться. И соскальзываю с поручня.
Мой кошмар сбывается. Вода, холодная, мерзкая, заливается в нос, я кашляю, и она хлещет в горло, давит на грудь. В глазах красные круги на зелёном стекле воды, ледяной, отвратительной. Я падаю всё ниже и ниже, хоть и дёргаюсь неумело, пытаясь выплыть. У меня мутится в голове, и какое-то, бесконечно странное мгновение мне кажется, что вода во мне это нормально. Что воздух не так уж и нужен. Что всё вокруг скорее родное, чем отвратительное. Что я не умираю, а наоборот возвращаюсь домой.
А потом меня хватают за руку и больно дёргают вверх.
Я прихожу в себя на траве, мокрая и дрожащая, как слепой котёнок. Надо мной поблёскивает фибула в виде морского конька, а на мою грудь ритмично и с силой надавливают.
И уже после приходит осознание того, что я наконец-то могу дышать. Я захлёбываюсь кашлем.
Юноша с моста держит меня всё время, пока я выплёвываю воду, а потом мокрым платком вытирает мне рот. И подрагивающим от озноба голосом говорит:
К-какая же т-ты смешная, р-русалочка, а, когда я поражённо смотрю на него (тоже выстукивая зубами бешеный ритм), добавляет: Ты даже плавать не умеешь.
В его речи слышен сильный акцент. Мягкий, даже приятный, но сильный.
К-к-какая р-р-русалочка? шепчу я, и он смеётся так весело и заразительно, что мгновение спустя я смеюсь вместе с ним.
Мне хорошо.
Минут десять спустя мы сидим на укромной поляне, среди колокольчиков, укрытые яблонями и кустами, кажется, малины. Припекает выглянувшее солнышко, и я снимаю с себя мокрую кофту, остаюсь в блузке, прилипшей и неприлично-прозрачной от воды. Юноша-ныряльщик не сводит с меня глаз, и я отчего-то не чувствую себя оскорблённой, скорее, наоборот.
Он красив. Я успеваю оценить его фигуру он тоже снял плащ со своей странной фибулой, но его рубашка светло-голубая с зелёными переливами. Дорогая он явно из богатой семьи. Я хочу узнать его имя, но он меня опережает.
Арин? Тебе это имя не подходит, говорит он задумчиво.
Я обижаюсь.
Что в нём плохого?
Плохого? переспрашивает он. Ничего. Оно красивое. Просто тебе не подходит, он всё ещё смотрит на меня, но из-под ресниц. Тебя должны звать иначе. Сарья? Санна? Санса?.. Да, добавляет он, усмехаясь, как дочь моря, и, поймав мой взгляд, обезоруживающе улыбается. Извини. Я всегда говорю, что думаю, и вечно попадаю впросак. Просто ты действительно напомнила мне морскую деву. Это так странно увидеть такую вдали от дома.
Дома? повторяю я, и он кивает.
Оказывается, он инессец. Теперь уже я смотрю восхищённо так издалека! И действительно чужак. Какое-то время он рассказывает мне про свой остров. Про море. Я пытаюсь представить мир, где больше воды, чем земли. У меня плохо получается.
А почему русалка? вспоминаю я, наконец.
Он снова улыбается, немного смущённо
Просто ты сидела так Морские девы любят сидеть так же на камнях и утёсах. А ещё на ивах, если заплывают в реки но это редко. В реках для них вода неприятна И волосы, он тянется, подхватывает мою прядь, и я цепенею от изумления. Такие волосы только у морских дев. Ну и голос. Знаешь, я тогда хотел услышать твой голос когда позвал на мосту. Арин? он встречается со мной взглядом и быстро убирает руку. Извини. Мне говорили, что в Дугэле не принято касаться друг друга без позволения. Я никак не привыкну.
Ага, выдавливаю я.
Мы сидим ещё около часа, болтая о море и русалках. Мне интересно слушать про морских фэйри инессцы их не презирают и даже не только терпят. Это кажется удивительным. Разговор то и дело сводится к порядкам в Инессе, и как там всё отличается от Дугэла.
Когда за деревьями неподалёку проносится стайка младшеклассников, я вспоминаю про Марка, что обещала ему ждать у школы после уроков.
Инессец кивает, когда я начинаю прощаться. И вдруг говорит:
Мы ещё увидимся, Арин? Мне бы этого хотелось. С тобой я чувствую себя как дома.
Я отвожу взгляд и резко киваю. Мы уславливаемся встретиться в первый выходной день, в полдень на этой же поляне.
Инессец провожает меня до ворот и целует на прощание руку. Я вспыхиваю, и он снова извиняется: забыл про прикосновения. Разрешаю касаться меня, когда ему захочется, и он смеётся, говоря, что это звучит дико. Смеёмся вместе.
Уже по дороге в школу понимаю, что не спросила его имя. И что мне действительно не было с ним скучно.
И я правда хотела бы, чтобы он меня касался. Это приятно.
Мир на мгновение становится вверх-тормашками, но приходит в себя, когда на меня неожиданно налетает Марк: он отправился меня искать. Марк видит мою мокрую кофту, растрёпанные волосы, краснеет и допытывается, кто посмел меня обидеть.
Смеюсь, совершенно счастливая.
Марк провожает домой, берёт с меня слово, что я непременно сейчас же отправлюсь в купальню, или он приведёт мне лекаря. Или маму. Обещаю. Рассказу про то, как я упала в Лэчин, Марк не верит. Но мне больше нечего ему сказать, и он, хмурясь, пытается обосноваться в моей комнате с учебниками, но я выпроваживаю его вместе с ними.
Меньше всего мне хочется сейчас его видеть.
Марк, а ты умеешь плавать? спрашиваю я напоследок.
Он смотрит на меня, как на сумасшедшую. Бурчит, что непременно придёт завтра утром. Конечно как и всегда. Хочет отправить сокола с письмом вечером, справиться о моём самочувствии, и чтобы я пообещала ответить. Обещаю и это.
Про танцы никто из нас не вспоминает.
К вечеру к приходу мамы меня сваливает жесточайшая простуда. Болею все выходные.
То и дело мне снятся воды Лэчина. На это раз они не давят, а принимают меня, и это так же естественно, как дышать.
И ещё видится юноша-инессец, ждущий меня в Вечном саду.
Интересно, правда ждёт?
ГЛАВА 2. Илва
Когда я кричу, я никогда не заикаюсь. Поэтому я очень часто разговариваю с подданными криком. У меня хорошо получается.
В тот раз я много кричала. Горло потом болело надсадно, но я не обращала внимания. Мне казалось: еще немного и земля взорвётся каменными гейзерами от моего гнева. Впрочем, обошлось. Она только дрожала мелко, в такт моему сердцебиению.
В каменной оранжерее коменданты трёх пограничных крепостей стояли передо мной, преклонив колено, и старательно прятали глаза. Им было невыносимо, полагаю: пятнадцатилетняя девчонка кричит на них. И если бы эта девчонка не была из рода Гэвины, терпеть бы подобное они точно не стали.
Но духи тумана! заслужили.
Крепости Дугэла Южная, Западная и Восточная считаются неприступными. Гленна окружает нас, однако мы давно сделали соседние леса ничейными землями везде, кроме юга. Мы можем не бояться нападения у нас же надёжные пятиуровневые стены. Мы отгородились ими и сидим, как в ловушке. У нас давно кончился лес (кроме куцых ёлочек священных рощ), но мы сидим в своей клетке и основательно сидим. Мы ищем замену древесине, а гленнцы тем временем старательно и методично подкапываются под наши стены.
Неприступные крепости! В Западной обвалилась кладка третьего уровня, в Восточной на честном слове держатся крепежи туннеля, а в Южной гленнцы уже месяц пытаются взорвать ворота. Появилось в том районе одно мелкое, но очень настырное племя, в котором больше смельчаков, чем умников. И эти, с позволения сказать, идиоты недавно утащили с собой воротный кромлех, добрались до круга камней, испоганили там всё. А командир Южной крепости и его пограничники ещё большие идиоты дали им это сделать.
Теперь только и могли, что глаза прятать. Хорошо от Южной крепости до ближайшей деревни полдня пути. По безлесью. Соседние гарнизоны успели перекинуть туда свои отряды, и взяли фэйри тёпленькими. Именно тёпленькими, эти твари, когда поняли, что к чему, предпочли показательно умереть и наших пленных, которых за собой тащили, убили тоже. В итоге: ворота Южной крепости всмятку, потери среди приграничных больше, чем во все годы моего правления вместе взятые. И даже рабов-фэйри Дугэл за это не получит!
А мне мерзавцы самоуверенные никто ничего не сказал. Узнала уже когда фэйри прорвались. Не могла не узнать: по моей земле какое-то отребье шастает. Меня духи тумана с постели подняли и в Битэг перенесли я тех фэйри там же, где они умерли, и закопала. Чуть не вместе со своими солдатами в такой была ярости.
И мои военачальники смели говорить мне, что, видите ли, не хотели отвлекать драгоценную королеву от предстоящей свадьбы. Отрывать не хотели? Отрывать, да?! Да я их всех насквозь вижу, одни предатели кругом, мерзавцы, шпионы гленские! Им бы дождаться, когда у меня ребёнок родится, они меня мигом сместят. Сейчас-то, пока я одна из рода Гэвины и могу общаться с духами тумана, они меня боятся. И боятся, что со мной что-нибудь случится: стоит мне умереть, Дугэл падёт моментально. «Госпожа, вы должны быть в безопасности, вам нечего делать на границе. Прекрасная госпожа, дайте нам время, мы всё исправим». Да что б вас всех!
Никому не верю!
В тот день на военачальников я только накричала. А на следующий сказала: поеду посмотреть, что они сделали с Южной крепостью, раз гленнцы к нам ходят, как к себе домой. При дворе сказала, как положено. Приказ отдала. Так эти доблестные воины попробовали перечить: «Госпожа, это опасно! Мы не можем позволить» Так что ж вы довели до того, что это стало опасно? И кому вы позволить не можете? Мне?!
Придворных волшебников я с собой брать не стала. Мне они в столице нужнее, камни дворца и Битэга если что напоить. Круг силы восстановить я и сама могу вот и поехала с гвардейцами одна. Гвардейцев взять пришлось. Свита.
Военачальник Южной крепости встретил меня с помпой. Парад устроил. Все пограничники (наверное, уместнее говорить «оставшиеся в живых пограничники») выстроились для меня, красавцы, в блещущих кольчугах. Даже лошадей притащили, гленских. Показать, на чём ребята ездят сопровождать лесорубов. Убожество.
Я честно просидела полчаса помост с креслом, который для меня соорудили, скрипел всеми несчастными досками на ветру, а я подсчитывала, сколько дерева пограничники на эту блажь угрохали. В общем, удовольствия не получила, как бы комендант Южной крепости ни старался.
А потом, вместо традиционного обеда с командирами, заставила их тащиться со мной к воротам. Вечером уже сама осмотрела круг силы, поняла, что за ночь я с ним не справлюсь да и нужды нет торопиться, решила я. Зачем: руны на воротах начертила, на первое время хватит. На ночь точно. А завтра, когда отдохну У меня действительно голова кружилась от усталости, болели глаза и драло горло (я умудрилась простыть в пути: до крепостей, к несчастью, не добраться порталами наши меры предосторожности).
В общем, я решила, что могу позволить себе отдохнуть ночь после приезда, а следующим утром сверну горы.
Как бы не так. Ночью на нас напали.
Мне снился шелест листвы. И лес, конечно. Не такой, как в Дугэле и окрестностях слишком солнечный, яркий, буквально костёр зелени. Я лежала на траве, и цветы, похожие на колокольчики со светящейся сердцевиной, оплетали меня, заворачивали в кокон, не давая добраться до земли я понимала, что теряю магию. И отголоском же чувствовала панику, но больше всего мне хотелось спать. И, когда перед глазами стало зелено, а всей кожей я ощутила упругие, липкие листья, левое плечо пронзила такая резкая боль, что у меня в ушах взвизгнуло (от собственного крика, наверное). И я проснулась.
Камни звенели моя спальня полнилась жутким, мрачным гулом, какой бывает, когда не меньше сотни волшебников земли колдуют разом. А напротив меня корчился фэйри, пытаясь выползти из-под трупа моего гвардейца. Тело второго фэйри лежало у меня в ногах поперёк кровати.
У меня в плече торчал кинжал, и левая рука онемела, а на меховое покрывало густо капала кровь. Но это было неважно, потому что живой фэйри у меня в спальне оказался магом. И он очень хотел меня убить.
Где-то за стеной кричали: «Королева! Защищайте королеву!», запертую дверь рубили не то мечами, не то топорами, а мы с фэйри смотрели друг на друга с совершенно одинаковой ненавистью. Я никогда не видела таких, как он, ещё не связанных и потенциально опасных. Но это тоже ничего сейчас не значило. Тварь посмела причинить мне боль. Я его ненавидела даже сильнее, чем идиотов-соотечественников.
Без круга камней, близко к границе Гленны только очень сильные волшебники способны противостоять фэйри. Тем более тем, кто даже среди своих (а фэйри владеют магией поголовно) считается колдуном. Но я из рода Гэвины. Я подруга тумана.
Когда в комнату ворвались мои гвардейцы, я методично вонзала фэйрийский кинжал в глотку зелёного колдуна. И я забрала его ненависть, смешала с собственным наслаждением победы, посмеялась ему в лицо и из этого создала магию. Когда очень тошно, мы, люди, можем черпать силу из своих эмоций.