Роджер уставился на Брианну, словно видел ее впервые в жизни. Он переводил взгляд с нее на меня, будто решая что-то, потом вдруг расправил плечи и поднялся с дивана.
Хочу кое-что показать вам, решительным тоном заявил он и, подойдя к старенькому бюро его преподобия, выдернул из ящика пачку пожелтевших газетных вырезок, перетянутую резинкой. Протягивая вырезки Брианне, он сказал: Вот, почитайте и обратите внимание на даты.
Все еще стоя, он обернулся ко мне и одарил долгим холодным и пристальным взглядом ученого, подвергающего сомнению любую реальность. Он все еще до конца не верил мне, хотя воображение подсказывало, что все это могло оказаться правдой.
Тысяча семьсот сорок третий, произнес он и покачал головой, словно удивляясь про себя. А я почему-то думал, что это был человек, с которым вы встретились в тысяча девятьсот сорок пятом. Господи, мне бы и в голову не пришло! Это невероятно!..
Я удивилась:
Так вы знали? Об отце Брианны?
Он кивком указал на вырезку, которую Брианна держала в руке. Она еще не читала ее, просто смотрела на Роджера, сердито и одновременно растерянно. Я видела, что глаза ее потемнели, словно перед бурей. Роджер, похоже, тоже заметил это. Он быстро отвел от нее взгляд и повернулся ко мне:
Тогда получается, что люди, имена которых вы дали мне, те, кто сражался при Куллодене выходит, вы знали их?
Я немного расслабилась.
Да, знала.
На востоке прогремел гром, по стеклам высоких, от пола до потолка, окон ударили капли дождя. Брианна углубилась в чтение вырезок. Крылья волос затеняли лицо, виднелся лишь кончик изрядно покрасневшего носа. Джейми всегда краснел, когда сердился или огорчался. Мне слишком хорошо было знакомо, как выглядят Фрэзеры, готовые взорваться.
И вы были во Франции, пробормотал Роджер, словно разговаривал сам с собой.
Он по-прежнему не сводил с меня изучающего взора. Удивление на лице постепенно сменилось любопытством, затем возбуждением.
Тогда, наверное, вы должны были знать
Да, знала, ответила я. Именно поэтому мы и отправились в Париж. Я рассказала Джейми о Куллодене, о том, что там должно было случиться в тысяча семьсот сорок пятом. И мы отправились в Париж, чтобы попытаться остановить Карла Стюарта.
Часть 2
Претенденты.
Гавр, Франция, февраль 1744 года
Глава 6
Поднимая волны
Хлеба, жалобно простонала я, держа глаза плотно закрытыми.
От крупного теплого тела, находившегося бок о бок со мной, ответа не последовало, было слышно лишь тихое дыхание.
Хлеба, повторила я чуть громче.
И тут же почувствовала, как с меня сдергивают одеяло. Напрягая все мышцы, я вцепилась в него.
С другого края постели донеслись какие-то приглушенные звуки. Послышался скрип выдвигаемого ящика, сдавленный возглас на гэльском, по половицам прошлепали чьи-то босые ступни, и матрас просел под грузным телом.
Вот, англичаночка, произнес встревоженный голос, и я почувствовала, как к губам моим поднесли краюшку черствого хлеба.
Я схватила ее и стала жадно поедать, с трудом проталкивая плохо разжеванные куски в горло. Не догадалась попросить вместе с хлебом и воды.
Постепенно комочки теста нашли свой путь и осели в желудке тяжким грузом. Тошнотворное бурчание в животе прекратилось. Я открыла глаза и увидела склонившееся надо мной встревоженное лицо Джейми Фрэзера.
Ик!
Я вздрогнула и икнула.
Все в порядке? спросил он.
Кивнув, я медленно попыталась привстать, а он, обняв меня за плечи, помогал. Потом, усевшись рядом на край жесткой гостиничной постели, нежно притянул к себе и погладил по спутавшимся во сне волосам.
Бедняжка! произнес он. Может, дать тебе капельку винца? У меня в седельной сумке есть фляга рейнвейна.
Нет. Нет, спасибо.
Я слегка содрогнулась казалось, при одном упоминании о рейнвейне в нос ударил густой специфический запах и выпрямилась в постели.
Через минуту буду в порядке, с вымученной веселостью уверила я его. Не волнуйся, это вполне нормально, если беременную тошнит по утрам.
Не сводя с меня встревоженных глаз, Джейми поднялся и пошел взять свою одежду со стула, стоявшего у окна. В феврале во Франции бывает чертовски холодно. Пузырчатые стекла окон были затянуты толстым слоем инея.
Он был совершенно голый, на спине и плечах появились мурашки, золотисто-рыжие волоски на руках стали торчком. Впрочем, к холоду он был привычен не дрожал, натягивая чулки и рубашку. И вдруг перестал одеваться, подошел к постели и обнял меня.
Давай ложись, сказал он. Я прикажу горничной развести огонь. Ты поела, может, теперь отдохнешь? Как, не тошнит больше?
Я не слишком уверенно кивнула в ответ.
Нет, ничего.
Я бросила взгляд на постель: белье, что обычно для постоялых дворов, было не слишком чистое. И все же серебро в кошельке Джейми обеспечило нам лучшую в доме комнату, где узкий матрас был набит настоящим гусиным пером, а не какой-нибудь там соломой или шерстью.
Впрочем, прилягу, пожалуй, пробормотала я, подняла ноги с ледяного пола и сунула их под одеяла, где еще сохранилось тепло.
Желудок, похоже, успокоился настолько, что можно было позволить себе и глоток воды, и я плеснула немного в чашку из треснутого гостиничного кувшина, стоявшего у постели.
Ты что это расхаживаешь босиком? спросила я Джейми, медленно потягивая воду. Тут, должно быть, пауков полно.
Застегивая килт на талии, Джейми покачал головой.
Да нет протянул он и кивком указал на стол. Тут только крысы. За хлебом приходили.
Взглянув на пол, я увидела безжизненное серое тельце; на мордочке блестела капелька крови. Меня тут же вывернуло наизнанку, еще слава богу, что не на постель.
Ничего, все в порядке, немного отдышавшись, произнесла я. У меня в желудке уже ничего не осталось.
Прополощи рот, англичаночка, но только, ради бога, не глотай.
Джейми протянул мне чашку и вытер рот краем полотенца, словно маленькому беспомощному ребенку. Приподнял и бережно уложил головой на подушки. Склонился, с тревогой всмотрелся мне в лицо.
Пожалуй, будет лучше, если я останусь, сказал он. Пошлю записку
Нет-нет, я в порядке, поспешила уверить я его.
И не слишком погрешила против истины. Рвота мучила меня лишь по утрам, весь остальной день проходил относительно спокойно. И чувствовала я себя вполне прилично, если не считать кисловатого привкуса во рту и легкого покалывания в нижней части живота. Я отбросила одеяла и демонстративно встала.
Видишь? Я чувствую себя просто превосходно. А ты поезжай. Неудобно заставлять кузена ждать.
Я действительно чувствовала себя гораздо лучше, несмотря на сквозняк, тянувший из-под двери и проникавший под складки моей ночной сорочки. Джейми все еще колебался: ему не хотелось оставлять меня. Тогда я подошла к нему и крепко обняла, отчасти для того, чтобы успокоить, отчасти чтобы ощутить восхитительное тепло, исходившее от его тела.
Брр, сказала я. Как это ты умудряешься оставаться горячим, точно булочка, в одном лишь килте?
На мне еще и рубашка, заметил он и улыбнулся, глядя на меня сверху вниз.
Так мы стояли, прижавшись друг к другу и наслаждаясь теплом. В коридоре слышалось шарканье веника, горничная приближалась к нашей двери.
Джейми слегка вздрогнул и прижался ко мне еще плотней. Путешествовать зимой трудно: на то, чтобы добраться от аббатства Святой Анны де Бопре до Гавра, потребовалась целая неделя. На постоялые дворы мы попадали поздно вечером, промокшие, грязные и дрожащие от холода и усталости, по утрам меня тошнило, а потому мы практически не прикасались друг к другу со времени последней ночи, проведенной в аббатстве.
Идешь со мной в постель? тихо спросила я.
Он колебался. Сила его желания была очевидна, я ощущала это сквозь ткань килта, но он так и не обнял меня.
Гм нерешительно буркнул он.
Ты ведь хочешь, верно? спросила я и просунула холодную руку под килт, чтобы убедиться.
О!.. Э-э да Да, хочу.
Рука получила бесспорное доказательство. Он тихо застонал, рука скользнула чуть ниже, между ног.
О боже Не надо, англичаночка. Иначе я от тебя никогда не оторвусь.
Он крепко обхватил меня длинными руками, а я вжалась лицом в складки его белоснежной рубахи, слабо пахнущей крахмалом, который брат Альфонс из аббатства использовал при стирке.
А зачем отрываться? пробормотала я. У тебя же есть еще чуточка времени, правда? До доков совсем недалеко
Да дело не в том, ответил он, поглаживая меня по растрепанным волосам.
Я что, слишком толстая?
На деле живот у меня оставался таким же плоским, как и прежде, я была даже худее из-за тошноты.
Нет, сказал он, улыбаясь. Больно уж много ты говоришь.
Он поцеловал меня, потом сел и притянул к себе на колени. Я легла и обняла его.
Нет, Клэр! воспротивился он, когда я начала расстегивать килт.
Я удивленно взглянула на него:
Почему нет?
Ну, из-за Он слегка покраснел. Из-за ребенка Не хочу повредить ему.
Я рассмеялась:
Джейми, ты не повредишь! Он же не больше, чем кончик моего пальца!
Для наглядности я выставила палец и медленно провела им по пухлой, четко очерченной губе Джейми. Он перехватил мою руку, наклонился и крепко и быстро поцеловал.
Ты уверена? Я хочу сказать Я все время думаю, что ему не понравится, если кто-то будет его толкать
Да он и не заметит, уверила я его и снова занялась пряжкой на поясе.
Ладно. Раз ты так считаешь
В дверь властно постучали, она отворилась, и вошла служанка с охапкой поленьев, расталкивая ими створки. Судя по царапинам на панели и на полу, то был обычный для нее способ проникать в комнату.
Bonjour[13], месье, мадам, буркнула она, коротко кивнув в сторону постели, и шмыгнула к камину.
Да, ее поведение было красноречивее всяких слов. Но я уже привыкла к безразличию, с которым слуги на постоялых дворах относятся к постояльцам, даже в дезабилье, и, буркнув в ответ: «Bonjour, мадемуазель», не стала обращать на нее особого внимания, лишь оставила пряжку Джейми в покое и, скользнув под одеяло, натянула его повыше, чтобы не было видно раскрасневшихся щек.
Обладавший еще большим, чем я, хладнокровием, Джейми положил на колени валик, вынутый из-под подушки, уперся в него локтями, опустил на ладони подбородок и завел со служанкой светский разговор, нахваливая кухню.
А откуда получаете вино, мадемуазель? вежливо осведомился он.
Когда как. Ловко набрасывая растопку на более крупные поленья, она пожала плечами. Оттуда, где дешевле.
Круглощекое лицо женщины слегка сморщилось, когда она искоса взглянула на Джейми.
Ну, это я понял, сказал он и усмехнулся.
Она ответила коротким смешком.
Держу пари, что смогу достать почти по той же цене, только вдвое лучше. Скажи своей хозяйке, предложил он.
Она скептически приподняла бровь.
И какова же будет цена, месье?
Он ответил ей типично гэльским жестом, обозначавшим отрицание.
Пока еще точно не знаю, мадемуазель. Просто собираюсь повидаться с одним земляком, он торгует вином. Могу потолковать с ним может, он захочет заключить с вами сделку. Почему бы нет?
Она кивнула в знак согласия и, кряхтя, поднялась с колен.
Хорошо, месье. Поговорю с хозяйкой.
Дверь за ней захлопнулась. Отложив в сторону валик, Джейми встал и начал застегивать пряжку.
Куда это ты? запротестовала я.
Он взглянул на меня, губы растянулись в улыбке.
О!.. Ты уверена, что хочешь, англичаночка?
Я хочу, если только ты хочешь, ответила я, не в силах противиться желанию.
Он бросил на меня суровый, испытующий взгляд.
Ну, раз так, то я тут как тут, сказал он. Я слышал, что будущим матерям перечить не стоит.
Он позволил килту упасть на пол и присел рядом со мной, постель жалобно скрипнула под его тяжестью.
Он откинул одеяло и расстегнул ворот моей рубашки, обнажив груди. Склонив голову, поцеловал каждую, осторожно прикасаясь к соскам кончиком языка. Те, словно по волшебству, поднялись и затвердели, темно-розовые на фоне белой кожи.
Боже, до чего ж красивые пробормотал он и начал целовать снова.
Взял обе груди в ладони и легонько сжал, любуясь ими.
Тяжелые, тяжелей, чем прежде сказал он, самую малость. И соски, они стали темнее.
Он нежно дотронулся пальцем до одинокого волоска, что рос рядом и казался серебристым в свете морозного утра.
Приподняв край одеяла, он прилег рядом, я обняла его, потом провела рукой по твердым буграм мышц на спине, по округлым крепким ягодицам. Кожа его покрылась мурашками от холода, но под теплым прикосновением моих рук они постепенно исчезли.
Я хотела, чтобы он вошел в меня сразу же, но он, нежно воспротивившись, опустил меня на подушку, легонько покусывая шею и уши. Одна рука скользнула по бедру, сминая и собирая складками рубашку.
Голова его нырнула под одеяло, руки нежно раздвинули мне бедра. Я содрогнулась холодный воздух коснулся обнаженного тела, затем полностью расслабилась под настойчивой лаской его губ.
Волосы у него не были собраны, он еще не успел завязать их сзади Мягкие, рыжие, шелковистые, я чувствовала их на бедрах. Он навалился на меня всей тяжестью, широкие ладони сжимали ягодицы.
Ммм? вопросительно мурлыкнул он.
В ответ я слегка изогнула спину.
Руки его стали еще настойчивее, я целиком растворилась в ласках, а изнутри нарастала и распространялась по всему телу сладкая дрожь и через секунды привела меня к разрядке: тело вяло и разнеженно вытянулось, губы жадно хватали воздух, а голова Джейми опустилась мне на бедро. Он выждал минуту, лаская изгиб моей икры, и начал снова, уже с целью удовлетворить себя. Я, откинув со лба встрепанные рыжие волосы, ласкала его уши, такие неожиданно маленькие и изящные для крупного мужчины. Верхний изгиб раковины отсвечивал розовым и был почти прозрачен. Я водила пальцем по этому изгибу.
А они у тебя заостренные на концах, заметила я. Самую чуточку. Как у фавна.
Правда? На секунду он прервал свое занятие. Ты, наверное, хочешь сказать, как у маленького оленя? Или как у тех тварей с козлиными ногами, что преследуют женщин на старинных рисунках?
Я подняла голову и увидела над валиком одеял и сбившейся ночной сорочки темно-синие, кошачьего разреза глаза, сверкающие из-под потемневших от пота кудрей.
Если туфля впору, сказала я, носи ее.
И, услышав в ответ сдавленный смешок, откинула голову на подушку, он вибрацией отозвался во всем моем теле.
О-о-о протянула я и попыталась приподняться. Джейми, иди ко мне!
Еще нет, ответил он и коснулся меня кончиком языка, на что все тело отозвалось сладостной дрожью.
Нет, сейчас! настаивала я.
Он не ответил, а у меня не хватало дыхания спорить дальше.
О-о пробормотала я чуть позже. Это
Ммм?
Это хорошо Давай сейчас.
Нет, я еще не готов. Лица его не было видно за спутанной гривой кудрей цвета корицы. Хочешь, я
Джейми, сказала я, я хочу тебя! Иди ко мне!
Вздохнув, он поднялся на колени и, опершись на локти, устроился на мне сверху живот к животу, губы к губам. Открыл было рот, пробормотать что-то в знак протеста, но я начала целовать его, и он, почти против своей воли, вошел в меня, не сдержав при этом сладострастного стона. Все мышцы его напряглись, руки крепко держали меня за плечи.
Он двигался медленно и осторожно, время от времени останавливался и крепко целовал меня, затем, уступая моей настойчивости, начинал двигаться снова. Я нежно гладила изгиб его спины, стараясь не слишком нажимать на свежие шрамы. Длинная твердая мышца бедра слегка дрожала, касаясь моей ноги, но он все время сдерживался, опасаясь убыстрять темп.
Я сдвинулась ниже, чтобы он вошел в меня еще глубже.
Он закрыл глаза, сосредоточенно свел брови. Рот был приоткрыт, из него вырывалось учащенное дыхание.