У тебя есть пенни, a nighean? раздался рядом голос Джейми.
Что?
Любые деньги подойдут.
Не уверена, но
Я стала рыться в завязанном на талии кармане, в котором за время наших сборов накопилась почти такая же обширная коллекция самых невероятных предметов, как в спорране у Джейми. Среди мотков ниток, бумажных кулечков с семенами или высушенными травами, кожаных лоскутков с воткнутыми иголками и прочей всячины вроде баночки с шовным материалом, черно-белого пера дятла, куска мела и половинки печенья, которое я, видимо, не успела доесть из-за того, что меня отвлекли, я действительно отыскала потертый, весь в пыли и крошках шестипенсовик.
Подойдет? спросила я, вытирая монетку и вручая ее Джейми.
Да, ответил он и протянул мне какую-то вещицу.
Моя ладонь непроизвольно сжалась на чем-то, что оказалось рукоятью ножа, который я чуть не выронила от неожиданности.
Всегда нужно давать монетку за новый клинок, сдержанно улыбаясь, пояснил Джейми. Чтобы он признал тебя своей хозяйкой и не повернулся против тебя.
Своей хозяйкой?
Солнце уже касалось верхушки хребта, но света еще хватало, и я взглянула на свое новое приобретение. Узкое, но крепкое лезвие было прекрасно заточено с одной стороны, под лучами уходящего солнца режущая кромка сияла серебром. Рукоять из рога оленя мягко легла в мою руку и казалась теплой. Благодаря двум маленьким вырезанным в ней углублениям она идеально подходила под мою хватку. Определенно, мой нож.
Спасибо, сказала я, любуясь ножом. Но
С ним ты будешь чувствовать себя более защищенной, деловито сказал Джейми. Да, вот еще что. Дай-ка его сюда.
Я, недоумевая, отдала нож обратно и с удивлением увидела, как Джейми легко провел лезвием по подушечке большого пальца. Неглубокая ранка сразу же наполнилась кровью. Джейми вытер ее о штаны, сунул порезанный палец в рот и вернул мне нож.
Нужно пустить клинком кровь, чтобы он знал свое предназначение, вынув палец изо рта, объяснил он.
Рукоять ножа в моей руке все еще хранила тепло, но у меня мороз пробежал по коже. За редким исключением, Джейми не был склонен к романтическим поступкам, и, раз он дал мне нож, значит, считал, что я им воспользуюсь. И не для того, чтобы выкапывать корни или сдирать с деревьев кору. Вот уж точно, знать свое предназначение.
Прямо по моей руке, заметила я, глядя вниз и поглаживая маленькую выемку, которая идеально подходила для моего большого пальца. Как тебе удалось сделать так точно?
Джейми рассмеялся.
Твоя рука держалась за мой член достаточно часто, так что я прекрасно знаю твою хватку, саксоночка!
Я коротко фыркнула в ответ, но повернула клинок и ткнула острием в подушечку собственного большого пальца. Нож оказался необычайно острым: я почти не почувствовала укола, но из ранки сразу выступила капля темно-красной крови. Заткнув нож за пояс, я взяла руку Джейми и прижала к его пальцу свой.
Кровь от крови моей, произнесла я.
И это тоже не было романтическим поступком.
Глава 10
Брандер[30]
Нью-Йорк Август, 1776 г.
На самом деле вести Уильяма о тайном бегстве американцев были приняты гораздо лучше, чем он ожидал. Войска Хау передвигались с необыкновенной скоростью, опьяненные чувством, что враг загнан в угол. Флотилия адмирала по-прежнему находилась в заливе Грейвсенд, и в течение суток тысячи солдат спешно отправили на берег, откуда на кораблях переправили на Манхэттен. К закату следующего дня войска в полной боевой готовности начали наступление на Нью-Йорк, но обнаружили только пустые окопы и брошенные фортификационные сооружения.
Уильям, который ждал, что ему представится возможность отомстить, испытал некоторое разочарование, но генерала Хау такой поворот событий только обрадовал. Он вместе с штабом занял большой особняк под названием Бикмэн-хаус и принялся укреплять свою власть в колонии. Среди старших офицеров были недовольные, которые считали, что нужно преследовать американцев, пока те не сдадутся Уильям, конечно, поддерживал эту идею, но генерал Хау считал, что поражение и серьезные боевые потери разобщат оставшиеся войска Вашингтона, а зима окончательно их добьет.
Таким образом, мы с вами теперь оккупационная армия, заметил лейтенант Энтони Фортнэм, окидывая взглядом душную мансарду, куда поселили трех самых младших офицеров штаба. Следовательно, у нас есть право на все причитающиеся удовольствия, согласны?
И что же это за удовольствия? поинтересовался Уильям, который тщетно искал место для изрядно потрепанного саквояжа, где лежало почти все его имущество.
Женщины? предположил Фортнэм. Ну да, конечно, женщины! В Нью-Йорке ведь есть бордели?
Ни одного не видел, пока сюда ехал, с сомнением сказал Ральф Джослин. А я смотрел!
Значит, плохо смотрел! твердо произнес Фортнэм. Уверен, здесь должны быть бордели!
Есть пиво, предложил Уильям. Весьма приличный паб сразу за Уотер-стрит, таверна Фронса. Я выпил там пинту отличного пива по дороге сюда.
Наверняка есть что-нибудь поближе, возразил Джослин. Я не собираюсь тащиться пешком несколько миль по такой жаре!
Бикмэн-хаус располагался в прекрасном обширном парке с чистым воздухом, но довольно далеко от города.
Ищите, и обрящете, братья мои! Фортнэм подкрутил завиток на виске и накинул мундир на одно плечо. Идешь, Элсмир?
Чуть позже. Нужно написать парочку писем. Если найдете хоть какие-нибудь злачные места, представьте мне письменное донесение. И в трех экземплярах, не забудьте!
Оставшись наедине с собой, Уильям бросил на пол саквояж и вытащил небольшую пачку писем, которую ему передал капитан Грисуолд.
Пять писем. На трех письмах виднелась печать отчима улыбающийся полумесяц. Лорд Джон писал Уильяму пятнадцатого числа каждого месяца, впрочем, в другие дни тоже. Одно послание было от дяди Хэла, и при виде этого письма Уильям невольно улыбнулся: порой дядя писал загадочно, но всегда увлекательно. Почерк на последнем письме с гладкой печатью Уильям не узнал, но, похоже, писала женщина.
Заинтригованный, Уильям сломал печать и обнаружил в конверте два плотно исписанных листка от кузины Дотти. Он удивленно поднял брови: Дотти никогда не писала ему раньше.
Брови не опускались все время, пока он читал послание.
Будь я проклят! произнес он вслух.
Что-то случилось? спросил Фортнэм, который вернулся за шляпой. Плохие новости из дома?
Что? О нет. Нет, повторил Уильям, возвращаясь к первой странице письма. Просто занимательно.
Уильям сложил письмо, засунул во внутренний карман мундира подальше от любопытного взгляда Фортнэма и взял послание от дяди Хэла, скрепленное герцогской печатью, при виде которой Фортнэм вытаращил глаза, но промолчал.
Кашлянув, Уильям сломал печать. Как обычно, все письмо занимало меньше страницы, и в нем не было ни приветствия, ни прощания. Дядя Хэл считал, что раз на письме указан адрес, то предполагаемый получатель очевиден, а печать совершенно ясно дает понять, кто автор послания. Дядя Хэл не тратил время на переписку с идиотами.
«Адам получил назначение в Нью-Йорк, к сэру Генри Клинтону. Минни передала тебе с ним несколько возмутительно громоздких вещей. Дотти шлет свою любовь, что занимает гораздо меньше места.
Джон сказал, что ты делаешь кое-что для капитана Ричардсона. Я знаю Ричардсона и считаю, что ты не должен.
Передавай мое почтение полковнику Спенсеру и не играй с ним в карты».
Уильям подумал, что из всех его знакомых только дядя Хэл мог сообщить так много информации (как всегда, загадочной) в коротенькой записке из нескольких слов. Интересно, полковник Спенсер жульничает в карты или очень хорошо играет? А возможно, ему просто везет. Вне всяких сомнений, дядя Хэл специально не стал уточнять, поскольку, если бы дело было в мастерстве или удаче, Уильям обязательно захотел бы проверить собственные умения, хотя и понимает, как опасно постоянно выигрывать у старшего по званию офицера. Впрочем, разок-другой Нет, дядя Хэл сам прекрасно играет в карты, и если он счел необходимым предупредить Уильяма, то благоразумнее последовать его совету. Возможно, полковник не жульничает, да и игрок так себе, но зато обидчив и вполне может отомстить, если будет проигрывать слишком часто.
«Ну и хитер же старый дьявол!» не без восхищения подумал Уильям о дяде.
Уильяма больше беспокоил второй абзац. «Я знаю Ричардсона» В данном случае Уильям хорошо понимал, почему дядя Хэл опустил подробности: почту мог прочитать кто угодно, а уж послание с гербом герцога Пардлоу наверняка привлекло внимание. Хотя непохоже, что печать вскрывали, но Уильям не раз видел, как его собственный отец при помощи нагретого ножа ловко снимает печати, а потом возвращает на место, и не питал иллюзий по этому поводу.
Уильям озадачился вопросом: что именно дядя Хэл знает о капитане Ричардсоне и почему советует прекратить сбор информации? Судя по всему, отец рассказал дяде Хэлу, чем занимается Уильям.
А вот еще пища для размышлений: если бы папа сообщил брату о его, Уильяма, занятиях, то тогда дядя Хэл наверняка поведал бы отцу все компрометирующие факты о капитане Ричардсоне, коли таковые имеются. А если он это сделал
Уильям отложил записку дяди Хэла и вскрыл первое письмо отца. Нет, ни слова о Ричардсоне Во втором? Тоже ничего. И только в третьем нашлась завуалированная ссылка на разведку, да и то лишь просьба об осторожности и непонятный намек на его, Уильяма, рост.
«Высокий человек всегда заметен среди других людей, особенно если опрятно одет и смотрит прямо».
Уильям улыбнулся. Он ходил в школу в Вестминстере, где все уроки проходили в одной большой комнате, перегороженной занавеской, которая разделяла учеников на аристократов и простолюдинов. Однако мальчики разных возрастов учились все вместе, и Уильям быстро понял, когда и как стоит привлекать к себе внимание, а когда лучше оставаться в тени. Все зависит от окружения.
Ладно. Что бы там дядя Хэл ни разузнал о Ричардсоне, отца это нисколько не тревожило. Уильям напомнил себе, что информация не обязательно должна быть компрометирующей. За себя герцог Пардлоу не беспокоился, но был чрезвычайно осторожным в отношении своей семьи. Возможно, он всего лишь считал Ричардсона самонадеянным и безрассудным. Если дело только в этом, то отец, скорее, полагался на здравый смысл Уильяма, потому и не стал ничего писать.
В мансарде стояла духота, пот стекал по лицу Уильяма на рубашку. Фортнэм снова ушел. Из-под его койки торчал наполовину высунутый дорожный сундук, образуя с краем койки такой дурацкий угол, что на полу оставалось ровно столько свободного места, чтобы Уильям мог протиснуться к двери. С чувством облегчения Уильям вырвался на улицу. Воздух снаружи был жарким и влажным, но, по крайней мере, не спертым. Уильям надел шляпу и отправился искать, где встал на постой кузен Адам. «Возмутительно громоздкие» звучало многообещающе.
Пробираясь сквозь толпу фермерш, которые направлялись на рыночную площадь, он почувствовал, как шуршит в кармане письмо, и вспомнил сестру Адама. «Дотти шлет свою любовь, что занимает гораздо меньше места». Дядя Хэл, конечно, хитрый дьявол, подумал Уильям, но и на старуху бывает проруха.
* * *
«Возмутительно громоздкие» вещи оправдали ожидания: книга, бутылка превосходного испанского хереса и к нему кварта оливок, а еще три пары новых шелковых чулок.
Я завален чулками, заверил кузен Адам Уильяма, когда тот попытался поделиться своим подарком. Думаю, матушка покупает их оптом, а потом отправляет при первой оказии. Еще повезло, что она не додумалась прислать тебе новые подштанники. Я получаю по паре с каждой дипломатической почтой, и, как ты понимаешь, это довольно щекотливая тема для объяснений с сэром Генри Впрочем, я бы не отказался от стаканчика твоего хереса.
Уильям так и не понял, шутит ли Адам насчет подштанников или нет. Кузен всегда держался степенно и серьезно, благодаря чему был на хорошем счету у старших офицеров, но еще он владел семейным трюком Греев умел говорить самые возмутительные вещи, сохраняя невозмутимый вид. Тем не менее Уильям рассмеялся и крикнул вниз, чтобы принесли два стакана.
Один из приятелей Адама принес три и любезно остался помочь в уничтожении хереса. Откуда ни возьмись появился еще один друг уж больно хорош был херес! достал из своего сундука полбутылки портера и добавил к угощению. Бутылки и друзья множились с присущей подобным сборищам неизбежностью, и вскоре все поверхности в маленькой, по общему признанию, комнате Адама были заняты либо одними, либо другими.
Уильям великодушно добавил к хересу оливки и, когда показалось донышко бутылки, провозгласил тост за свою тетушку и ее щедрые дары, не забыв упомянуть шелковые чулки.
Хотя, думаю, книгу твоя матушка не посылала, сказал он Адаму, с шумным выдохом опуская стакан.
Адам захихикал, его обычная степенность явно растворилась в кварте ромового пунша.
Конечно, нет! И папа тоже. Это был мой личный вклад в оклутуривание Я имею в виду, в развитие клутуры в колониях.
Пиршество для очей и чувственности культурного человека, со всей серьезностью заверил его Уильям, демонстрируя собственную способность пить и разговаривать, не теряя четкости произношения, сколько бы сложных буквосочетаний ни попадалось в процессе.
Последовали возгласы: «Что за книга? Какая книга? Давай, покажи нам эту замечательную книгу!», и Уильяму пришлось достать жемчужину своей коллекции подарков экземпляр знаменитого «Списка ковент-гарденских леди», составленного мистером Харрисом, который в своем творении подробно описал прелести, специализацию, цену и доступность лучших шлюх во всем Лондоне.
Появление «Списка» было встречено восхищенными криками, затем последовала короткая борьба каждый хотел первым заполучить томик. Уильям спас книгу, прежде чем ее успели разодрать на листочки, но позволил уговорить себя прочесть несколько пассажей вслух. Его артистичное исполнение вызвало восторженное улюлюканье и град оливковых косточек.
Чтение, несомненно, иссушает глотку, и потому было велено подать еще выпивки, которую тут же и употребили. Уильям не мог сказать, кто из участников попойки первым предложил учредить экспедиционный отряд с целью составить аналогичный список для Нью-Йорка. Впрочем, от кого бы ни прозвучало предложение, все радостно его подхватили и даже выпили по этому поводу ромового пунша: в бутылках к тому времени ничего не осталось.
Вот так и случилось, что Уильям обнаружил себя в трущобах: он в пьяном дурмане блуждал по узким улочкам, темноту которых изредка разрывали освещенные свечами окна да случайные фонари, подвешенные на перекрестках. Похоже, никто точно не знал, куда нужно идти, но в то же время вся подвыпившая компания дружно двигалась в одном направлении, словно почуяв некие флюиды.
Как кобели за течной сукой, заметил он и удивился, получив тычок и одобрительный возглас от одного из приятелей Адама: Уильям даже не осознал, что говорит вслух.
И все-таки он оказался прав, ибо в конечном итоге они набрели на переулок, в котором висели два или три фонаря, обтянутые красным муслином, их свет играл тусклыми кровавыми отблесками на приветливо приоткрытых дверях. От этого зрелища потенциальные исследователи радостно завопили и устремились вперед, на сей раз целенаправленно, лишь на минутку остановившись посреди улицы, дабы в кратком споре решить, с какого заведения начать инспекцию.
Сам Уильям в споре почти не участвовал: в спертом, удушливом воздухе витало зловоние сточных вод и коровьего навоза, к тому же он почувствовал, что одна из съеденных оливок, похоже, была испорченной. Тело покрылось противным вязким потом, влажное белье навязчиво липло к коже, и Уильям с ужасом думал, что, если внутреннее расстройство внезапно устремится вниз, он может просто не успеть вовремя снять бриджи.