Сколько?
Она сразу отдернула руку, точно дотронулась до раскаленной сковороды, и тут же услышала тихий усталый голос Вини:
Я заплатила за нее около тысячи. Тысяча для тебя не слишком дорого?
С улицы доносились вопли беснующихся детей на игровой площадке, и впервые это обрадовало миссис Мансон. Ведь благодаря крикам детворы она могла отвлечься от мыслей о деньгах и унять вихрь переполнявших ее чувств.
Боюсь, это много. У меня нет таких денег, рассеянно проговорила миссис Мансон, не отрывая взгляда от шубы, потому что боялась поднять глаза и взглянуть в лицо Вини.
Та небрежно бросила шубу на кушетку:
Так, я хочу, чтобы она досталась тебе! Деньги не главное, просто мне надо хоть как-то компенсировать свои расходы. Сколько ты можешь предложить?
Миссис Мансон закрыла глаза. Боже, какой ужас! Просто ужас!
Ну, может быть, четыреста неуверенно произнесла она.
Вини снова подхватила шубу и оживленно проговорила:
Давай-ка посмотрим, как она на тебе сидит!
Они отправились в спальню, и там миссис Мансон примерила шубу перед большим зеркалом стенного шкафа. Надо будет отдать шубу скорняку: чуть-чуть ушить, немного укоротить рукава и, возможно, отреставрировать мех. Да, в этой шубе она выглядит богато!
По-моему, очень красиво, Вини! Так мило с твоей стороны, что ты обо мне вспомнила!
Вини прислонилась к стене, ее бледное лицо выглядело напряженным в слепящих лучах солнца, проникавших сквозь большие окна спальни.
Можешь выписать мне чек, произнесла она равнодушно.
Да, конечно! Ее голос сразу вернул миссис Мансон на землю. Вы только представьте себе: Берта Мансон в шубе из настоящей норки!
Они вернулись в гостиную, и миссис Мансон выписала чек на имя Вини. Аккуратно сложив бумажку, та спрятала ее в вышитый бисером кошелек.
Миссис Мансон лихорадочно пыталась найти новую тему для разговора, но с каждой попыткой словно натыкалась на холодную стену. Она поинтересовалась у Вини, где ее муж:
Приходите как-нибудь вместе, Альберту будет интересно с ним побеседовать.
На что Вини ответила:
О, этот муж! Я не видела его сто лет. Насколько мне известно, он сейчас в Лисабоне.
На этом разговор о муже завершился.
Наконец, твердо пообещав позвонить завтра, Вини ушла. Закрыв за ней дверь, миссис Мансон подумала: «Бедная Вини! Она же нищая беженка!» Потом подхватила свою новую норковую шубу и отправилась с ней в спальню. Альберту она ни слова не скажет о том, каким образом оказалась у нее эта шуба. Ни за что! Господи, да он просто взбесится, узнав, сколько она стоит. Миссис Мансон решила запрятать шубу подальше, чтобы как-нибудь потом достать ее и объявить: «Альберт, ты только посмотри, какую дивную норку я купила на аукционе! Причем почти даром!»
Она открыла стенной шкаф, нашарила в темноте пустой крючок и повесила на него шубу, но при этом случайно задела за рукав и с ужасом услышала треск разрываемых ниток. Быстро включив свет, она увидела, что рукав надорван. Она взялась за края прорехи, слегка потянула и дырка поползла дальше. Тут ей стало дурно от мысли, что это просто выношенное старье. «Боже!» пробормотала она, схватившись за парусиновую розочку в волосах. Ее охватило чувство тупого опустошения. «Боже! Она же меня одурачила, просто одурачила. И с этим уже ничего нельзя поделать, ни-че-го!»
Потому что миссис Мансон вдруг отчетливо поняла, что Вини не позвонит ни завтра, ни вообще никогда.
Перевод О. Алякринского
Положение вещей
(1944)
Миниатюрная белокурая женщина, с пышной прической в стиле помпадур, прошла враскачку между столами тряского вагона-ресторана и медленно опустилась на стул у окна. Она пометила карандашом выбранные блюда в меню и, близоруко сощурившись, оглядела сидящих напротив нее розовощекого морского пехотинца и девушку с личиком в форме сердечка. Сразу заметив у девушки на безымянном пальце дешевенькое золотое колечко и красную ленту в волосах, она сочла ее простушкой и мысленно окрестила «фронтовой невестой». Потом едва заметно улыбнулась, приглашая соседей по столу к разговору.
Девушка приветливо заулыбалась в ответ:
Вам повезло, что вы пришли так рано, а то тут всегда народу битком. Мы даже не смогли пообедать из-за толпы русских солдат они тут ели или пили Боже, вы бы их видели! Все как Борис Карлофф, ей-богу!
Ее скороговорка напоминала стрекот кипящего чайника на плите, и женщина невольно откашлялась.
Представляю, сказала она. До этой поездки я даже предположить не могла, что их сейчас так много везде Я имею в виду солдат. Это заметно, только когда едешь в поезде. Я все удивляюсь: откуда они берутся?
С призывных пунктов, выпалила девушка и глупо захихикала.
Ее муж виновато покраснел:
Вы едете до самого конца, мэм?
Надеюсь Этот поезд двигается так медленно, как
Как патока с ложки льется! воскликнула девушка и опять застрекотала: Вы себе представить не можете, как мне тут нравится! Я целый день просто не могла отлепиться от окна. У нас в Арканзасе, откуда я родом, вокруг одни только равнины, и, когда я вижу горы, у меня прям сердце заходится от восторга! Она повернулась к мужу. Милый, как думаешь, мы уже в Каролине?
Морпех выглянул в окно, за которым уже сгущались сумерки, быстро окрашивая небо густой синевой, под которой, словно отражаясь друг в друге, теснились горные кряжи. Он оторвал взгляд от темного пейзажа и заморгал, ослепленный яркими лампами вагона-ресторана.
Скорее, это Виргиния, пожав плечами, предположил он.
Со стороны спальных вагонов появился солдат, который поспешно шагнул к их столу и бессильно рухнул на свободный стул. Форма была ему явно велика и топорщилась складками на тщедушном теле. Его лицо, исхудавшее, с заострившимися чертами, казалось мертвенно-бледным по сравнению с румяным лицом морпеха, а черные, коротко стриженные волосы блестели под яркими лампами вагона, словно котиковая шапка. Он медленно обвел всех троих затуманенным взглядом, как будто его отделяла от них невидимая пелена, и нервно тронул два капральских шеврона на рукаве.
Женщина недовольно заерзала и придвинулась ближе к окну. Она проницательно решила, что солдат пьян, и заметила, как девушка наморщила носик, явно солидаризуясь с ее вердиктом.
Когда к столу подошел негр в белом фартуке и снял с подноса тарелки с заказами, капрал устало произнес:
Я буду кофе, большую кружку, и двойные сливки.
Девушка поддела вилкой кусочек цыпленка в белом соусе.
Ты не считаешь, милый, что в этом поезде за еду дерут ужасно дорого?
И тут началось.
Голова капрала вдруг мелко-мелко задергалась. Он выгнулся и замер, нелепо подавшись головой вперед: его рот уродливо растянулся, а на шее, скованной судорогой, набухли вены.
Боже мой! воскликнула девушка, а женщина выронила нож для масла и машинально прикрыла глаза ладонью. У морпеха на мгновение округлились глаза, но он быстро сообразил, что делать, и достал пачку сигарет.
На-ка, приятель, покури!
Прошу вас Спасибо Очень любезно пробормотал капрал и стукнул по столу стиснутым кулаком.
От удара подскочили, звякая, столовые приборы, а вода выплеснулась из наполненных доверху стаканов. Над столом повисла тишина, которую то и дело прорезали взрывы хохота из дальнего конца вагона-ресторана.
Потом девушка, понимая, что она сейчас в центре внимания, убрала выбившийся локон за ухо. Женщина подняла взгляд и прикусила губу, увидев, как капрал пытается закурить.
Давайте я, предложила она.
Но ее рука так сильно дрожала, что зажженная спичка потухла. Когда же ее вторая попытка увенчалась успехом, она выдавила жалкую улыбку. Вскоре приступ прошел.
Мне так стыдно, пробормотал капрал. Прошу вас, простите меня.
О, мы понимаем, заявила женщина. Мы все отлично понимаем.
Вам больно? спросила девушка.
Нет, нет, это не больно.
А я боялась, что вам больно. Так это выглядело. Это что-то вроде икоты, да? Она вдруг резко качнулась вперед, словно ее пихнули в спину.
Капрал провел пальцем по краю стола и, помолчав, проговорил:
Все со мной было в порядке, пока я не сел в поезд. Врачи обещали, что все будет нормально. Так и сказали: «С тобой все окей, солдат!» Это от возбуждения, от радости, что я наконец вернулся в Штаты, что я свободен и это чертово ожидание закончилось Он вытер пальцем глаз. Простите!
Официант поставил на стол кружку кофе, и женщина попыталась было пододвинуть ее поближе к капралу, но тот почти злобно оттолкнул ее руку:
Прошу вас, не надо. Я сам справлюсь.
Сконфузившись, она отвернулась и стала разглядывать свое отражение в окне. Ее лицо казалось совершенно спокойным, и это ее удивило, потому что она ощущала гипнотическую нереальность происходящего, как если бы ее переносило из одного сна в другой. Стараясь думать о чем-нибудь постороннем, она стала следить за мерным движением вилки морпеха от тарелки до его рта. Девушка ела с жадностью, а вот в ее тарелке еда уже совершенно остыла.
А потом приступ повторился, хотя и не в такой острой форме, как в прошлый раз. Женщина вздохнула, когда ее отражение расплылось в слепящем свете огней встречного поезда.
Капрал тихо ругался, и его проклятья звучали как слова молитвы. Потом он судорожно обхватил голову обеими руками.
Слушай, парень, может, тебе врачу показаться? заметил морпех.
Женщина схватила капрала за судорожно вздернутую руку.
Я могу вам чем-то помочь? спросила она.
В госпитале, чтобы купировать приступ, врач смотрел мне прямо в глаза Когда я смотрю кому-нибудь в глаза, это проходит
Она заглянула ему в лицо.
Ну вот, произнес капрал, сразу успокоившись, вот и прошло. Вы милая!
Где это вас так? спросила она.
Он нахмурился:
Много где Это все нервы. Они у меня ни к черту.
И куда вы сейчас?
В Виргинию.
Домой, значит?
Да, домой.
Пальцы, стиснувшие руку капрала, занемели, и женщина слегка их разжала.
Запомните: главное дом, а все остальное не важно.
А знаете, что я вам скажу, зашептал он. Я вас люблю! Я вас люблю, потому что вы очень глупая и очень наивная и еще потому, что вы никогда ничего не узнаете про настоящую жизнь, кроме той, что вам покажут в кино. И я люблю вас, потому что мы уже в Виргинии и я почти дома!
Женщина резко отвернулась. В напряженной тишине повисла ее обида.
Значит, думаете, это самое главное? продолжал капрал. Он наклонился над столом и сонно потер ладонями лицо. Ладно, но есть же еще достоинство. Когда такое вот произойдет на глазах у людей, которых я знаю всю жизнь, что мне делать? Думаете, мне приятно будет сидеть с ними за одним столом, как вот с вами, и видеть, как им противно? Или думаете, мне хочется напугать эту милую девчушку, чтобы она, глядя на меня, начала представлять себе всякие ужасы, которые могут случиться с ее парнем? Я несколько месяцев все ждал и ждал, и мне говорили в госпитале, что со мной полный порядок, и вот в первый раз я Он осекся, и его брови сошлись на переносице.
Женщина положила две купюры около своего счета и отодвинула стул.
Позвольте, я пройду, сказала она.
Капрал поднялся из-за стола и поглядел на ее нетронутую тарелку.
Давайте ешьте, черт бы вас побрал! проговорил он. Вам надо поесть!
И потом, не оглядываясь, зашагал по проходу и скрылся за дверью.
Женщина заплатила за его кофе.
Перевод О. Алякринского
Бутыль серебра
(1945)
Было время после уроков подрабатывал я в «Вальхалле», это аптека с магазином и закусочной. Принадлежала она моему дяде, мистеру Эду Маршаллу. Называю его «мистер Маршалл», поскольку все окружающие, в том числе и собственная жена, звали его не иначе как «мистер Маршалл». Хотя человек он был свойский.
Аптекарский магазин, даром что старомодный, занимал большое, сумрачное, прохладное помещение: летом не было у нас в городке места приятней. При входе слева располагался табачный прилавок, за которым, как правило, восседал мистер Маршалл собственной персоной: приземистый, широколицый, розовощекий, с лихо закрученными седыми усами. За спиной у него виднелась необыкновенная стойка для продажи газированной воды. Старинная, мраморная, пожелтевшая от времени, тщательно отполированная, но без следов вульгарного блеска. Мистер Маршалл купил эту стойку в тысяча девятьсот десятом году на торгах в Новом Орлеане и очень гордился своим приобретением. Посетители, сидевшие на высоких стульях искусной работы, оказывались лицом к этой стойке, а над ней видели свое зыбкое, будто при свечах, отражение в длинном ряду старинных, оправленных в рамы красного дерева зеркал. Все товары домашнего обихода были выставлены в застекленных шкафчиках, едва ли не музейных, запиравшихся бронзовыми ключами. В воздухе витали ароматы сиропа, мускатного ореха и прочей вкусноты.
Для жителей округа Уачата «Вальхалла» служила излюбленным местом отдыха до той поры, пока в нашем городке не обосновался некто Руфус Макферсон, который открыл еще одну аптеку прямо на другой стороне площади. Этот субъект, Руфус Макферсон, был сущим негодяем: он перебил моему дяде всю торговлю. Завел у себя новомодную лабуду электровентиляторы, многоцветную иллюминацию; принимал заказы по телефону; поставил на тротуаре выносной столик, чтобы готовить для автомобилистов горячие сэндвичи с сыром. Хотя некоторые горожане и остались верны мистеру Маршаллу, большинство все же переметнулось к Руфусу Макферсону.
Поначалу мистер Маршалл решил его просто-напросто игнорировать: если кому-то случалось при нем упомянуть имя Макферсона, мой дядя просто фыркал, закручивал ус и отводил глаза. Но сразу было видно: он бесновался. И чем дальше, чем больше. Как-то раз в середине октября захожу я в «Вальхаллу» и вижу: мистер Маршалл, сидя за стойкой со стаканчиком вина, играет в домино с Хаммурапи.
Хаммурапи египтянин, по профессии был дантистом или вроде того; но практика у него захирела, так как зубы у всех горожан здоровые, и всё благодаря местной воде, богатой какими-то минералами. Поэтому большую часть суток Хаммурапи бездельничал и ошивался в аптеке, где сдружился с моим дядей. Этот египтянин обладал довольно-таки приятной наружностью: смуглый, чуть ли не двухметрового роста; мамаши у нас в городке запирали дочерей на замок, а сами строили ему глазки. Говорил он совершенно чисто, без акцента, и я всегда считал, что он такой же египтянин, как я инопланетянин.
В общем, сидели они за стойкой и глушили красное итальянское вино из трехлитровой бутыли. Зрелище было тревожное, поскольку мистер Маршалл пользовался репутацией убежденного трезвенника. У меня, естественно, сразу промелькнула мысль: «Боже правый, Руфус Макферсон его доконал». Однако пили они, как выяснилось, совсем по другому поводу.
Иди-ка сюда, сынок, позвал меня мистер Маршалл, пропусти с нами стаканчик винца.
Вот-вот, поддакнул Хаммурапи, помоги прикончить. В магазине куплено, не выливать же.
Через некоторое время, когда мы приговорили бутыль, мистер Маршалл поднял ее над стойкой и воскликнул:
А теперь поглядим! И с этими словами растворился в ранних сумерках.
Куда это он? спросил я.
Э-э, все, на что сподобился Хаммурапи. Ему нравилось меня дразнить.
Спустя полчаса дядя вернулся, сгибаясь и сопя под тяжестью своей ноши. Он водрузил на стойку бутыль, а затем, усмехаясь и потирая руки, отступил в сторону.
Ну, что скажете?
Э-э, протянул Хаммурапи.
Ого! вырвалось у меня.
Перед нами, видит Бог, стояла та же самая бутыль, но с одним уму непостижимым отличием: теперь она была доверху наполнена монетками по пять и десять центов, которые тускло поблескивали сквозь толстое стекло.