Мистер Лейк пробормотал что-то себе под нос, а затем виновато улыбнулся Скиппер и мне. Поднявшись по лестнице, он хлопнул простыней, переполз на четвереньках по кровати Джерри, затыкая углы простыни пальцами. Редко можно было увидеть родителей в общежитиях, не говоря уже о ползающих, как орангутанги, по кроватям. Божественные прощались с родителями у подножия обувного дерева, получали короткие поцелуи в каждую щеку, а после смотрели, как им машут рукой из окна автомобиля. Джерри, что неудивительно, была избалована родителями. Она была, как позже скажет ее отец журналистам, их особенной девочкой, их принцессой, их жемчужиной.
К тому моменту, когда мистер Лейк закончил заправлять кровать Джерри, он уже вспотел в своем костюме и, я помню, был весь красный, с закатанными рукавами рубашки. И снова Скиппер толкнула меня ногой. Мистер Лейк, внезапно осознав, что его разглядывают, посмотрел в нашу сторону, но, увидев наши обнаженные бедра, стал еще более пурпурным.
Прозвучал звонок. Отбой. Скиппер развернула ноги на девяносто градусов, качнулась вперед-назад и спрыгнула с моей кровати. Мистер Лейк спустился по лестнице, когда вернулась его дочь, теперь уже одетая в пижаму. Он опустил рукава и надел пиджак, взволнованный, как будто его застали на месте преступления. Джерри перевела взгляд с отца на Скиппер.
Снаружи девушки метались из комнаты в комнату, пытаясь успеть пожелать друг другу спокойной ночи перед тем, как директриса начнет свой обход. Скиппер придержала дверь, чтобы мистер Лейк мог пройти, таща за собой пустую сумку Джерри.
Au revoir [21], сказала мне Скиппер. Увидимся утром.
Блеск, автоматически ответила я, стараясь не показывать, насколько я несчастна, оставаясь наедине с Джерри. À tout à lheure [22].
Так Божественные разговаривали друг с другом, чтобы сократить наш язык или поговорить по-французски. Merde [23], говорили мы, когда что-то шло не так. Cest la vie.[24]
Скиппер схватилась за руки с Дики Бальфур, которая возвращалась по коридору из душа. Я представила себе тихие разговоры Скиппер с близняшками по ночам, сплетни, общие шутки, которых я не слышала, и меня затошнило от беспокойства. Казалось, все мои худшие опасения сбылись. Я снова почувствовала, насколько несправедливо было то, что я застряла с Джерри в одной комнате именно сейчас. Сейчас, когда идут последние недели на младшем курсе, после чего мы перейдем на Другую сторону. По крайней мере, мы так считали.
Скиппер повернулась к мистеру Лейку.
Рада видеть вас снова, мистер Лейк. Передайте всю нашу любовь Дафне, сказала она, до смешного подчеркнув слово Дафна, имя, столь категорически непохожее на имена наших собственных матерей Сесилия, Камилла, Шарлотта.
Дики громко фыркнула. Я затаила дыхание, ожидая, что скажет отец Джерри. Скиппер звучала так неискренне, так удивительно фальшиво, что я не могла поверить, что ей сойдет это с рук.
Ах да, сказал мистер Лейк, даже не подозревая, что над ним пошутили. Да, конечно.
Джерри, однако, была явно в ярости. Она стояла совершенно неподвижно. Ее рука была на талии, бедро выставлено вперед, а ступня стояла на носке поза фигуристок, когда они, завершая тренировку, резко останавливаются на льду. Джерри выгнула спину, запрокинула голову и смотрела на Скиппер.
Я оставлю вас, девочки, наедине, сказал мистер Лейк. Пока, дорогая. Развлекайся.
Он коротко обнял дочь и пошел по коридору, волоча за собой ее пустую сумку, как сани.
Скиппер повернулась и усмехнулась Джерри и мне.
Ее рука плотно сжалась под локтем Дики Бальфур, их бедра прижались друг к другу. Я почувствовала, словно нож скользит между моими ребрами.
Bonne nuit[25], Джеральдина, сказала Дики, наигранно помахав одними пальцами.
Лицо Джерри покраснело.
Иди и трахни свою мамашу.
Скиппер восхищенно фыркнула.
Трахни свою мамашу, медленно повторила она. Впечатленная.
Через несколько дней эта фраза стала популярной, распространившись как лесной пожар. Я помню, что суть заключалась в том, чтобы произнести это как Джерри.
Трахни свою мамашу.
10
В первый год нашей совместной жизни мы с Юргеном все больше становимся кочевниками. Мы были сначала в Лондоне, затем в Амстердаме, затем в Брайтоне и надолго в Берлине. Там мы снимаем комнаты с людьми, которых знаем, или берем в субаренду слабо отапливаемые промышленные здания, которые Юрген может использовать как студию. Это неудивительно, учитывая, что, когда мы впервые встретились для интервью, он все еще жил в палатке. Мы так часто переезжаем, что никогда не покупаем мебель, а наша одежда и мой ноутбук постоянно разбросаны по полу. Я с удивительной легкостью приспосабливаюсь к жизни в полупустых помещениях. Пока Юрген делает зарисовки, я работаю или печатаю свои истории, поставив ноутбук на колени или живот, подбирая удобную позу на пыльном паркете. Ночи мы проводим дома, сидим в постели и так как, несмотря на три года обязательных уроков по домоводству в школе Святого Джона, я совершенно не умею готовить едим хлопья из двух стальных мисок, которые Юрген нашел в китайском супермаркете в Шарлоттенбурге. Я никогда не была так счастлива. В день стирки я вешаю свои влажные трусики на ручки его велосипедов. Поскольку мы снимаем помещения в субаренду, наши счета всегда выставляются на другое имя. Мы меняем дома так же часто, как я когда-то переезжала в общежития. Наша ссора молодоженов превратилась в простую шутку, глупый анекдот, который мы рассказываем за ужином, чтобы развлечь наших друзей. Как сумасшедшая женщина плюнула мне в лицо во время нашего медового месяца и назвала тварью.
В Америке портье привозит в номер все наши пожитки на медной тележке. Мы сидим на подоконнике, одетые в мантии, кормим друг друга виноградом, как римляне. Далеко внизу, на улице, машины перемещаются по чикагской Магнифисент-Майл. Работа продвигается на удивление хорошо у нас обоих. У Юргена есть новый впечатляющий заказ, появившийся буквально из ниоткуда, большая инсталляция в сквере, а мне предложили кое-что особенное в воскресном приложении интервью с гимнасткой, одной из нескольких жертв, которые недавно обнародовали правду о своем тренере историю, которая может стать достойной обложки.
Утром Юрген консультируется со швейцаром в белых перчатках и фуражке, который указывает нам направление на Миллениум-парк.
Что в парке? спрашиваю я Юргена.
Подожди и увидишь, говорит он.
Мы пробираемся сквозь снег, держась за руки и глядя на высотки. Мы чувствуем себя так, будто выпили, громко смеясь над желтыми знаками, которые сообщают об угрозе падения ледяных сосулек. Гуляем по берегу озера Мичиган с собачниками и бегунами, дыхание которых вырывается облачками пара. Юрген, стоящий боком к берегу, швыряет горсть камней по полузамороженной воде, арктическая поверхность скрипит и стонет, а камешки скользят по твердому снегу и падают в темную полынью за его пределами. Его щеки красные от холода.
Он так красив, что от желания я начинаю чувствовать боль между ног.
Я готова тащить его обратно в нашу постель в отеле, но Юрген настаивает.
Закрой глаза, говорит он.
Он ведет меня через парк к музыкальной ярмарке, мои глаза зажмурены.
Сюрприз.
Он убирает пальцы в перчатках с моих глаз.
Юрген выглядит довольным.
Ох, говорю я.
Каток.
Мы пьем глинтвейн из одинаковых фарфоровых сапожков и наблюдаем за фигуристами. Пары в коньках, взятых напрокат, шаркают окоченевшими ногами по льду, цепляясь за борта. Парни-хоккеисты толкают друг друга плечами, пытаясь прокатить своих товарищей. Отцы тянут длинные шеренги детей в дутых лыжных костюмах и варежках. Профессионалы легко перемещаются между ними, скручиваясь и прыгая. В центре на одной ноге крутится девушка в фиолетовом купальнике.
Я машу рукой, когда Юрген выходит на лед.
Он манит меня за собой.
Давай, это твой день. Я научу тебя, произносит он певуче. Тебе понравится.
Я качаю головой. Я не сделаю этого даже для него.
Он пытается взять меня за руку и вытащить на лед.
Нет.
Я застываю.
Я говорю себе, что это не имеет ничего общего с Джерри Лейк, что мне на самом деле просто никогда не нравилось ощущение скользящей под ногами земли. Однажды у меня было видение, как я падаю, и лезвие конька пронзает мои пальцы, как нож для сыра.
Юрген притворяется огорченным.
Иди, говорю я, стараясь не нервничать. Развлекайся. Ну же, давай, давай.
Он ждет, пока в толпе не появится щель, и плавно отталкивается, заложив руки за спину, медленно раскачиваясь с ноги на ногу. Один его ботинок пересекает второй, наклоняясь в повороте. Он в своей стихии. Его светлые волосы зачесаны набок, он по-джентльменски грациозно объезжает более нервных фигуристов. Когда молодая девушка в фиолетовом купальнике падает, он протягивает руку и, катясь спиной вперед, уводит ее от опасности. Она краснеет. Он кланяется и скользит обратно в толпу.
Я смотрю, как эта девушка идет к воротам и несчастно топает по резиновому ковру в мою сторону. Она развязывает шнурки на своих коньках и надевает защиту на каждое лезвие, помещая их в мягкий футляр. Ее бедра усыпаны стразами. Ей, должно быть, двенадцать или тринадцать, я думаю, она всего на несколько лет моложе, чем была Джерри Лейк во время скандала.
Ты очень талантлива, говорю я.
Девочка пожимает плечами. Она засовывает одну руку, а затем вторую в стеганую зимнюю куртку. Всхлипывает.
Я упала.
Я видела. Мне жаль. Ты ударилась?
Она качает головой. Юрген проезжает мимо, кривляется, машет мне рукой и посылает воздушные поцелуи. Девочка краснеет. Я точно знаю, как она себя чувствует; не могу поверить, что он мой. Она вытирает нос рукавом, засовывает крошечные ножки во флисовые ботинки.
Он ваш парень?
Муж.
Ее глаза следят за Юргеном, который легко скользит сквозь толпу фигуристов.
Он хороший.
Да, я киваю, обнимая себя, чтобы согреться.
Вы не хотите кататься на коньках? спрашивает она.
Нет.
Девочка пожимает плечами и вытаскивает из кармана пару перчаток. Я успеваю заметить красные рубцы на ее пальцах, как у Джерри Лейк, от многих лет завязывания шнурков.
Я ходила в одну школу с фигуристкой, вспоминаю я.
Клево.
Она участвовала в соревнованиях. Выигрывала трофеи.
Почему я говорю ей это?
Я заняла шестое место на «Коньках на льду». Но награду за это не дают. Может, я слышала о твоей подруге. Она известная?
Нет, говорю я.
Трудно добраться до вершины, дает мне знать девочка.
С ней случился несчастный случай.
Ой. Девочка грустно смотрит на каток. Это отстойно.
Она упала, говорю я.
Я представляю Джерри на земле. Ее колено выгнуто назад, одна рука поднята, как у манекена. Ее темные волосы собраны в пучок.
Озерный ветер кружит вокруг, заставляя слезиться глаза.
Мне очень жаль, говорит девочка.
Она кусает губу и пристально смотрит на меня, как будто собирается задать мне вопрос.
Я вытираю глаза и быстро встаю, оглядывая толпу в поисках мужа.
На льду Юрген кружит и кружит. Он скользит на одной ноге, раскинув руки, как древнегреческий Антерос.
11
Две недели спустя горожанка ждала меня у церкви Святой Гертруды, прислонившись к кирпичной стене, где ее одноклассники недавно перебрались через забор и написали баллончиком слово ОГУРЦЫ большими зелеными дутыми буквами. Это было что-то новое, огурцы. Нам потребовалось время, чтобы понять это. Она закручивала резинку школьного галстука вокруг запястья, оставляя на коже красные вмятины, похожие на ожоги. Ее волосы, заплетенные в толстую косу, были даже длиннее, чем я помнила, и доходили до талии.
Сюрприз, сказала Лорен. Спорим, ты не думала, что снова увидишь меня.
Она была права.
Ну, ты пригласишь меня или что?
Я в ужасе посмотрела на дверь своего общежития. Она была ученицей школы Короля Эдмунда. Горожанкой. Для гостей нужно было получать письменное разрешение и лично представлять каждого нашей домовладелице. Если меня поймают с горожанином в моей комнате, мальчиком или девочкой, у меня могут быть серьезные неприятности, мне устроят выволочку на глазах у Толстой Фрэн или посадят под арест. Я понимала, что она не собирается отступать, и, испугавшись, что кто-то из моих друзей поймает меня за разговором с учеником Короля Эдмунда, быстро провела ее внутрь общежития, и мы поднялись в спальню раньше, чем кто-либо смог нас заметить. Мне повезло, что в общежитии было необычно тихо; в тот день у теннисной команды была выездная игра, а Джерри тренировалась. Лорен вытряхнула сигареты из полной пачки и протянула мне.
Держи, она дала мне две. Считай это знаком моей признательности.
На самом деле мне были не нужны ее сигареты, но у меня не было другого выхода, кроме как взять их.
Ладно, спасибо.
Это твои мама и папа?
Она изучала фотографии в серебряных рамках, что стояли у меня на столе. Сначала она взяла фотографию, на которой мы втроем отдыхали во Франции, а затем ту, где я прыгаю на пони.
Ты увлекаешься верховой ездой, да?
Я отмахнулась непонятным жестом, хотя на самом деле в детстве я была одержима лошадьми. Я была одной из тех девушек, которые могли бесконечно рассказывать обо всем, что связано с пони, от копыт до огромного количества снаряжения, необходимого для езды на них: уздечки и удила, подкладки под седло и мартингалы.
Лорен отложила фотографию лошади и распутно улыбнулась, поиграв бровями.
Были еще какие-нибудь особые посылки?
Я безучастно посмотрела на нее.
Ты знаешь. Она сделала жест в воздухе, согнув пальцы в туннель размером с пенис и раскачивая его назад и вперед.
Я скривилась, но сказала ей правду.
Да, вообще-то.
Без ведома нашей домовладелицы, с того момента, как я получила первую фотографию, на территории школы появилось еще несколько полароидных снимков. Божественные превратились в истеричных маньяков это было самое интересное, что случилось с нами за весь год. В конце концов, после новостей о третьем или четвертом снимке, я вытащила оригинальную фотографию из-за открытки, где она все еще была спрятана, и отнесла ее в спальню Скиппер, представив ее своим друзьям на ладони. Близняшки кричали от ужаса и даже не трогали ее. Джордж выхватила фотографию у меня из рук и подошла к окну общежития, наклоняя ее вперед и назад на свету, словно в поисках золота. Скиппер, сидевшая за своим столом, скрестила руки на груди и смотрела на меня. Она могла сказать, что я о чем-то недоговорила, но не знала, о чем именно.
Где, говоришь, ты нашла это? уточнила она.
В курилке, сказала я.
Я описала вспышку камеры, звук шагов по асфальту. Почти, но не совсем правдиво.
Боже мой, завизжала Генри Пек. Обалдеть. Он же буквально был там.
Скиппер открутила крышку перьевой ручки и постучала ею по щеке.
Я думала, у тебя закончились сигареты, сказала она.
Почему она так холодно смотрела на меня? Возможно, Скиппер рассердилась, что это я нашла фотографию, что на этот раз я оказалась в центре внимания, а может быть, она давно подозревала, что я храню секреты. Я пыталась найти объяснение, и мое лицо начало гореть. Прежде чем я успела ответить, в комнату ворвалась Дики Бальфур, за которой вскоре прибежала стайка Божественных, закрывающих рты руками, подавляя крики, передающих фото пениса из рук в руки, кружась от возбуждения.
Лорен, однако, не казалась впечатленной.
Значит, ты не знаешь, кто это был? спросила она, изучая плакаты на моей стене.
Нет, призналась я.
Пенисы, или члены, или как бы они ни назывались, казалось, существовали отдельно от тела, были самостоятельными организмами. Или, скорее, между ними вообще стоял знак равенства, и мы говорили «мужчина», имея в виду пенис, и наоборот. Поэтому мы никогда особо не задумывались о мужчине как таковом. Всегда эрегированные, пенисы появлялись в тех местах, где мы могли бы обнаружить их раньше наших учителей: в нашей курилке, между окнами общежития или на скамейке в саду. Очевидно, преступником был человек, хорошо знающий школу и ее территорию, возможно, садовник или один из электриков. Возможно, нам следовало бояться хищника, скрывающегося в тени, но, лишенные мужского внимания, мы почувствовали себя польщенными.