Всего в паре миль от Хампстеда, в соседней деревушке Хайгейт, находился Горэмбери, роскошный дворец достопочтенного лорда-канцлера Фрэнсиса Бэкона, на встречу с которым сэр Джон вынужден был ехать в Лондон. Гостей в своем доме, как правило, не принимали. Даже хороших друзей на званый обед приглашали не к себе, а в одну из двенадцати тысяч городских таверн или кофеен. К тому же Мейрик не мог похвастаться какими-то особыми приятельскими отношениями с лордом-канцлером. Их встреча носила деловой, официальный характер, и поэтому отставному дипломату волей-неволей предстояла утомительная, далеко не самая приятная поездка в Вестминстер.
Человеку, не знакомому с реалиями столичной жизни, становилась очевидной неприязнь сельских жителей к столице уже на дальних подступах к городу. Просматривая отчеты своих торговых агентов из Испании и России, Мейрик в очередной раз с досадой уловил запахи, далекие от аромата цветов и луговых трав Хампстедской пустоши. Мейрик знал причину. Причиной был Лондон. Все обочины полумиллионного города были завалены нечистотами, убирать которые никто не спешил, несмотря на все усилия, предпринимаемые лордом-мэром и лондонской городской корпорацией. Согласно стойкому убеждению того времени, город всегда знал только два вида дорожного покрытия сухую пыль и жидкую грязь.
Карета, покачиваясь на сыромятных бычьих ремнях, заменявших еще не изобретенные рессоры, стремительно катилась по бывшей Португальской, называемой теперь Пикадилли по имени построенного на ней дворца Роберта Бэйкера, галантерейщика, разбогатевшего на продаже модных среди английской знати воротничков пикадилли. Пикадилли-холл еще стоял в строительных лесах, а улица уже носила его название. Новое время порождало удивительных «народных» героев, значимость которых измерялась не личной привлекательностью, а толщиной разбухшего на колониальной торговле кошелька.
Сразу за Пикадилли начинался шумный, переполненный людьми, повозками и лотками торговцев Хеймаркет, знаменитый Сенной рынок, занимавший целый квартал лондонского Вест-Энда. По сути, это был город в городе, с порядками, нередко вступавшими в противоречие с королевскими эдиктами. Место весьма беспокойное, бойкое и злачное, уже четыреста лет известное как центр городской проституции. Шлюхи стоили дешево и пользовались спросом. Знающие люди поговаривали, что по Хеймаркету от Пикадилли до улицы Пэлл-Мэлл ежедневно работали десятки тысяч проституток обоего пола, и это при том, что содомия по-прежнему каралась в Англии смертной казнью.
На Чаринг-Кросс карета обогнула вросший в землю по самую перекладину трехсотлетний поклонный крест королевы Элеоноры и оказалась в гуще оживленно беседующих между собой людей, столпившихся у городского позорного столба, поставленного на небольшом участке земли между Стрендом и Кинг-стрит. На лице каждого из присутствующих читалось ликование и азарт, вызванный появлением со стороны переулка Святого Мартина приговоренного к экзекуции злоумышленника, сопровождаемого одним-единственным пузатым, как глостерский боров, констеблем из местной общины.
Кураж горожан был легко объясним. Правонарушения в Лондоне, подобно мошенничеству или торговле некачественным товаром, карались позорным столбом, но само наказание при этом было ограничено светлым временем суток. Поэтому горожане, для которых pillory[12] являла собой едва ли не единственный законный способ поквитаться с бессовестными пройдохами, наживавшими себе капиталы на душевной простоте и доверии народа, заблаговременно готовили тухлую рыбу, гнилые овощи, а то и просто камни, чтобы от души поквитаться с мошенниками, нисколько не задумываясь об их физических страданиях, ибо плут не достоин жалости!
Криспин Хайд, натянув поводья, остановил лошадей и деревянным кнутовищем кучерского бича постучал по крыше кареты. Мейрик выглянул из окна, невольно прищурившись от яркого света, ударившего в глаза.
В чем дело?
Узнаете прохвоста, сэр? засмеялся Хайд, перекрикивая возбужденную толпу, и длинным концом бича указал на преступника, голову и руки которого в это время констебль под градом летящего в них мусора заковывал в деревянные колодки.
Мейрик бросил рассеянный взгляд в сторону происходившего на площади и с трудом узнал в грязном, испуганном оборванце Уильяма Шепарда наглого торговца мясом с местного рынка. Десять дней назад этот лоточник, не будучи истинным джентльменом, наплевал на правила приличия и выставил свой товар прямо на улице, перегородив тем самым изрядную ее часть. По случайности карета Мейрика, проезжая мимо, сбросила в придорожную грязь два куска отборной говядины. В начавшейся перебранке Шепард, размахивая разделочным ножом, похожим на абордажный тесак, и примкнувшая к нему толпа остановили карету и потребовали возместить лавочнику нанесенный убыток, оценив его в невероятные 5 фунтов и 40 шиллингов сумму, за которую легко можно было купить целое стадо коров с пастухом в придачу!
Криспин Хайд, будучи не самым покладистым малым в городе, мрачно озирая возбужденную публику, невольно потянулся к пистолетам, спрятанным в кучерском рундуке, но Мейрик прожженный торгаш и опытный дипломат отважился на переговоры, которые блестяще завершил спустя полчаса, выплатив «пострадавшему» всего один шиллинг!
И вот толпа, яростно защищавшая попранную честь и достоинство «честного» лавочника Уильяма Шепарда, спустя десять дней с пылким азартом уже готова была до смерти забить его у позорного столба за наглую продажу покупателям собачьего мяса под видом отборной баранины.
Поддавшись общему настроению, мстительный Криспин, свесившись с облучка кареты, вырвал из рук стоявшего поблизости босоногого мальчишки тухлую, источающую яростное зловоние ставриду и твердой рукой послал ее в голову провинившегося мясника. Слякотная рыба с чавкающим звуком врезалась в лоб осужденного, измазав лицо мерзкой жижей из гнилых кишок и полуразложившейся плоти. Ее куски под веселый хохот толпы разлетелись в разные стороны, едва не сбив фетровою шляпу с головы констебля. Полицейский невозмутимо отряхнул свой головной убор, благоразумно отодвинувшись от истязаемого, на которого, как по команде, посыпалось все, что можно было добросить, быстро превратив лицо в одно кровавое месиво.
Поехали! брезгливо поморщился Мейрик, услышав истошный вой лоточника, и, слегка коснувшись концом трости спины кучера, скрылся внутри кареты.
Криспин Хайд ловко щелкнул поводьями, и лошади, нервно всхрапывая, тронулись в путь, осторожно выбираясь на свободную часть улицы. На этот раз дорога заняла немного времени. Не проехав и ста ярдов, повозка миновала деревянный частокол Уайтхолла и остановилась у длинной коновязи, тянущейся посередине Кинг-стрит почти до самых Дворцовых ворот.
Вся правая сторона улицы была огорожена крашеным палисадом, за которым по праздникам проводились рыцарские ристалища, а левая сторона плотно застроена приземистыми домами, каждый из которых представлял собой либо таверну, либо кофейню, с недавних пор заменившую лондонским джентльменам все другие места встреч, споров и обмена мнениями. Считалось, что чашечка кофе прекрасно справлялась с последствиями утреннего похмелья! Это обстоятельство быстро снискало ему любовь и уважение всего мужского населения Лондона, а вот женщины, напротив, относились к новомодному напитку с большим подозрением, полагая, что кофе лишал их душевного спокойствия и телесных сил.
Мейрик выбрался из кареты и, стуча тростью по мостовой, скрылся в проеме широко распахнутых дверей «Папской головы», считавшейся лучшей таверной на Кинг-стрит. Внутри соблазнительно пахло табаком, жареным мясом и можжевельником. Мейрик огляделся. Смайт сидел в дальнем углу большого зала, удобно разместившись на широкой лавке, обложенной маленькими бархатными подушками, и листал свежий номер «Меркурия»[13].
О чем сегодня пишут? спросил у него Мейрик, бесшумно приблизившись.
Смайт сухой благообразный старик шестидесяти лет бросил на приятеля отстраненный взгляд, щелкнул пальцем по газете и бесстрастно прочитал:
Прошлой ночью несколько лондонских джентльменов повстречались с тележкой чистильщиков выгребных ям, заполненной испражнениями, собранными со всей округи. Молодых джентльменов настолько оскорбило зловоние, от нее исходящее, что они, обнажив шпаги, закололи всех лошадей. Бедные животные скончались на месте, а чувствительные юноши сбежали и до сих пор не найдены
Ну что сказать? улыбаясь, пожал плечами Мейрик. Нельзя не отметить утонченное восприятие прекрасного и искренность благородных порывов наших молодых аристократов.
Не переставая улыбаться, он присел на лавку напротив Смайта.
Здравствуйте, Томас!
Добрый день, Джон! кивнул Смайт, бросая газету на стол. Полагаю, вы голодны? добавил он, смерив Мейрика лукавым взглядом. Подкрепитесь здесь. Во дворце вас будут ждать совсем другие угощения!
Об этом тоже пишут в новостях? делано удивился Мейрик.
Сэр Томас пропустил шутку приятеля мимо ушей.
Потом! махнул рукой старый джентльмен. Отведайте, дорогой мой, здешний пирог с олениной. В «Папской голове» он божественен!
Несмотря на все уговоры, Мейрик вежливо отказался, сославшись на плотный завтрак. Вместо этого он взял себе ароматный турецкий кофе с сиропом из бузины и варенье из ревеня, ограничив этим свою трапезу. Смайт не стал настаивать на угощении дольше, чем того требовали правила приличия, и широким движением руки отодвинул на край стола деревянную миску с пирогом.
Сопя от удовольствия, он набил свою любимую трубку крепким вирджинским табаком, прикурил от свечи и пару раз глубоко затянулся. Вкус к табаку в Лондоне возник после вспышки чумы в 1603 году. Тогда от болезни умерло более 30 тысяч человек. Власти города в надежде отогнать заразу дали распоряжение всем жителям палить костры, распространяющие сильные запахи, и вне зависимости от пола и возраста курить трубки. Неизвестно, помог ли табак, но чума ушла, а вот вредная привычка прижилась. Казалось, что в Лондоне с тех пор остался только один некурящий король Англии Яков, который вплоть до своей смерти писал трактаты против этой пагубной слабости своих подданных.
Джон, произнес наконец Смайт, пуская носом клубы сизого дыма, его величество подписал указ о моем назначении губернатором островов Сомерса[14].
Вы писали мне об этом третьего дня!
Вот как? И тем не менее! Завтра на «Принс Ройяле» я отплываю в Сент-Джордж с партией африканских рабов, купленных вирджинской компанией у бенинского[15]. У нас осталась последняя возможность поговорить без свидетелей.
Я весь внимание, дорогой друг! Полагаю, это касается моего неожиданного вызова в Вестминстер?
Вместо ответа Смайт в очередной раз окружил себя облаком табачного дыма и, глядя в распахнутое окно таверны, погрузился в долгое молчание.
Что скажете о вашем сменщике, нашем новом посланнике в Московии? спросил он наконец.
О сэре Дадли Диггесе? Ничего, кроме того, что к 35 годам сей пылкий Приап[16] умудрился обзавестись одиннадцатью законнорожденными детьми и бесчисленным количеством бастардов! А если серьезно, то весьма ловкий малый без способностей, но с большими связями. Думаю, посылать такого человека в Россию было ошибкой! Москва не то место, где приобретают дипломатический вес.
Как всегда, вы правы, мой любезный друг! скривился Смайт в едкой ухмылке. Он сбежал, даже не добравшись до места!
Вы шутите?
Нисколько!
Сэр Томас отрицательно покачал головой и нахмурил густые брови.
То, что я сейчас скажу, должно остаться между нами!
Разумеется!
Диггес вез в Россию восемьдесят тысяч деньги Ост-Индийской компании. Остальные двадцать царю давала Московская
Михаил просил двести! Я приехал в Лондон с его послом Степаном Волынским
Смайт пожал плечами:
Король решил с русских хватит и ста! Так вот, Диггес прибыл в Архангельск, но, узнав, что к Москве движется большая польская армия, погрузил посольство на суда и, стреляя из всех корабельных пушек, поспешно отбыл обратно, прихватив с собой все деньги. В результате фактор Фабиан Смит смог передать царю только 20 тысяч. Говорят, русские были в бешенстве!
Представляю! Это же скандал!
Нет, Джон, это пока просто стыд! Скандал то, что случилось потом! По прибытии в Лондон сэр Дадли в приватной беседе со мной заявил, что имел при себе только 40 тысяч, которые и привез обратно!
Невероятно! Полагаю, ведется следствие, а мерзавец сидит в Тауэре?
Смайт сердито выбил трубку о край стола и, смахнув горячий пепел на пол, мрачно посмотрел на Мейрика.
Вот тут вы ошибаетесь, мой друг! Никакого следствия не будет. Я плыву на Бермуды, а сэр Дадли Диггес отбывает особым послом в Голландию!
Мейрик выглядел совершенно обескураженным.
Не верю собственным ушам! Чем вызвано столь необоснованное повышение?
Как знать? Смайт скривил лицо в некоем подобии улыбки. Но всю эту кашу расхлебывать вам!
Почему мне?
Потому что в Англии нет человека, знающего Россию лучше!
Смайт, не прикурив, положил свою трубку рядом с кисетом и раздраженно хлопнул ладонью по краю стола.
Глупость или злой умысел? Разрушено то, что мы строили в России десятки лет!
Заметив устремленные на него удивленные взгляды джентльменов, сидящих за соседним столом, сэр Томас быстро взял себя в руки и уже внешне спокойно закончил:
Разумное решение послать вас в Москву спасать то, что спасти еще возможно. Однако не могу отделаться от мысли, что не все так просто, как кажется. Мой опыт подсказывает, что кто-то затеял опасную игру, ни смысла, ни цели которой мы не понимаем! Отныне будьте вдвойне осторожны. Не верьте никому! У вас не будет в Москве друзей и союзников, которым можно доверять. Ценой ошибки будет ваша голова, а мне бы, дорогой друг, меньше всего хотелось этого!
Глава 6
Преисполненный мрачного великолепия Вестминстерский дворец пустынный в обеденный час встретил Мейрика непобедимой болотной сыростью тысячи комнат и пронзительным сквозняком, насквозь продувающим три мили дворцовых коридоров! Почти бегом поднявшись по широкой и крутой Королевской лестнице, Мейрик отдышался у Нормандского портика и степенным шагом вошел в Зал Королевской мантии, служивший чем-то вроде приемной, заполненной канцелярскими клерками, чопорными ливрейными лакеями и суровыми аркебузирами, несшими круглосуточную охрану дворца. Один из стряпчих подошел к дипломату с вежливым вопросом о целях его визита в Вестминстер. Получив ответ, клерк со всем тщанием прочитал протянутую ему грамоту, после чего, сделав пометку в журнале, кивком головы подозвал лакея. Лакей, в свою очередь, с низким поклоном распахнул двери Королевской галереи, пройдя через которую Мейрик оказался в восточном коридоре между палатой лордов и помещениями, занятыми личной канцелярией лорда-канцлера.
Немногословный сопровождающий коротко переговорил с пикинерами, охранявшими внутренние покои Бэкона, и вернулся к Мейрику слегка смущенным.
Прошу прощения, сэр! Вам следует подождать. У достопочтенного лорда сейчас посол его величества короля Испании.