Танцевали под струнный оркестр еврея Тарашкевича, который по мере надобности обслуживал все торжественные съезды местного дворянства.
Вспоминала бабушка прощальные (на Прощеный день) масленичные балы у соседей, где танцевали всю ночь и, чтобы не разъехались гости, боясь согрешить танцами, хозяева завесили окна и перевели назад часы: будто еще длится Масленица и не настал еще Великий пост.
В одной знакомой семье было три дочки, они так много танцевали, что крепостному сапожнику приходилось непрерывно работать над изготовлением туфелек для барышень.
Модная ткань тогда для платьев была тарлатан12. Бабушка вспоминала свои легкие тарлатановые платья.
Кто-то из папиных родственников (не помню, с материнской или отцовской стороны) имел двадцать пять детей. Они все выросли, повыходили замуж, поженились и нарожали детей. Время от времени все это потомство по торжественным дням собиралось у родителей. Приезжали со всеми детьми, няньками, кормилицами, кучерами и лакеями. И всем находилось место в обширном барском доме и надворных постройках.
В один из таких семейных съездов случайно заехал по делу малознакомый человек. Поговорили в кабинете о деле, а затем хозяин пригласил гостя к обеду. Когда тот вошел в залу и увидел большое общество, то смутился и, отозвав хозяина в сторонку, стал выговаривать ему, зачем же тот не предупредил его, что в доме званый вечер. Если бы он знал, что в доме гости, он не решился бы без фрака, в сюртуке, показаться в зале.
На это хозяин рассмеялся: «Помилуйте, да это же только члены моей семьи дети, их жены, мужья, мои внуки. Здесь нет никого из посторонних, поэтому не конфузьтесь за свой костюм».
Очень молоденькая, еще до шестнадцати лет, бабушка вышла замуж за Шанявского Урбана Норберта Адамовича, соседа по имению. При этом пани Кулеши́на строго следила, чтобы Аделя ни на одну минуту до самого венца не оставалась наедине в комнате со своим женихом.
Выходя замуж, бабушка хотела взять свои куклы, но пани Куле́шина отсоветовала.
Бабушка Аделаида Ивановна вышла второй раз замуж за пана Куле́шу, мужа умершей своей воспитательницы, в доме которого прошло все ее детство и все девичество. Это был уже старый и, кажется, добродушный человек.
Хотя он был богат, одевался небрежно, неопрятно. Папа мой стеснялся, когда пан Куле́ша, проходя мимо корпусного плаца, старался отыскать глазами пасынка. Папа прятался за спинами товарищей, чтобы он не окликнул его и товарищи не узнали, что этот человек его отчим.
Детям было неприятно и больно звать постороннего человека «татусь», как они привыкли звать своего родного любимого отца. Это слово им казалось святым, и они отчима звали по-русски «папой», хотя он был поляк.
Я как-то спросила у бабушки, что заставило ее выйти замуж за пана Куле́шу. Она чистосердечно призналась расчет, желание, чтобы дети получили в наследство его большое имение.
Говоря о бабушке, я невольно зашла далеко вперед, тогда как надо было прежде рассказать о юном папе, его женитьбе и дальнейшей жизни.
Папа. Ссылка в Вельск
Папа много занимался, очень много читал и поступил, наконец, вольнослушателем в московскую Петровскую земледельческую и лесную академию. Там же одновременно учился и старший брат мамы, Андрей Алексеевич Новиков. Они сдружились.
На каникулы дядя Андрюша пригласил погостить к себе домой, в имение Ильково, папу. Папа летом поехал туда и в первый раз увидел сестру Андрея Алексеевича, молоденькую девушку Лизу Елизавету Алексеевну Новикову, впоследствии его жену, мою маму.
Семья Новиковых была простой крепкой русской семьей и очень понравилась папе, выросшему хотя в полупольской-полубелорусской среде, но имевшему всегда большое тяготение именно к русскому духу.
Приезжал папа студентом не один раз. Посещали Ильково и другие товарищи братьев Новиковых Андрея и, несколько лет спустя, младшего брата Ивана.
У дяди Вани, так мы его звали, был товарищ Федор Егорович Федоров. Он стал совсем своим человеком в семье Новиковых, а потом другом папы и мамы и моим крестным отцом.
Учась в академии, папа не входил ни в какие политические кружки, взгляды имел старинные, не тронутые социалистическими веяниями.
Но среди близких его товарищей были и революционно настроенные студенты, которые иногда в ожидании обыска приносили к папе как человеку, не находившемуся на подозрении у полиции, на сохранение запрещенные книги.
Был как-то массовый обыск студентов, пришли и к папе, может быть, узнав стороной, что папа прячет чужие книги. Книг этих не нашли, но захватили все папины бумаги, в том числе и записи лекций.
Папа несколько раз ходил в жандармское управление за этими своими записями, но их не возвращали. Не возвращали не потому, что сочли их компрометирующими папу в политических вопросах, а только так, по небрежности к человеческим надобностям.
Наконец папа стал требовать их настойчиво, говоря, что лекции нужны ему для предстоящих экзаменов. В ответ начальник жандармского управления что-то грубо ему ответил. Папа был человек очень горячий, не выдержанный в проявлении своих чувств, и, вспылив, ударил жандарма. Тотчас был арестован и затем выслан как политически ненадежный человек в город Вельск Вологодской губернии сроком на три года13.
Это событие имело громадные последствия в папиной дальнейшей жизни не с политической стороны, а с материальной.
Папин зять (муж сестры Констанции) Иваницкий Алексей Федорович, став опекуном над всем папиным состоянием, за годы его несовершеннолетия, а затем и за годы ссылки, промотал все.
И папа, вместо богатого наследника, оказался нищим. Но я опять забежала вперед.
В Вельске14 папа жил на ежемесячную получку в размере, кажется, 30 рублей от опекуна Иваницкого Алексея Федоровича. По тогдашним временам, особенно в северной глуши, деньги эти были немалые. По словам папы, цены там были удивительные: за три копейки можно было купить целого зайца, говядина чуть ли не две копейки за фунт, рыба вовсе нипочем.
Но папа жил очень скромно, учился заочно, выписывая лекции из Московского университета чуть ли не со всех факультетов, кроме медицинского.
Деньги тратил также на покупку научных книг, классической русской и иностранной литературы. В нашей ильковской библиотеке были именно книги, которые купил папа главным образом за годы ссылки. Вот эти книги (что запомнила): Диккенс, Пушкин, Майков, Байрон, Еврипид, Гоголь, Некрасов, Гете, Гомер, Достоевский, Никитин, Шиллер, Мильтон, Л. Н. Толстой, А. К. Толстой, Фонвизин, Аристотель, Шекспир, Грибоедов, Данте, Мольер, Тургенев, Даль, Боккаччо, Гончаров, Аксаков, Кольцов, Сервантес, Щедрин, Крылов, Эсхил, Лермонтов, Жуковский, Софокл, Гримм, Сборник русских былин, Сборник русских народных сказок в 3-х томах, Ломоносов, Русская история Соловьева и Брем, а также множество книг научного содержания.
Когда папа приехал в Вельск, надо было найти себе комнату. В поисках жилья он познакомился с одним простым мещанином, который папе понравился так же, как и сам папа понравился этому человеку.
Папа вообще очень любил простых людей, не учившихся в казенных школах. Он говорил, что школы накладывают свой отпечаток, сглаживая индивидуальные особенности ума. Папа стал проситься к нему на квартиру, но тот отказал за неимением отдельной комнаты для постороннего человека. Тогда папа за свой счет сделал пристройку к его домику и поселился в ней, платя все же ежемесячно за квартиру, стол, услуги.
Городок был маленький, глухой. Развлечений для молодежи никаких. Папа решил к Масленице сделать каток. Сам и нанятые ребята устроили каток, полили горку. И вот на Масленицу хлынул народ на этот каток. Столько было веселья у детей, у молодежи, даже у пожилых людей! Папа смотрел на это и радовался, но по своей замкнутости, необщительности, застенчивости, короткого знакомства ни с кем не завел. А люди, глядя на него, считали, что он погнушается их хлебом-солью, и никто его к себе не пригласил на блины, хотя друг к другу ходили толпами и веселились от души.
Народ думал, что этот молодой барин, всегда так хорошо одетый, очень богат и образован, коли получает столько книг, за свой счет построил комнату, подарил ее хозяину и теперь устроил им каток. А этот «богач», поистратившись на устройство катка, остался без блинов на Масленицу.
Из Вельска он писал маме, ее родителям, братьям и сестрам в Ильково. От них тоже получал письма. Одно из писем моей бабушки, Анны Васильевны Новиковой, дошло и до меня. Это был большой исписанный лист, где она укоряла папу за то, что он не постарался переломить свое подавленное настроение, а, наоборот, отдавшись ему, не пошел на Пасху к заутрене и к хозяевам, звавшим его разговляться. В письме она сообщала, что Лиза (моя будущая мама) в настоящий момент занята изготовлением сдобных лепешек, которые хочет послать ему в посылке, и готовит она их с большой любовью и старанием.
Сохранилось еще одно письмо Анны Васильевны сыну Андрею, в котором в феврале 1888 года она сообщала, что получили письмо от Шанявского:
«И этому письму мы тоже были рады, потому что последнее письмо от него мы получили еще под Рождество.
Тут были и целые листы, и листочки, клоки и клочки, всем вместе и каждому врозь, он опять ожил, ему разъяснили, что долго писем он от нас не получал не оттого, что мы его забыли, а оттого, что письмо пропало. Он описывает проведение Святок, и вообще свою жизнь до малейших подробностей».
Возвращение из ссылки. Разорение
Но вот закончились годы ссылки, и папа вернулся к своей матери, которая жила в то время в семье дочери Констанции.
Здесь выяснилось, что все имения папы за время его отсутствия проданы опекуном, Алексеем Федоровичем Иваницким мужем сестры Констанции.
А состояние было очень большое, так как после смерти отца Урбана Шанявского и отчима Игнация Куле́ши, осталось более пяти тысяч десятин15 земли и несколько имений.
Наследников же всего трое: бабушка Аделаида, сестра папы Констанция (тетя Кастуся) и папа (все остальные братья и сестры к тому времени, кажется, уже умерли от чахотки).
По старым законам женщинам отдавалась очень маленькая часть из наследства, так, вдове покойного причиталась всего седьмая его часть.
Итак, папа, вместо богатого наследника, оказался нищим.
Папа обратился к юристу, который сказал, что опекун не имел права продавать чужое имущество, поэтому продажу объявят незаконной, вернут все папе, если он возбудит об этом дело в суде.
Папа решил дела не поднимать по двум причинам:
во-первых, пожалел свою любимую сестру, обреченную на страшный позор, который падет не только на нее, но и на ее детей. Пожалел оставить ее и ее детей без кормильца, если бы Иваницкого, лишив собственности, засадили в тюрьму за кражу сиротского имущества;
во-вторых, пожалел и ни в чем не повинных людей, купивших землю у Иваницкого, так как никто не возместил бы им средств, затраченных на покупку имений.
После того как папа решил махнуть рукой на погибшее имущество, Иваницкий выдал ему одну тысячу рублей все, что счел нужным и возможным ему отдать.
Папа после встречи с Иваницким написал об этом в Ильково. Это письмо также дошло до меня. Кроме главной новости о потере состояния папа упоминает о своем впечатлении от визита младшей его сестры Лены (значит, она еще в то время была жива) к старшей сестре Кастусе. Лена, не снимая шляпы, сидела и вела разговоры в духе и тоне светских отношений, будто чужая дама пришла к чужой даме. В этом же письме он хвалит поведение детей тети Кастуси, особенно умилила маленькая Вера.
Папа приехал в Ильково и рассказал обо всем происшедшем. При свидании с мамой он сказал, что искать верности в исполнении ею данного ранее обещания стать его женой он теперь не вправе, потому что давала она слово богатому человеку, а теперь он не имеет ничего. Выслушав все это, мама ответила: «Я выбрала вас не за богатство и потому слову своему останусь верна».
Много раз от различных людей приходилось слышать осуждение папы за несдержанность, непрактичность и прочие недочеты его характера. Но немногие из осуждавших были бы способны пренебречь всем своим состоянием из-за любви и сострадания к людям, как это сделал он. Особенно, если принять во внимание то, что, оставшись без средств, папа рисковал лишиться своей горячо любимой невесты, моей мамы. Но и она не ставила материальное превыше духовного.
В семье Новиковых к тому времени тоже произошли перемены. Год как умерла бабушка, Анна Васильевна Новикова.
Старший брат, Андрей Алексеевич, стал агрономом и жил со своей семьей вне дома.
Второй брат мамы, Василий Алексеевич, сошел с ума и был в больнице умалишенных в Орле.
В семье оставались: отец Алексей Петрович Новиков, его теща Авдотья Алексеевна, сестра мамы Ольга Алексеевна, молоденькая девушка, и десятилетний брат Ваня, или, как чаще его звали в семье, Иванка (будущий писатель Иван Алексеевич Новиков).
Свадьба
Свадьба была назначена в очень неподходящее время, и люди предсказывали, что у молодых будет тяжелая жизнь. Состоялась она в один из понедельников, 13 мая (понедельник несчастливый день, май весь век маяться, 13 тяжелое число).
Стали съезжаться гости. Домик, обычно чистенький, довели до предельной чистоты, убрали ветками, цветами и цветными фонариками. Так же украсили большие сени, предназначенные для танцев. Гирлянды из фонариков были развешаны и в палисаднике.
Рано утром в день свадьбы папа решил сходить в лес, чтобы внутренне собраться перед великим событием в своей жизни. Шел, думал, отдавался чувствам и заблудился. Обеспокоенный, стал спешно искать дорогу. Ходил, ходил и никак не мог попасть в знакомые места. Он очень волновался, расстроился, так как уже подошел час, назначенный для отъезда в церковь под венец. Наконец-то нашел дорогу и побежал к дому.
А в доме большое волнение. Невеста очень опечалена отсутствием жениха в такой исключительный час. А тут еще бабушка-старуха, Авдотья Алексеевна, вслух при всех высказывает свое осуждение жениха и дает неправильное освещение его поступкам, вроде того, что жених раздумал жениться и уехал. Наконец-то пришел папа, и все разъяснилось. Тем не менее общее светлое настроение было подпорчено.
Мама была в белом платье с приколотыми к груди и волосам прекрасными живыми цветами ландышей и яблони. И сама, по воспоминаниям папы, прекрасна в своей детской чистоте, скромности и нежном облике.
Альберт Урбанович Шанявский и
Елизавета Алексеевна Новикова
Кожа на мамином лице в ту пору была тонкая, нежная, так что просвечивались голубые жилки на висках. Приехав от венца, она принуждена была сразу же взяться за хозяйственные заботы: наложить в вазочки варенье, сделать другие мелкие приготовления к пиршеству, которые были недоделаны без нее молодой хозяйки. Ведь мамы ее уже год, как не было в живых.
Свадьба была очень веселая, танцевали и веселились допоздна, а затем все улеглись на полу: жених с мужчинами в одной комнате, невеста с женщинами в другой.
В нашем доме хранилась книжка, на которой были обведены карандашом пятна и подписано папиной рукой: «Лизины слезы, которые она пролила накануне своей свадьбы».
Молодая семья
Итак, началась жизнь новой семьи. Жизнь нерадостная, так как положение было не совсем нормальное: папа и его семья не имели собственного хозяйства или службы, а были на иждивении дедушки. Средства были самые ограниченные. Приходилось платить большие платежи по процентам в банк за заложенную и перезаложенную землю.
Папа свою единственную тысячу рублей вложил в устройство большой пасеки. И по своей горячей, увлекающейся натуре отдался делу всей душой. В управление хозяйством почти не вмешивался, предоставляя все дедушке.