В автобиографии, датированной 22 ноября 1938 года, отношения с руководящими структурами той поры описаны несколько подробнее:
За время самостоятельной работы репрессиям со стороны органов советской власти не подвергался. За хорошую работу неоднократно был премирован районными организациями и колхозом. В период коллективизации 2930 гг., будучи селькором журнала «Деревенский хорист», вёл борьбу с левозагибщиками в коллективизации.
В соответствии с требованиями тех лет, даны сведения о родителях, братьях и сёстрах:
Отец по происхождению крестьянин, по профессии учитель. Занятие родителей до революции крестьянство. Отец учительствовал, мать домохозяйка. После революции то же самое. С 1931 года отца нет умер. Мать работает в артели инвалидов г. Ялуторовска Омской [ныне Тюменской*] области.2
Более подробно рассказывает об этом в своих воспоминаниях Тамара Ильинична Попова, сестра моего отца:
Илья Ефимович Полещук был сыном крестьянина. Родился он в 1878 году в селе Новая Заимка Ялуторовского уезда Тобольской губернии. У него была сестра, которую выдали замуж за слабоумного сына деревенского богача.
Дед Ефим Моисеевич сослан из России за «неблагонадёжность». Женился церковным браком и ушёл «в дом» к одинокой бедной женщине. Хозяйство у них было корова и лошадь. Дед был мастеровым, красил крыши церквей и богатых домов по всей округе.
Пришлые люди в Сибири были не в диковинку. Помимо крестьян, переезжавших на вольные богатые земли из «Расеи», оседали здесь служилые люди, водворялись на жительство ссыльные, находил пристанище беглый и отбывший каторгу народец, укоренялись разные шатуны-бродяги. О сибиряке по фамилии «Полещук» можно с уверенностью сказать, что его предки выходцы из белорусского или украинского Полесья. «Полещук», или «полешук» означает «обитатель Полесья», так же как «вятич», «кубанец», «тоболяк» наименования жителей соответствующих районов.
Является ли имя и отчество моего прадеда свидетельством его еврейского происхождения, я определённо не знаю по крайней мере, в разговорах родных эта тема никогда не звучала. Да это и не имеет для меня никакого значения. Может так, а может этак. Ведь в старину в южных и западных российских губерниях у простого люда были в ходу имена, считающиеся расплодившимися ныне любителями генеалогических изысканий непременно «еврейскими», такие как Моисей, Марко, Давыд, Юхим, т. е. Ефим. Достоверно известно и более важно другое: Ефим Моисеевич легко принял незнакомую жизнь, вошёл в местную среду, постепенно превратившись в сибиряка. «Женился церковным браком», как пишет тётя Тамара, следовательно, был крещёным, православным. От этого брака появился на свет в 1878 году мой будущий дед, наречённый при крещении Ильёй.
Мальчик часто болел золотухой, ему угрожала слепота, говорится в записках Тамары Ильиничны. Медицинской помощи в селе не было, поэтому бабушка Евдокия Изосимовна решила идти в Верхотурье, чтобы поклониться святым иконам и попросить у Бога исцеления для своего сына. Ему было 9 или 10 лет. Шли пешком, иногда их подвозила попутная подвода. И так более 900 километров. Но не зря: болезнь отступила. Позднее приехавший в Новую Заимку земский врач посоветовал отцу носить дымчатые очки.
Илья успешно окончил местную школу, и сход постановил направить его на деньги сельского общества учиться в Омскую духовную семинарию. Однако по окончании оной Илья пошёл не по церковной линии, а по светской, избрав благородную стезю народного учителя. Он возвратился в Новую Заимку и стал учить деревенских детей в Двухклассном сельском Министерства народного просвещения училище. И всю последующую жизнь Илья Ефимович учительствовал и одновременно вёл крестьянское хозяйство.
Жена Ильи Ефимовича, Евдокия Кузьминична Глазунова, происходила из старинного сибирского села Падун Ялуторовского уезда и принадлежала к чалдонам давно укоренившимся жителям Сибири. Из цитированных выше воспоминаний мне известно, что она жила в прислугах у своих учительниц, когда училась в церковно-приходской школе. Окончила три класса с отличием. Но продолжать ученье не пришлось: семья, не имевшая земельного надела, жила в нужде. И Дуню отправили работать на строительство железной дороги знаменитой Сибирской магистрали. В двадцатилетнем возрасте она вышла замуж за Илью Ефимовича. В их семье было шестеро детей: Леонид, Александр, Екатерина, Тамара, Владимир и Валентин.
Много сил она отдавала, чтобы мы росли здоровыми, трудолюбивыми, чтобы учились, продолжает Тамара Ильинична. Жили бедно, но мы были всегда одеты и обуты по сезону. Переделывала, перешивала, чинила одежду, подшивала валенки. Запрещала нам ссориться, употреблять обидные прозвища. Следила, чтобы мальчики не курили. Часто за каким-нибудь занятием напевала песню, а то и рассказывала зимним вечером у горящей керосиновой лампы какое-нибудь стихотворение, запомнившееся со школы
Об отце у нас остались тоже тёплые воспоминания. Он играл с нами во дворе в городки, чижика, «бить-бежать», устраивал театральные постановки. В хозяйстве были две лошади. С братьями старшими мы обрабатывали пашню. В праздники выезжали в лес, там играли, пили чай, катались на лошади.
В селе был совместный хор учащихся, учителей и их родителей, хором руководил Илья Ефимович. Ставили спектакли по Гоголю, Чехову, Островскому. Особенно удавались отцу комические роли.
У меня хранится большая фотография, сделанная в Ялуторовске в 1917 году. На ней Илья Ефимович, в аккуратной бородке и пенсне, похожий на Чехова, стоит, положив руку на стопку книг знак принадлежности к учёному сословию. Перед ним сидит в кресле Евдокия Кузьминична с маленькой Тамарой на руках, рядом с ней Лёня и Катя. А по другую сторону от Евдокии Кузьминичны обнимает за плечи моего будущего отца его крёстная мать. У него не по-детски серьёзные глаза, и мне видится в них кроткая готовность принять любую судьбу
Илья Ефимович Полещуков, его жена Евдокия Кузьминична и их дети (слева направо): Леонид, Екатерина, Тамара (на руках у матери), Александр. Рядом с Александром его крёстная мать Евдокия Ивановна Тарасова. Ялуторовск. Лето 1917 г.
С 1928 года Илья Ефимович не жил в своей прежней семье, найдя в пятидесятилетнем возрасте душевный отклик у одинокой учительницы. Евдокия Кузьминична осталась с шестью детьми, и, хотя старшие уже работали в колхозе, приходилось ей нелегко. Правда, бывший муж покаялся, но гордая чалдонка не простила его. Добилась расторжения церковного брака, вернула себе девичью фамилию, устроилась на работу. При этом она переписывалась с Ильёй Ефимовичем и его новой женой, устраивала ему встречи с детьми. Всё это было необычно для деревенских нравов тех лет и вызывало пересуды, нисколько не трогавшие Евдокию Кузьминичну. Мне рассказывали, что во время похорон Ильи Ефимовича (он попал под поезд в 1931 году) она без смущения объясняла любопытствующим: «Я жена первого брака, а это жена второго брака».
В послевоенные годы бабушка Евдокия поддерживала тёплые отношения с нашей семьёй, приезжала не раз в Петухово. И я не раз бывал в Ялуторовске, где в высоком доме близ Тобольчика старицы Тобола, жили бабушка и тётя Катя с сыном Владимиром. Екатерина Ильинична Полещук была главным зоотехником района, человеком известным и уважаемым. Помню, как в пять утра меня будил её зычный голос: она начинала обзванивать колхозы и совхозы района, чтобы подробно выспросить, как обстоят дела на животноводческих фермах и дать распоряжение или совет по поводу возникшей в хозяйстве проблемы.
А река Тобол оказалась косвенным образом причастна к смерти бабушки в 1964 году. Когда на секретном предприятии в Челябинской области произошло разрушение накопителя ядерных отходов, вредоносные частицы в огромном количестве попали в реку Течу, оттуда в Исеть, потом в Тобол. Бабушка же очень любила речную рыбу, а мясо после гибели Ильи Ефимовича не употребляла вообще
Фото на память о приезде в Петухово бабушки из Ялуторовска. В первом ряду Ксения Васильевна Савранская, Антон Никодимович Савранский и Евдокия Кузьминична Глазунова. Позади них я и мама, Анна Антоновна Полещук. 1957 г.
Другая моя тётка, Тамара Ильинична, воспоминания которой я цитировал, учительствовала, как и Илья Ефимович, в Новой Заимке. В начале 60-х годов она показывала мне старенький домик, где родился дед. В те годы в Новой Заимке ещё помнили отца, соседом тёти Тамары был его друг и сослуживец Николаев. Отчего было бы мне, сокрушаюсь я теперь, не расспросить тех людей, не записать их воспоминания? Но, видно, недаром говорится: «Если бы молодость знала да если бы старость могла». К сожалению, человек устроен так, что лишь в преклонные годы начинает осознавать, сколь значимы для него его собственное прошлое и жизнь предков.
Обеих моих тёток уже нет в живых, как и их сыновей. Горькая правда в том, что сын Екатерины Ильиничны Владимир и сын Тамары Ильиничны Леонид растеряли, развеяли в беспутной и разгульной жизни то, что было дано им природой, семьёй и учёбой. Один, имея музыкальное образование, окончил свои дни бродягой. Другой, после двух курсов философского факультета, по дурости попал в тюрьму, а в последние годы, живя в деревне, промышлял вязанием берёзовых веников. Он писал мне длинные письма, в которых излагал свои взгляды на внутреннюю и внешнюю политику. Потом письма перестали приходить, и я узнал, что Леонид отравился «палёной» водкой
Судьбы нескольких поколений семей Полещуков и Савранских кажутся мне метафорой нашего русско-советского исторического пути.
Однако настало время процитировать ещё один документ из моего архива, как всегда дословно.
АТТЕСТАЦИЯ
за аттестационный период 1937 г.
на помощника командира взвода Полещукова Александра Ильича
В должности с 1936 г.
Год рождения 1912 г. Соц. положение колхозник бедняк, соц. происхождение крестьянин, б/п, образование окончил ШКМ. Т. Полещуков политически выдержанный, идеологически устойчивый. В политических вопросах разбирается хорошо, к работе относится хорошо, работу любит. Хорошо дисциплинирован. У т. Полещукова имеется способность быть хорошим организатором занятий и массовой работы. Т. Полещуков работал в хоз. взводе пом. ком. взводом, с работой справляется хорошо. Полещуков вполне может быть младшим лейтенантом и оправдывает своё звание. Т. Полещуков дисциплинарных взысканий не имеет. Поощрений имеет 4 благодарности и денежное вознаграждение в сумме 50 р. за хорошую подготовку своего отделения в полк. школе.
Командир хозяйственного взвода лейтенант Корешков.
В этом документе, кроме «воздуха времени» и уровня грамотности лейтенанта Корешкова, обращает на себя внимание загадка, не разгаданная мною до сих пор: «русифицированная» фамилия отца. Впервые такой вариант фамилии встретился мне в выписке из метрической книги Слободо-Емуртлинской Христорождественской церкви Ялуторовского уезда Тобольской епархии. Выписка свидетельствует, что 27 августа 1912 года рождён, а 29 августа крещён сын учителя Емуртлинской школы Ильи Ефимова Полещукова и его законной жены Евдокии, оба православные, сын Александр. Соответствие выписки подлинной метрике своими подписями и «приложением церковной печати» удостоверили священник Владимир Малиновский и псаломщик Дмитрий Попов.
То, что в церковной записи нет ошибки, подтверждает другой документ, сохраняющийся в моём архиве. Это удостоверение, выданное «сыну крестьянина с. Новозаимского той же волости Ялуторовского уезда Тобольской губернии Василию Григорьеву Морееву, 10 лет» об окончании сельского училища. «Своей подписью и приложением училищной печати» документ удостоверил 23 октября 1915 года «Заведывающий училищем учитель И. Полещуков».
Не исключено, что фамилия Ильи Полещука (или прозвище Ефима Моисеевича, ставшее фамилией) «обрусела» в семинарии. Хорошо известно, что отцы-наставники, не обинуясь, придумывали семинаристам новые или переиначивали казавшиеся неблагозвучными фамилии.
Итак, под фамилией «Полещуков» отец окончил в 1928 году семилетнюю школу крестьянской молодёжи, организованную на базе того самого двухклассного училища, где начинал преподавать его отец. Небезынтересно перечислить предметы, по которым Александр «приобрёл знания и навыки в объёме курса, установленного программой НКП [Народного комиссариата просвещения]». Это обществоведение, родной язык и литература, математика, естествознание, химия, физика, география, агрономия, труд, изобразительные искусства, музыка и пение, физкультура. Совсем неплохо для деревенской школы тех лет!
Курсант полковой школы 193 стрелкового полка Александр Полещуков с сослуживцами. Тюмень. 1936 г.
Будучи Полещуковым, отец служил первые годы в армии. Не знаю, когда и как «утерял» он окончание своей фамилии, но автобиографию, датированную 22-м ноября 1938 года, он подписывает: «А. Полещук». Вернулся, так сказать, к истокам. Наверное, это не представляло трудностей в те времена.
Письма тридцать девятого года
Почти четверть сохранившихся писем отправлены отцом с дороги, когда он ехал на Дальний Восток. Приказ о передислокации 193-го стрелкового полка, где он служил, поступил в начале лета. Эшелоны двигались медленно, с многочасовыми стоянками на больших станциях. Во время стоянок Александр Ильич писал письма жене в вокзальных почтовых отделениях, обмакивая казённую перьевую ручку в чернильницу. Авторучки в те годы были редкостью.
Едем в направлении на восток. Доедем, вероятно, до Читы, затем повернём или вправо или до Владивостока. Подробности позднее.
Вправо, если бросить взгляд на карту, означает к Монголии, ставшей в то время ареной вооружённого конфликта СССР и Японии. Весной 1939 года японские войска, оккупировавшие Северный Китай, заняли плацдарм у небольшой реки Халхин-Гол и объявили его своей территорией. Монголы с этим не согласились и обратились за помощью к СССР, сославшись на соответствующие положения союзного договора между двумя государствами. Красная Армия перешла границу. Так начались военные действия на Халхин-Голе. Дело у нас, однако, не ладилось, пока не подтянули дополнительные силы из СССР, в том числе авиацию. В военных действиях произошёл перелом. Наши лётчики, которые приобрели боевой опыт в гражданской войне в Испании, на мой взгляд, заслужили не меньшее право на всенародную славу, чем герои известной песни «Три танкиста». «И летели наземь самураи / Под напором стали и огня» в этих словах поэт несколько преувеличил достоинства советской танковой техники и кадров. (Впоследствии «самураев» ради политкорректности заменили «вражьей стаей». )
В августе 1939-го с «вражьей стаей» было покончено. Полк отца то ли не потребовался в деле, то ли направлялся в Монголию в качестве резерва: на одном из конвертов я обнаружил почтовый штемпель с окончанием названия какого-то монгольского населённого пункта.
Из обширного октябрьского письма можно сделать вывод, что полк оставили в Забайкалье до дальнейших распоряжений и что домовитый Александр Ильич начал обживаться на новом месте: