Бабы бабами, а молва идёт. Куры эти, коровы какие то, чёрный дождь над огородом Митрофанихи, молния Нестерчуку в баню попала. Все на тебя валят, а тут вон свиньи дохнуть начали. Чума, говорят. Ты вчера где шаталась? Я парня еле успокоил, он орёт, мамка по лесам ведьмует. Совсем ты очумела, Варьк.
Варвара с трудом поднялась, вытащила сонного сына из кроватки, сунула Ивану.
Нет в нем силы никакой. Твой сынок, простой, челядь. Зря надеялась я, не вышло ничего. Слабое твоё семя, никудышное. А вот эта
Варвара мотнула головой в сторону комнаты, там шустро шевеля худенькими пальчиками разбирала козий пух Настасья.
Эта в силу входит. И из меня ее тянет, прямо высасывает. Скоро учить её надо будет, пора, пока я ещё что-то могу. А насчёт колдовства моего чушь это все. Наша сила не в том, чтобы кур травить, мы другим живём. Потом поймешь когда нибудь.
Ночью Иван уснуть не мог. Вдруг разом выпавший снег накрыл улицу и двор в сияющим покрывалом, и от этого в комнате было светло, как днём, высыпавшие после снегопада звезды пронзали лучами чёрное небо, казалось что эти лучи многократно отражаются от снежных сияющих накатов, и вся эта иллюминация бередила сердце, заставляя его колотиться у горла. Иван устал ворочаться в кровати, встал, глянул на часы (уж на четвёртый час повернуло), поправил одеяло у Алексашки, накинул полушубок и вышел на крыльцо. Странное чувство одиночества просто затопило его с головой, дом звенел.гулкой пустотой, пялился чёрными глазницами на белый сияющий мир и молчал.
Иван прикурил третью, но горло загорелось от едкого дыма, и бросив окурок в снег, хотел было идти в дом. Но в самом конце улицы показались какие-то люди. И их фигуры, дробно усеявшие белый простор были похожи на фасоль, брошенную в густую сметану.
Когда толпа приблизилась, Иван понял заводилой компании был Петруха двоюродный брат Коляна, противный, склочный мужичонка, с молодых лет бывший с Иваном в контрах. С ним в компании задорно прыгали ещё пара тройка дружбанов, а позади топтались бабы во главе с Митрофанихой, толстой и неповоротливой, как свинья тёткой, соорудившей капитал на картошке, выращиваемой ею в размерах несусветных.
Что, Ванек? Ты в курсах, что Коляна седни в ренимацию опять положили? Ведьма твоя постаралась, давай, кажи её на народный суд. Пусть ответит людЯм почто гадит, cyчкa.
Петруха одним прыжком вскочил на крыльцо, толкнул Ивана в грудь, пытаясь проскочить в дверь, но Иван здоровенный ручищей смел его вниз, деранул лом, приткнутый к стене, вертанул им перед собой, тыкая, как копьем.
Пошли вон отсюда. Черти, носит вас по ночам. Завтра приходите, утром и поговорим. Детей мне перепужали, ироды.
И видно что-то в его словах и отчаянном тоне было такое нешуточное, что даже скандальная чертовка Митрофаниха, не боящаяся ни беса осадила, сплюнула через щелястую челюсть, махнула рукой.
Завтра придём. Пусть готовится ответ держать. Нелюдь.
Когда последняя чёрная фигура скрылась за поворотом, Иван трясущимися руками закурил очередную, но снова бросил. Тихонько, стараясь не шуметь, пробрался в кухню, глотнул воды, заглянул за занавеску, где спала Настасья. И, чувствуя, как варом окатило сердце при виде её пустой, ровно застеленной кровати, бросился в комнату Варьки. И долго сидел на табурете, разглядывая идеальную чистоту совершенно пустой комнаты.
Раннее утро окрасило желто-оранжевым верхушки елей вокруг Варькиного дома. Иван думал, что он не найдёт её дом среди болот, кто-то недобрый стёр все, что было из его памяти, но он нашёл. Каким то чудом, бес ли, ангел вывел его на тропу, и вот он дом
Вот только внутри его не было жизни. И лишь заблудившиеся снежинки тихонько ложились на подоконник приоткрытого окна
Глава 12
Март закрутил метелями так, что село завалило по крыши плотное тяжелое покрывало легло на истосковавшуюся по весне землю белым саваном. И задохнулась бы она под ним, наверное, если бы не вдруг грянувшее после череды снегопадов солнце сияющее, мощное, всепобеждающее. С самого утра начинало оно победное шествие по высокому, ярко голубому небу, и, несмотря на мороз, снег сдавался, проседал к полудню, истаивал украдкой, сверкал хрустальными корочками. И девчонки-старшеклассницы, возвращаясь с уроков, поднимали эту сияющую кружевную красоту, смотрели сквозь ледяные скорлупки на солнышко, щурясь, хохоча в предчувствии весны и любви
Алексашка тащил санки по еле заметной тропке между заборами крайней улицы к околице, тащил с трудом, вяз валенками в начавшем подтаивать снегу, но упирался, хмурил высокий лобик, и приплюснутая шапка-ушанка сползла набекрень, открыв одно красное оттопыренное ухо. Там, куда так упорно пробирался парнишка, ребята соорудили горку, да высокую, почти с дом, залили склон к реке водой, натасканной ведерками из проруби, и катались с гиканьем, горка получилась что надо. Вот только Иван Алексашку на эту горку не пускал мал больно, да и река рядом, и не уговоры, не плач, не послушная помощь по хозяйству, ничего мальчишке не помогало отец был непреклонен. Зато сегодня папка уехал в город, строго настрого приказал сыну не выходить из дома до его приезда, а лучше курам да уткам зерна отнести, да козам сена. Да разве настоящего парня дома то удержишь?
Алексашка сделал все, что велел отец, исписал красивыми буковками целую страницу по заданию учительницы Анны Петровны, подкрепился молочком с пряничком, да и выскочил из дома, озираясь, чтоб никто не увидел, да отцу не сказал. Добрел, забрался на горку, уселся на санки поплотнее, натянул верёвку, оттолкнулся и покатил вниз, сжавшись от ужаса уж больно быстро мелькали ветки по бокам горки и зло свистел ветер в ушах
Резкая боль оглушила парнишку он выкатился с перевернувшихся санок кубарем, нога попала точно на корягу, торчащую из под снега, в ноге что-то хрустнуло и мутная чернота заменила слепящую белизну берега.
Иван, слухай. Ко мне внучка седня приехала с городу. Хорошая она у меня девка, умная, да вот мужик дерьмо попался, пьющий гад. Ну и бросила она его, сюда к нам решила, учителкой будет. Так ты того ПриглядисьЧего бобылем жить-то? Иль ведьму свою ждать станешь?
Василиса уцепилась за Иванов рукав костлявой щепотью, дышала водочно-селедочным духом, покачивалась, но держала крепко, не оторвать. Иван, усмехаясь, кивнул, чтоб отстала, но старуха крепкий орешек, так просто своего не уступит.
Ты не кивай. Не кивай. Ладно, сам кулюкаешь, уж и не юнец, так о сынке подумай. Он вон санки потянул один куда-то к реке, неслух, ты небось не разрешил. А мамка была бы, так проследила б. Сашка-то дома твой? Темнеет уже, мороз будет в ночь.
Иван оттолкнул Василису, даже испугался, что сильно, влетел в дом, позвал Сашку. В доме стояла тишина, на вешалке, куда аккуратный маленький мужичок всегда вешал свой тулупчик и шапку пусто. Ивана варом окатил, ошпарило все внутри, он метнулся по двору к сараям, к курятнику везде прибрано, зерно подсыпано, сено козам задано, а вот сына и след простыл.
Кое-как нахлобучив шапку, в распахнутом полушубке Иван понесся по темнеющей улице к околице, не помня себя от ужаса.
Село опустело к вечеру, тучи наползали из-за леса чёрные, тяжёлые, как тюки ваты, и над верхушками дальних сосен уже запуржило, встало белое марево не мороз собирался в ночь, снегопад. Слава Богу следы Алексашкиных валенок ещё можно было разглядеть в сумерках, и Иван летел по ним, даже принюхивался, как волк в поисках волчонка. Уже на спуске к берегу он увидел чью-то тёмную тень невеликую, худенькую, явно женскую. Женщина шла на лыжах и тянула за собой какой-то груз, тянула с трудом, чуть не падая. Иван одним прыжком подскочил к женщине, выхватил из санок сына, укутанного поверх тулупа в яркую городскую куртку, на весь лес пахнущую духами, замирая от страха глянул ему в лицо.
Да все нормально с ним. Ногу вывихнул, я вправила. Визжал поросенком на весь лес, думала оглохну. Ну а на самом то деле рановато такого малыша в лес одного отпускать. Хорошо я мимо на лыжах шла Я Дина, кстати. А вы кто, мой лесной друг?
Иван спохватился, стащил полушубок, накинул на плечи женщины. Она стояла перед ним в одном тоненьком ярко синем свитере с воротником под горло, из под нежно-голубой шапочки на узкие плечи падал водопад очень светлых волос, и в уже плотном сумерке они сияли золотым огнем. И сверкали белоснежные зубы Дина улыбалась весело и явно успокоенно.
Ну, спасибо, мой рыцарь. А то я уж боялась, что не дотащу вашего медвежонка, так и замерзну где-нибудь под ёлкой. Сейчас хорошо бы коньяку. У вас есть коньяк?
Иван немного ошалел, положил сладко спящего сына в санки, буркнул.
Самогон есть. На ягодах настоянный. Коньяку нет.
Дина хмыкнула, сунула руки в рукава полушубка, запахнулась поплотнее и проскользила впе рёд, легко отталкиваясь палками, которые до сих пор тащила под мышкой. Потом обернулась, сверкнула глазами
Самогон? Тоже неплохо. Согреемся получше
Глава 13
Иван не копался в своей душе, не умел. Хотя и болело в ней что-то, саднило навязчиво, но не сильно, неприятно, тошнотно, Он гнал от себя эту боль, не принимал во внимание, прятался от неё. Глупость какая, каприз бабий шебуршание это в душе о ребенке думать надо, да о семье, остальное наносное, ненужное.
А дитю нужна мать
Тогда Дина осталась у Ивана ночевать. Как-то сразу и легко у неё это вышло вместе растёрли Алексашку самогоном, укутали, посидели у кроватки, пока он не уснул, вместе развели самовар. Потом Иван пошёл к скотине управится, а когда вернулся, то на столе исходила паром горка оладий, разрезанные пополам яйца манили затейливо украшенными сметаной яркими желтками, тоненько, по городскому нарезанный хлеб стопочкой лежал около солонки, а пара луковиц, превращенных в изящные колечки, пышным цветком венчали пиршество. Дина, раскрасневшаяся, до почти огненного состояния тронь, обожжешься, в лыжных штанах и тоненькой маечке, плотно обтягивающей стройную талию и тяжелую грудь, шуровала у печи, неумело ворочая ухватом что-то тяжелое. Иван скинул тулуп, шапку, аккуратно отнял у девушки ухват, вытащил чугунок.
Готова картоха, небось. Печка горячая с обеда, быстро в ней. Отдохни, сядь.
Дина послушно и зазывно изогнулась, и сейчас Иван уж не мог вспомнить, как все случилось. Помнил только, что Дина была податливой и бесстыдной, и от воспоминаний о том, что она делала, у него до сих пор приливала стыдная кровь к паху и жаром пыхало в голове.
Ну, а потом завертелось Алексашка от Дины не отходил, таскался за ней хвостом, бабка Василиса с внучкой драили дом к свадебке, и скоро Иван и думать по другому не мог лучшей жены и матери для паренька и не придумаешь.
Весна пролетела, как один день. Навалилось все разом и посевная, и работа по дому, Дина развила бешеную деятельность, и за месяц у Ивана на подворье появились куча цыплят, утят, гусят, кроликов и даже цесарок этих дивных птиц он в жизни не видал, но будущая жена говорила надо! Для здоровья мальчика, яйца ценные, богатые этими, как их, микроэлементами, настоящий клад. Иван ничему не возражал, есть хозяйка, ей и решать. И Дина решала откуда взялась у горожанки такая сила дом и двор сияли чистотой и порядком, мальчик щеголял в наглаженных рубашонках, а соседи прикусили языки девушка за словом в карман не лезла, могла отбрить так, что шапка с головы падала от изумления.
Ванюша, как тебе такая идея? Стол накроем на берегу, там, где старая груша. Место красивое, прохладное, да и комарья уже будет поменьше, август все же. А во дворе у нас тесно, скотина рядом, духота. Что скажешь?
Иван смотрел, как Дина, красиво напрягая загорелые, пополневшие руки, мешает здоровенным половником вишнёвое варенье в тазу, потом плавно везёт деревянной ложкой по вспенившейся кремово вишнёвой гуще и плюхает пенки в миску. А потом хватает хохочущего Алексашку, обтирает замызганную мордочку фартуком и грозит ему пальцем. А тот, обегая девушку сзади, снова сует палец в пенки, облизывает его, сладко щурясь и пытаясь увернуться от её хлесткой руки. А Иван не испытывал счастья, почему то. Того, мужского, истинного, от которого кругом голова. Он чувствовал только удовлетворение и покой, и это его полностью устраивало.
Дин, вот как скажешь, так и сделаем. Под грушей, так под грушей. Народу-то сколько позовём? Лавки мне какие сбивать?
Дина накрыла варенье полотном, устало разогнулась, потерев поясницу.
Человек пятьдесят будет, Вань. Учителя ещё. Мне на работу выходить, знакомится надо. Я что спросить тебя хотела.
Дина странно посмотрела куда-то в сторону, даже как-то по птичьи скосила глаза.
Я про жену твою знаю. А вот эта Варька Ты что, любил её?
Иван вздрогнул, вроде его хлопнули по голой спине чем-то холодным и мокрым. Глянул на странно побелевшее лицо Дины, пожал плечами и пошёл к сараям. И ничего не сказал. Не нашёл слов.
Вань, а Вань Ты что ж свою бесстыжую, городскую на ярмарку не взял? Стесняешься, небось, уж вторая у тебя в дому такая живет. А первая вон, по рядам лазит. Страшная, как ведьма.
Зинуша, круглая, как мячик вдова с соседней улицы, давно все глаза проглядевшая через Иванов забор, игриво толкнула его в бок, вроде случайно наступила новой тапкой на его ботинок. Иван чуть не закашлялся , так запершило у него в горле от сладкой волны вдовьих дешевых духов, смешанной с маслянистым духом помады и еще чего-то, облаком окутавшей плотную, потную женскую плоть, но сдержался, спросил
Ты это про чего, Зин?
Так про чего Про Варьку ведьмачку, в хлебном ряду ее видала, согнулась вся, как старуха. А зыркает, туда же. Мало их жгли. И девку таскает свою, уж не знаю с кем мальца твоего оставила. Сучки.
Иван отодвинул шар Зинкиного тела в сторону и пошел к хлебным рядам. Вроде сила его какая потянула.
Варвара задумчиво рассматривала корзину с баранками так, вроде никогда не видела эту диковину. Она и вправду стала почти неузнаваема, постарела, седые лохмы были не аккуратно заправлены под нечистую косынку, землистые щеки стали дряблыми, рот ввалился. Настасья стояла рядом с матерью, держала большую матерчатую сумку, тоже не могла оторвать взгляд от корзины. Иван кивнул продавцу, кинул деньги в металлическую тарелку на прилавке, тот, отняв у девочки сумку, всыпал туда пол корзины баранок. Варвара подняла голову, глянула на Ивана, криво усмехнулась.
Ну, здравствуй, Ваня. Благодетель мой
Глава 14
Здравствуй, Варя. Уж думал, не встретимся боле. Сбежала тогда, не попрощалась даже. И дом бросила.
Варя подняла корзину, с трудом выпрямилась, и не усмехнулась даже оскалилась, иначе и не назовёшь эту гримасу на ее худом, темном лице.
Дом бросила, говоришь? Так они, деревенские твои дружки да соседушки спалили бы меня вместе с домом моим. Сколько уж так было! Деда, мать мою, тетку. Мать родами померла, снасильничали её деревенские когда мне три года было, тётка утопла, когда мы весной через Хопер переправлялись, тоже с места снялись, в селе рядом клуб сгорел, так нас и обвинили. А его алкашня местная подпалила, с перепоя. А, ладно! Что говорить, все равно не поймёшь. Я вон хотела жизнь себе нормальную наладить, не вышло. Настасья, что стала? Иди молока у Степановны возьми, обещала даром дать. Не стой.
Иван мельком глянул на девочку. Она здорово изменилась за это время вытянулась, похудела, стала эфемерной, невесомой, чем-то похожей на стрекозку. Так и взлетит, вот вот оторвется от земли, побежит маленькими ножками по мураве и взмоет в небо, только держи. Вот только взгляд у неё не лёгкий, смотрит чёрными глазищами прямо в душу, цепко смотрит, до боли. Глянула на Ивана, выхватила у матери из кармана полотняную сумку и побежала в сторону молочных рядов, быстро, как будто улетела. Варвара вздохнула