«Эта война, пишет Горький, меня точно переродила. Раньше я всегда быль горячим противником войны, готов был принести все свои силы для того, чтобы предотвратить всякую войну, но теперь свою грязную окровавленную лапу немцы наложили на священнейшие места. Где они побывали, там трава не растет, и все это разрушение и вандализм только потому, что в них нет и тени той культуры, которой они так часто и кичливо хвастали. Ваше начинание, дорогой Федор Иванович, я приветствую от всей души, нужна большая помощь нашим солдатам, нашим серым могучим героям. Всем им мы должны помочь, кто чем может. Я неприменно приеду в Петроград для участия в устраиваемом Вами вечере».
На этом спектакле Горький будет читать законченную им на днях новую поэму.
«Южная копейка», 16 сентября
Памяти Нестерова.
Киевский городской голова, И. Н. Дьяков намерен возбудить в городской думе (в сегодняшнее заседание) вопрос об участии города Киева в увековечении памяти погибшего геройской смертью авиатора Нестерова. И. Н. Дьяков предложил думе открыть в Киеве подписку на сооружение памятника Нестерову, с тем, чтобы первое пожертвование в размере 1000 рублей было сделано от имени города Киева. Надо полагать, что предложение И. Н. Дьякова встретит в думе полное сочувствие, так память Нестерова должна быть особенно близка Киеву, где покойный авиатор совершал свои замечательные опыты воздухоплавания, где он, первый в мире, совершил «мертвую петлю», откуда он отправился на поле битвы.
В. А. Меркушов, 18 сентября
Правительственное сообщение указывает на вызывающее поведение Турции. По неизвестным причинам турки закрыли Дарданелльский пролив для иностранных судов, нарушив сообщение наше с Францией и Англией и нанеся убытки русской торговле.
Русское правительство предупреждает, что если в ближайшее время не выяснится, что закрытие Дарданелл является временной мерой, вызванной чрезвычайными обстоятельствами, Тройственное Согласие примет это как решительное выступление Турции на стороне противников
Между тем, сейчас самый удобный случай разрешить вопрос о проливах, и если теперь им не воспользоваться (когда Англия и Франция с нами, а Германия является общим противником), то дело снова будет отложено на долгое и долгое время.
К. К. Романов, 19 сентября
Нас с женой позвали к Их Величествам в Царское в 5 часов пить чай. Было просто и уютно. Привез Государю адрес Всероссийского Союза христиан-трезвенников со всеподданнейшим ходатайством, чтобы запрещение продажи водки осталось в силе и по окончании войны. Царь с радостным выражением лица сказал мне, что так и будет.
Н. А. Иванова, 22 сентября
Ездила с Надей по банкам, устраивать ее дела. Туго ей приходится. Завод почти готов, но курить вино не начинали, а говорят, что теперь и курить нельзя, некуда будет продавать спирт, в виду закрытия винных лавок. Беда будет заводчикам, все разорятся. Надя ухлопала на постройку этого завода почти 50000 т. е. половину своего состояния, и как не во время она его построила. Надо бы подождать хоть год. Телеграммы о войне весьма всех нас обрадовали дело с немцами пошло на лад стали их гнать. Поскорее бы кончилась война. <> Сегодня узнали из телеграмм, что Государь едет на войну и это очень всех волнует. Не надо бы ему ехать туда очень он несчастливый. Как бы не отвернулось от нас военное счастье с его приездом. Он очень несчастливый и неудачный. Лучше бы Государю на войну не ездить.
«Раннее утро», 23 сентября
Заболеваемость населения Москвы упала.
Запрещение продажи спиртных напитков отразилось очень благотворно на санитарном состоянии города. Число заразных заболеваний и общая заболеваемость населения резко упали.
Такого благоприятного положения, по мнению представителя санитарного надзора, никогда не наблюдалось.
«Новое время», 23 сентября
Государь Император прибыл к действующей армии.
Газета «Temps считает присутствие Государя Императора в действующей армии знаменующим наступление момента великих решений для тех, кто еще медлит высказаться.
От Главного Управления Генерального Штаба, 25 сентября
Германский генеральный штаб при посредстве телеграфного «Агентства Вольфа» передал за границу известие о полной победе немцев, одержанной в боях у Августова и Сувалок. Спешный отход германской армии от Немана и Бобра к границам Восточной Пруссии, превратившийся в отдельных случаях под натиском наших войск в бегство, и потери орудий, пулеметов, обозов и большого числа пленных ярко свидетельствуют о степени правдивости германских официальных извещений <>.
«Новое время», 25 сентября
По вступлении в Сувалки германские войска занялись секвестром и перевозкой в Германию не только казенного, но и частного имущества.
Л. В. Саянский, 26 сентября
Но что делают газеты! Боже, как далека Россия от представления о войне. По-моему, это даже не уважение к умирающим тысячами бойцам, это цветистое сюсюканье над победами и трудностями войны Ведь вы же там не были, господа! Как же вы смеете писать «мы отбили жестокую атаку», «над нами с гулом пронесся чемодан» Да знаете ли вы, что такое атака! И кто назвал из вас эти снаряды «чемоданом». Мы, боевые, так легкомысленно не зовем их. Мы знаем их силу и смертоносность и не придумываем для них развязных, придуманных в кабинете кличек. Везде, куда ни взгляни во всех журналах, газетах война. Какие-то неслыханные рассказы «участников», часто наивно путающиеся в определениях: что такое пушка и пулемет.
Какие-то неведомые санитарные чиновники описывают геройские подвиги свои «под градом пуль и штыков». Сочиняют нелепые басни о том, чего не было. Приписывают нашему тихому, молчаливому, но и железному солдату, шинели которого они сами не стоят, или какое-то бессмысленное ухарство и презрение к врагу и к смерти, или же наивную жалость и ухаживанье за раненым врагом и братство с ним «на поле брани в тьме жуткой ночи».
Тьфу! Вас бы, господа, кабинетные храбрецы, вот в эту «тьму жуткой ночи» засунуть, да промочить вас насквозь трехдневным дождем, высушить потом хорошей перестрелкой, когда люди за только что убитого друга ложатся без сожаления о нем, делая из него бруствер, еще теплый и, быть может, дышащий Посадить бы хоть одного из них в ту канаву, где я недавно отсиживался от прусских драгун, да чтоб он почувствовал уже холодное железо прусского приклада над усталым телом
Вот тогда как бы вы засюсюкали
«Кто испытал то, что мы испытали, тот знает как ужасна война», пишет развязно и горделиво неизвестный и собственный корреспондент», сидящий с продранной подметкой в пятом этаже где-нибудь на Полянке и ждущий субботнего гонорара, как манны небесной, чтоб починить, пользуясь военным временем, подметки.
Да разве стоят все его переживания хоть что-нибудь, в сравнении с бессвязными словами сквозь слезы стыда и горя изнасилованной немцами девушки-польки или с воплями седой матери, у которой на глазах ее повешены за шпионство три сына сразу на одних воротах? Вот испытайте-ка необходимость повесить этих трех парней, таких молодых, с симпатичными, полудетскими еще харями А нужно! Нужно для того, чтобы этими тремя смертями спасти не одну тысячу жизней
И зачем, кому нужны эти развязные строчки?
Б. П. Трифон, 27 сентября
Путь был невероятно трудный. Трудно себе вообразить эту картину. Ночь, темнота, глубокая, по колено, грязь, дорога совершенно разбитая тяжелой артиллерией и обозами. По ней тянутся, иногда в два или три ряда, длиннейшие обозы со всеми прочими вещами, измученные, исхудалые лошади еле тянут, постоянно останавливаются, везде крики: сукины дети, мерзавцы и пр.; вопли помогающих; везде лошади: но-но, родная, цоб-цобе; матерная ругань, перебранка: «Держи вправо, дай проехать». Моросит мелкий холодный дождик Остановились в Ярославе, где пили чай в цукерне. Прекрасный живописный городок.
И. В. Карпов, 28 сентября
Мы сошли в сторону и пошли целиною, только придерживаясь направления шоссе. Стало темно. И в темноте почувствовался неприятель. Целый ряд прожекторов, как хищные звери искали добычи, останавливались всем, казавшемся подозрительным и передавали артиллерии. Дотоле молчавшие пушки вдруг заговорили, заговорили грозным повелительным языком. Еврейчики, которых в партии из 200 человек было около 150 и почти все обвиненные и обвинявшиеся в шпионаже, все они притихли. Темнота также способствовала усилению жуткости. Конвойные стали бояться, как бы кто не утек. В двух шагах не было ничего видно. Внезапно полил сильный дождь, с громом и молнией. Внезапные вспышки молний слепили и делали мрак еще гуще, еще непроницаемее. Арестанты стали роптать, жаловаться на усталость. Маленькие ребятишки (в партии были 12-тилетние еврейчики) подняли плач; конвойные, ожесточившиеся и также уставшие, прикладами отвечали на вопли и штыками подгоняли отстававших.
3. Н. Гиппиус, 29 сентября
У нас в России странно. Трезвая Россия по манию царя. По манию же царя Петербург великого Петра провалился, разрушен. Худой знак! Воздвигнут некий Николоград по казенному «Петроград». с > Я почти не выхожу на улицу, мне жалки эти, уже подстроенные, патриотические демонстрации с хоругвями, флагами и «патретами».
Д. В. Фибих, 30 сентября
Недавно видели в «Кинемо» драму «Подвиг казака Крючкова». Очень понравилась. Не знаю только одно: был ли это артист, игравший роль казака, или же сам Крючков. Когда ему повесили «Георгий», то видно было, как по лицу его текли слезы. Сегодня в одном журнале я прочел пророчество одного средневекового монаха о нашествии Антихриста. Главное то, что все приметы указывают на Вильгельма и на происходящую теперь войну. Если это не утка и не вымысел, то, в самом деле, приходится окрестить немцев «сторонниками Антихриста». Предсказание заканчивается разгромом германской и австрийской империи и наступлением царства всеобщего мира. Последнее высказывает, как я читал в «Русском Слове», и Уэльс.
Октябрь
Л. В. Саянский, 12 октября
В центре страны война далека, ее никто не понимает. Но все, в большинстве просто из стадного чувства, говорят о ней притворными, выспренными словами. Хвалят «солдатиков», носят им Эйнемовский шоколад в лазареты и искалывают флажками аляповатые, на скорую руку набранные карты.
Собираясь по вечерам на очередной журфикс к Ивановым, Петровым и прочим «овым», запасаются модными мнениями газетных стратегов, чтоб там, на журфиксе, сначала блеснуть талантом стратега, а потом засесть до утра в винт.
Ближе к периферии обыватели встревожены и обозлены. Они уже не кричат: «Мы» должны раздавить Пруссию «Мы» должны встать твердо на всем Немане О! нет! Это самое громкое «мы» превратилось в испуганное «я». И это «я» кричит без трескучих фраз, но искренно.
Помилуйте! Что же это! У меня именье разграблено австрийцами Не понимаю, где были наши войска! И вообще какой черт нас потянул драться!..
И искренне убежден тупоголовый обыватель, что войска должны были прежде всего защитить его именье, его завод, его рухлядь
О войне и о стратегии он уже не говорит. Какая там, к черту, стратегия! У меня весь скот угнали вот это поважней стратегии!..
Война, значит, их уже коснулась своим махровым черным крылом и выбила истерическо-патриотическую дурь из голов <> Я помню, как еще в России одна немолодая уже дама делала зверское лицо, сидя в спокойной и уютной столовой, среди «домашних стратегов», и горячо говорила:
А вы знаете, N пишет с войны, что шпионы одолевают их и что их полк уже шесть человек повесил Мало, мало! Я бы их сто шесть повесила, жидов пархатых Я, знаете, разразилась она самодовольным птичьим смехом, ему написала, что не ожидала за ним такой слабости, и советую ему не нежничать, а еще штук сто жидов повесить Это моя просьба к вам, пишу ему Ха-ха-ха!
И разливался бессмысленный, но переполненный самолюбованием, смех вот, мол, я какая Смотрите-ка! Жаль, что я не мужчина!
Бедная, глупая женщина! Если б знала она, что думали о ней мы, бывшие перед лицом смерти и познавшие ее роковую, полную ужаса, близость. Интересно, чтобы эта птица зачирикала, если б ее детей, как шпионов, вздернули на ворота австрийцы
О. Козельский, 3 октября
Общий смех и вместе с тем досаду вызвало у нас чтение статей некоторых военных обозревателей. Особенно возмутителен один из Петроградских стратегов, успевающий, говорят, выбрасывать из себя сотни газетных и журнальных строк. Апломба хоть отбавляй, но по содержанию детский лепет. Все знает и все объяснить может! И наше отступление к Неману хорошо и наше вторичное наступление к границами Пруссии прекрасно, и все это совершается по заранее выработанному плану. Даже тогда, когда нас бьют и то, по его мнению, по-видимому, великолепно. Чушь, которую однако же печатают и читают. Что же, распределение труда! Одни воюют, другие пописывают. Ну, и пускай их пописывают.
В. А. Теляковский, 4 октября
В Москве по поводу войны распространяются самые нелепые слухи. Так, упорно говорят, будто у нас в высших сферах желают прекращения войны и будто Великий Князь Николай Николаевич, узнав об этом, на один час приезжал в Царское Село. Слух этот держится упорно.
И. В. Карпов, 6 октября
Прячемся в своих окопах. Неприятель взял поразительно точный прицел и бьет по флангам наших окопах шрапнелью. Снаряды рвутся в самых окопах. Того и гляди заденут тебя.
Сегодня нам выдали муку, соль. Обещали крупы Кажется, будет что-то серьезное. С левого фланга передают, что австрийцы двигаются большими колоннами из Ярослава к Радымно, т. е. к нам, вместе с обозом и артиллерией. Перестрелка не смолкает ни на минуту. Перестает стрелять наш участок, начинает трескотню следующий. Ночью все время стреляли из винтовок: неприятель цепью расположился в прибрежных лозах на левой стороны Сана шагах в 5060 от наших часовых. Уснуть нельзя было ни на минуту. Кроме того, ужасные мучения причиняют вши. Это проказа, египетская казнь, от которой нет даже надежды избавиться, которую не выведешь ничем.
В окопах сидим уже вторую неделю, а дело только что начинается. С минуты на минуту ждем рукопашных схваток.
М. С. Анисимов, 7 октября
Слышна канонада из-под Иван Города (Иваногородская крепость возле Демблина, в российской Польше прим. авт.). Не слыхавши, первый раз, нас приводит в ужас артиллерийская сильная канонада.
И. С. Ильин, 8 октября
Тут (Пенза прим. авт.) имеется несколько госпиталей. Один, самый великолепный, дворянской организации, в котором во главе стоит тетушка, как вице-губернаторша. Ходили вместе с ней в этот лазарет, она нам его показывала. Раненые солдаты живут как институтки их кормят шоколадом, нянчатся с ними, и тетка с гордостью рассказывала, что она и дамы их сами моют в ванне! Я сначала думал, что это шутка, но, оказывается, нет на самом деле Вера Михайловна Толстая, супруга вице-губернатора, помещица, моет в ванне здоровенного «земляка» и чувствует себя на верху блаженства от сознания исполненного долга. А вот «мужичков» те же Толстые презирают и брезгливо к ним относятся! В чем тут дело? Как понять весь этот сумбур и всю эту неуравновешенную галиматью?! Я начал было возражать и даже возмутился, но, разумеется, ничего не достиг, и тетя не пожелала даже меня слушать, упрекнув, что я бесчеловечно рассуждаю. А я, во-первых, говорил, что всех этих солдат, за которыми такое нездоровое ухаживание, развратят, и они явятся назад в строй никуда не годными, а во-вторых, что такое отношение родит зависть, ибо, например, в казенных госпиталях постановка другая, а может быть и в земских, и вот получается абсурд: солдаты встречаются и обмениваются впечатлениями, неожиданно получаются выводы вроде того, что «в казенном госпитале крадут, нашу кровушку пьют, деньги отпускают, а ни шоколаду, ничего другого не дают!». И т. д. и т. д.!